Луи-Себастьен Мерсье - Год две тысячи четыреста сороковой
234
Историю войн можно было бы озаглавить так: «История личных страстей министров». Иной из них только в отместку за слегка задетое самолюбие может с помощью злокозненных переговоров привести к войне с отдаленным и миролюбивым государством.
235
Верность — вовсе не рабская зависимость от воли другого человека. Ее символом считается собака, которая постоянно виляет хвостом, всюду следует за своим хозяином и слепо бежит выполнять всякий его приказ, будь он даже жесток и несправедлив. Я полагаю, что истинная верность состоит не в раболепстве, а в точном соблюдении законов разума и справедливости. Какую истинную верность своему государю обнаруживает Сюлли, разрывая брачное обязательство Генриха IV!{411}
236
Я только горько усмехаюсь, когда слышу о всяких заманчивых проектах, касающихся земледелия и народонаселения: налоги, которые ныне более высоки, чем когда-либо, отнимают у народа все, что он зарабатывает в поте лица своего, цены же на зерно неуклонно растут вследствие монополии тех, в чьих руках сосредоточены все деньги королевства. Сколько же раз повторять всем этим бессердечным гордецам: «Предоставьте полную свободу торговле и судоходству! Убавьте налоги! Только это может прокормить народ и остановить то стремительное обезлюдение страны, начало коего мы видим воочию». Но увы! Любовь к родине есть добродетель запрещенная. Тот, кто живет лишь для себя, кто думает лишь о себе, кто молчит и отводит взгляд, дабы не содрогнуться от ужаса, — вот кто слывет у нас хорошим гражданином; его даже превозносят за умеренность и осторожность. Что до меня, я молчать не в силах и скажу о том, что видел. Поезжайте по Франции, вы собственными глазами увидите, до какого предела дошли в большинстве ее провинций бедствия народные. Сейчас у нас 1770-й год. Вот уже третья зима, как дорожает хлеб. Еще в прошлом году добрая половина крестьян жила за счет общественной благотворительности. Нынешняя зима будет еще страшнее, ибо у тех, кто жил до сих пор продажей своего жалкого скарба, уже нечего продавать. Сей несчастный народ обладает долготерпением, которое заставляет меня дивиться могуществу законов и силе воспитания.
237
Как фальшива, как жалка наша учтивость! Как гнусна, как оскорбительна вежливость вельможи! Это всегда маска, притом более отталкивающая, нежели самое уродливое лицо. Все эти жеманные поклоны, преувеличенные любезности, театральные жесты непереносимы для человека искреннего. Блистательная искусственность наших манер более отвратительна, чем невежливость самого неотесанного грубияна.
238
Развращенный ум опаснее любострастия, ныне это главный порок, губящий молодых парижан.
239
До чего же подлая вещь — этот фарфор! Какая-нибудь кошка ударом лапки может причинить больше вреда, нежели потрава на двадцати арпанах земли.
240
Беседа оживляет столкновение идей, выставляет их в новом свете, развивает драгоценный дар взаимного понимания и является одним из самых больших наслаждений в жизни; этому занятию я охотнее всего предаюсь. Но я заметил, что в свете беседа вместо того, чтобы закалять душу, питать и возвышать ее, напротив, истощает и расслабляет. Решительно все подвергается сомнению. Острословие, коим у нас злоупотребляют, способно опровергнуть все, вплоть до самых очевидных вещей. Мы слышим здесь восторженные похвалы тому, что привыкли порицать. Всему находится оправдание. И незаметно для себя мы впитываем великое множество странных и чуждых нам идей. Мы коверкаем свою душу, то и дело сталкивая ее с различными мнениями. Они источают какой-то яд, сей яд ударяет вам в голову и помрачает изначальные идеи, обычно наиболее здоровые. Скупец, спесивец, развратник обладают такой искусной логикой, что вы иной раз уже меньше ненавидите их, после того как выслушаете их доводы: каждый ведь приводит вам доказательства, что он ни в чем не виноват. Надобно поскорее вернуться в свое одиночество, чтобы вновь воспылать прежней ненавистью к пороку. Свет приучает вас к тем недостаткам, кои объявляет достоинствами: мы и сами не замечаем, как просачивается в нас их обманчивый разум; слишком много общаясь с людьми, становишься меньше человеком, благодаря им начинаешь видеть все в ложном свете, и это ведет к заблуждениям. Лишь закрыв за собой дверь, находишь вновь и начинаешь видеть чистый свет истины, который меркнет средь многочисленной толпы.
241
Во Франции молодой человек, чтобы считаться привлекательным, должен быть тощим и хилым, кожа да кости, впридачу он должен иметь впалую грудь и быть слабого здоровья. Человек сильный и дородный вызывает отвращение. Одним только швейцарцам да кучерам полагается иметь крепкое телосложение и отменное здоровье.
242
Пирронизм{412} иной раз предполагает больше предвзятости, нежели естественного стремления удовлетворяться видимостью истины.
243
Я боюсь приближения зимы не из-за стужи, а потому что вместе с зимой возвращается и овладевает всеми унылое неистовство карточной игры. Это время года наиболее гибельно для нравов и непереносимо для философа. Тогда-то и начинаются все эти шумные, нелепые сборища, где обретают постыдное могущество всяческие мелкие страсти. Легкомыслие диктует моде. Все мужчины, преображенные в слабодушных рабов, подпадают под власть капризов женщин, к коим они не испытывают ни страсти, ни уважения.
244
Два рода опасностей, в равной мере неприятных, подстерегают нас в обычных беседах — быть вынужденным говорить, когда тебе решительно нечего сказать, или иметь еще что сказать, когда разговор уже окончен.
245
Женщина обычно поет с голоса любовника, к коему она благосклонна, а у скольких мужчин — женский ум!
246
Здоровье для счастья — то же, что роса для земных плодов.
247
Блажен, кто умеет наслаждаться здоровьем, этой спокойной гармонией тела, этим равновесием, этим превосходным сочетанием соков, этим удачным расположением органов, кои сохраняют свою силу и гибкость. Совершенное здоровье является высочайшим наслаждением. В наслаждении сем нет сладострастия, это так. Но поскольку само по себе оно превосходит все иные наслаждения, душа человека приобретает благодаря ему то довольство, тот глубокий и приятный покой, которые заставляют нас ощущать радость жизни, восхищаться зрелищем природы и благодарить Создателя! Не быть больным — какое в одном этом заключено сладостное удовольствие. Я готов назвать философом того, кто, понимая вред излишеств и преимущества умеренности, сумел бы обуздать свои желания и, нимало не страдая от этого, наслаждаться жизнью. О, какое это великое умение!
248
Из анатомии известно, что все органы наших удовольствий усеяны маленькими пирамидальными бугорками; чем меньше притупляются они частым возобновлением ощущений, тем они чувствительнее, эластичнее и быстрее восстановимы. Природа, нежная и внимательная мать, создала их таким образом, что они продолжают сохранять упругость и тогда, когда человек достигает преклонного возраста, если только не нарушена мягкость и бархатистость их поверхности. Так что от нас самих зависит в любом возрасте испытывать радости жизни. А что делает человек невоздержанный? Он уродует драгоценное устройство сего органа, делает его дряблым, придает ему жесткость и нечувствительность. Из существа почти божественного, способного испытывать наслаждения, доступные лишь ему одному, человек превращается в какой-то печальный автомат. А между тем кто на земле в большей мере наделен способностью к наслаждению? Кому еще дано созерцать небесный свод, восхищаться величественным зрелищем природы, различать цвета и пленительные формы тел, ощущать запахи цветов, вдыхать ароматы, внимать оттенкам голоса и звукам музыки, наслаждаться поэзией, красноречием, живописью, постигать законы алгебры, проникать в глубины геометрии и т. п.? Тот, кто сказал, что человек есть подобие вселенной, выразил великую и прекрасную мысль. Человек неразрывно связан со всем сущим.
249
Человек бесчестный несомненно является именно тем, кого в высшем свете величают порядочным человеком.
250
О Франция! О моя родина! Хочешь знать, в чем ныне твоя подлинная слава, в чем превосходить ты все остальные нации? Изволь: в промыслах модных товаров. Модам твоим следуют и на далеком Севере, и при немецких дворах, и даже в сералях,{413} — словом, во всех четырех концах света. Твои повара, твои пирожники — первые во всем мире, а твои танцовщики задают тон всей Европе.
