Александр Сапаров - Назад в юность
– И как же такого худенького Дарья Васильевна отправила на работу, креста на ней нет!
В ответ я сообщил, что не такой уж худенький, и, достав бутерброды, присоединил их к лежащим на столе припасам.
Закончив чаепитие, мы пошли знакомиться с фронтом работ.
– Вот тебе, Сереженька, для первого дня – вымой-ка коридор с лизолом. Тебе как раз до полуночи работы хватит, – «порадовала» меня Пелагея Игнатьевна.
Коридор оперблока, покрытый красной метлахской плиткой, имел метра четыре в ширину и метров тридцать в длину.
Но настроение у меня было отличное, ведь я шаг за шагом приближался к выполнению своих великих замыслов. Я развел лизол водой до нужной концентрации и начал методично оттирать плитку, которая, прямо скажем, была изрядно загажена. Если бы такое случилось у меня в отделении, старшая сестра прилично огребла бы.
Пару раз ко мне подходила Пелагея Игнатьевна, видимо с целью дать руководящие указания, но, оценив качество работы, лишь удивленно качала головой и молча уходила делать свою дело.
Где-то полдвенадцатого ночи я закончил пахоту. Брюки на коленках были насквозь промокшие.
Подходя к сестринской, я услышал громкий голос Пелагеи Игнатьевны:
– …Представляешь Танька, Дашка-то своего обалдуя как выучила – у нас сроду так коридор никто не отмывал.
Что сказала Таня, я уже не слышал, потому что вошел в комнату, и женщины резко замолчали.
Так же загадочно улыбаясь, Таня обратилась ко мне:
– Сережа, на сегодня у тебя вся работа, можешь идти домой. Ты молодец, мы специально дали тебе этот коридор, чтобы посмотреть, чего ты стоишь.
До моего дома от больницы было идти минут пятнадцать. Я шел, не торопясь, по весеннему городу, и моя душа была полна радости и счастья.
Когда я доставал ключи от квартиры, дверь неожиданно распахнулась. В проходе стояла мама.
Глядя на нее, я понял, что она еще не ложилась спать и ждала меня.
– Ну как ты, мой работничек, не сильно устал?
– Да нет, мам, немного.
– Ну проходи на кухню, там тебе ужин разогрет.
Пока я с аппетитом поглощал мамину стряпню, она сидела на другом конце стола и, положив подбородок на руки, смотрела на меня.
– Это же надо, – сказала она, – никогда не думала, что доживу до такого момента – встречать сына с работы. Боже мой! Какая я старая.
– Что ты, мама, ты у нас очень даже молодая, тебе даже сорока нет. Лучше скажи, а почему ты не спрашиваешь, как прошел мой первый рабочий день или, вернее, вечер?
– А что тут спрашивать, завтра мне все расскажут. И берегись, если ты меня подвел. Ладно, давай доедай – и в постель, школу тебе никто не отменял.
«Да, а было бы неплохо ее каким-то образом отменить», – подумал я и пошел спать.
* * *В воскресенье с утра я собирался на работу под непрестанное ворчание бабушки:
– И вот что тебе влезла в башку эта работа? Наработаешься еще. Сидел бы дома. А Дашка еще получит у меня за это.
– Ничего, бабушка, все будет о’кей.
– Чего-чего будет? Какой такой кей?
– Да ладно, бабуля, пока, я ушел!
Когда я прибыл в больницу, в здании царила тишина воскресенья. Половина больных, как обычно, после утренних процедур сбежала домой, а вторая половина еще спала. Наверное, за исключением больных травматологии и челюстно-лицевого отделения, которые уже сидели в ожидании старта в магазин, где с одиннадцати часов начинали продавать алкоголь.
В оперблоке меня также встретила тишина. Санитарка Люба, девушка лет двадцати, и операционная сестра Женя таких же лет тихонько обсуждали своих кавалеров и на мой приход практически не отреагировали.
– А, Сережа, проходи, – сказала Люба.
– Там тебе Валентина Ивановна приготовила санитарский костюм, так что можешь переодеваться. А работы пока нет. Ночью операций, слава богу, не было. Переодевайся, и попьем чаю.
Во время чаепития к нам заглянул дежурный хирург, молодой парень лет тридцати. Он сделал строгое лицо и спросил, как дела, после чего быстро нас покинул. Но приличный запах перегара за собой оставил. Женя, искоса поглядев на меня, тихо сказала Любе:
– Опять ведь к вечеру нажрется. Как будем работать, если что?
Та пожала плечами:
– Не в первый раз. Если сегодня, не дай бог, залетит, наверное, уволят.
После чая девушки отправили меня в бельевую шить марлевые салфетки на швейной машине – видимо, чтобы я им не мешал обсуждать матримониальные проблемы. В обеденное время меня отправили на кухню выцыганить что-нибудь на горячее.
Очень довольный, я возвращался с кастрюлей картофельного пюре и несколькими котлетами, когда услышал сирену «скорой». Посмотрев в окно, увидел, как к зданию подъезжает «скорая», из нее быстро вытаскивают носилки с больным и заносят в открытую дверь приемного покоя.
Когда я зашел в оперблок, то обнаружил, что обе девицы тоже прилипли к окну.
– Ну вот нам и работенку подкинули, – сообщила Женя.
И действительно, вскоре последовал звонок хирурга из приемного покоя, чтобы мы готовили операционную. Через тридцать минут больного привезли к нам после рентгеновского обследования.
На каталке лежал стонущий, бледный, скрюченный мужчина, при одном взгляде на которого у меня уже был готов диагноз – классическая прободная язва.
Мы завезли больного в операционную и совместными усилиями положили на операционный стол. Через несколько минут вошел старший хирург смены Анатолий Григорьевич и недовольным голосом спросил:
– Кто-нибудь Павла Сергеевича видел?
Женя с Любой переглянулись и синхронно пожали плечами.
– Так, с этим уродом все ясно. Опять где-то наклюкался, но уж это ему так не пройдет. Что же делать?.. – рассуждал он вслух. – Анестезиолога вторым не взять, гинеколог срочно уехала в район на роды, наш Витя в отпуске…
Тут его задумчивый взгляд упал на меня.
– Послушай-ка, паренек. Ты ведь сын Дарьи Васильевны, я слышал, хирургом стать мечтаешь. Не испугаешься постоять на операции вторым номером, подержать крючки?
«Я? Испугаюсь? Да я ни о чем другом и не мечтаю, кроме как встать за этот стол и желательно не держать крючки, а сделать всю операцию самому», – думал я про себя, а вслух сказал:
– Конечно, не испугаюсь.
– О стерильности представление имеешь?
– Без проблем.
– Ого, вот это уверенность. Ну тогда вперед, а я проконтролирую все этапы.
По мере того как я вымыл руки щеткой, ловко закрыв локтем ручку крана, обрабатывал их раствором диацида, брови у хирурга поднимались все выше и выше.
– Слушай, парень, я тебя вроде здесь раньше не наблюдал. Где ты это все увидел?
– Книжки умные читал, Анатолий Григорьевич.
Пока мы таким образом общались, в операционную спустился анестезиолог. Увидев меня готовящимся к операции, он посмотрел на хирурга и спросил:
– Толя, ты здоров ли – пацана берешь вторым номером?
– А ты, Миша, можешь предложить другой вариант? Еще немного – и перитонит у мужика в полный рост пойдет. Где я тебе второго хирурга найду? А этот гад спит себе сладким сном.
– Ну смотри, ты главный, тебе и ответ держать.
– Ладно, где наша не пропадала.
Я с удовольствием смотрел на их открытые рты, когда ловко всунул ладони в резиновые перчатки, поданные Женей. Мужики переглянулись и удивленно пожали плечами.
– А парень-то непрост, – наконец высказал свое мнение анестезиолог.
Операция прошла достаточно успешно. Я вовремя без подсказок перемещал крючки, прижимал корнцангом швы, и в течение трех часов мы закруглились. Больного сняли со стола и повезли в послеоперационное отделение, когда в операционную, шатаясь, зашел Павел Сергеевич.
– А вот и я, готов к труду и обороне, – провозгласил он.
– А не пошел бы ты, Пашенька, куда подальше? – ласково сказал Анатолий Григорьевич. – Да так, чтобы я тебя больше не видел. На сегодняшнее дежурство у меня напарник есть.
Пока мы переодевались, Пашенька действительно куда-то испарился. Анатолий Григорьевич пошел продолжать работу над своей диссертацией, о которой они во время операции переговаривались с анестезиологом Михаилом Абрамовичем. Ну а я вместе с Любашей начал намывать операционную.
* * *В это время в хирургической ординаторской состоялся значимый для меня разговор. Михаилу Абрамовичу временно делать было нечего, и он пришел поболтать со своим приятелем, уже без свидетелей. Когда он зашел, Анатолий Григорьевич сидел за столом и рвал уже второй лист бумаги.
– Что рвем? – индифферентно спросил Михаил.
– Да вот сочиняю докладную на этого козла, достал уже совсем.
– А я бы на твоем месте не спешил этого делать. Ты же знаешь, что его маман с нашим главным в хороших отношениях. А ты с кем сегодня оперировал, с пацаном? Да тебе первому скажут, что сам был пьяный и ни черта не соображал, что такое учудил. И можешь не оправдываться. Знаешь ведь – чем больше написано в истории болезни, тем легче прокурору дать тебе срок. Так что мой тебе совет: выбрось эту докладную и ничего не пиши. А Пашу поставь в состав операционной бригады. Конечно, завтра разговоры все равно пойдут, шила в мешке не утаишь, но это разговоры, их к делу не пришьешь. А пацан – это что-то! Ты заметил, как он реагировал, когда ты начал разрез? У него был такой вид, что это он проверяет, как ты можешь работать. А когда кровануло, он одним движением руки освободил тебе место для шитья. Да ты и сам ни разу не орал, как обычно на Пашку.
