Александр Громов - Феодал
Были мысли и похуже: а что, если это река Времени? Допустим, десять километров – один год. Почему это, хотелось бы знать, последний человек попал к тем сектантам из Блаженной Пустыни полвека назад?
Тут обнаруживалась логическая нестыковка из самых простеньких, и Фома понимал, что он просто бестолочь. Мозги надо подкармливать, а чем? Мучной болтушкой? Кроме того, он просто устал…
«Дурак ты, – сказал он себе, – и мысли у тебя дурацкие. Реликтовые. Феодальные».
А что, феодал и есть. И вовсе не бывший, а просто без феода. Рыцарь, странствующий в обществе прекрасной дамы. Дракона только нет.
По правде говоря, и не надо.
Теперь на берег высаживались только по нужде да еще размять ноги. Плыли и «ночью». Рюкзаки отощали, и в челноке появилось место, чтобы спать по очереди. Обычно Фома брал себе первую половину ночи и усиленно греб, чтобы не клевать носом.
Во время его вахты все и случилось.
Сначала ухо уловило далекий монотонный шум. Течение реки как будто ускорилось. Показалось или нет?
Шум усиливался. Теперь Фома назвал бы его гулом. Быть может, впереди бесится вода? Что там – пороги? Водопад?
Теоретически Фома допускал все, что угодно. Практически он ни на грош не верил в то, что на этой скучнейшей, убаюкивающей реке-канале могут быть пороги или водопады. Может, еще ГЭС?
И все же…
Несколько гребков подогнали челнок к правому берегу – Фома счел его более удобным. Теперь он мог причалить в две секунды. Мало приятного нестись навстречу неминуемой гибели, прекрасно зная, что уже ничего, совсем ничего не успеваешь сделать…
Теперь он явственно слышал, что впереди ревет именно вода, а не чья-то хищная пасть. Хотя почему бы и не пасть? Смотря что назвать пастью. Наверное, здесь река ныряла в ту самую колоссальную дыру, о которой он подумал однажды.
Разбудить Оксану? Причалить?
Он воткнул в берег нос челнока, когда серый сумрак сгустился впереди в нечто невероятно большое и плотное. Челнок развернуло течением. Фома вылез в мелкую воду и вытащил суденышко подальше на песочек. Оксана пошевелилась, застонала во сне, но не проснулась.
Он пошел берегом. В прибрежной полосе почти никогда не бывает ловушек, можно было идти свободно, но он почти крался. Неизвестная громадина впереди пугала. Все сильнее грохотала вода.
Сперва он увидел титанический бурун поперек реки. Белая от пузырьков воздуха вода бешено крутилась, вспучиваясь горбом, и адски ревела. А выше горба, начинаясь в облаке водяной пыли и выползая из него, как вытянувшийся в судороге червяк, текла та же река. Текла вверх.
Фома долго стоял, задрав голову, пытаясь понять. Потом рискнул подойти поближе.
Ничего не случилось.
Он увидел излом. Кто-то зачем-то сломал Плоскость под прямым углом, и на вертикальной стене, занявшей весь север, тоже расстилалась пустыня – с барханами, глиняными такырами, отдельными скалами, россыпями камней и прямым, будто прорубленным, руслом реки.
Стало лучше видно. Фома не сразу понял, что наступил день.
Пустынный ландшафт хорошо рассматривать сверху в солнечных лучах, лучше всего на рассвете или закате, когда любая неровность отбрасывает тень. Кто видел хоть одну тень на Плоскости? Нет таких. Белесое небо мешает правильно видеть. Нужны годы практики, прежде чем человек начинает более-менее уверенно оценивать расстояние до отдаленных ориентиров.
Фома видел то, что не под силу новичку. Изогнутые ятаганы песчаных волн. Отдельно лежащий валун, изъеденный выветриванием. Хаотичные струи успокаивающейся за буруном реки и хлопья плывущей пены. Он видел, как река уходит все выше и выше, охотно карабкаясь вверх по стене, а затем теряется в мутном мареве над головой.
Этот мир имел край. Но продолжался и за краем.
– Так, – сказал Фома, – приплыли.
Медленно-медленно повернуться на бок. Подтянуть к животу колени. Сделать над собой усилие и встать на четвереньки. Дальше – проще: выждать, пока развеется чернота перед глазами, подняться на корточки, еще немного выждать и уже затем воздвигнуться во весь рост. Подобрать и повесить на плечи тощий рюкзак. Оружие? Нет, карабин вместе с патронами брошен еще позавчера как лишняя тяжесть, а пистолет на поясе. Что еще? Помочь встать Оксане. Молча. Никаких слов, чтобы не сушить рот. Казалось бы, нельзя высушить сухое, но это не так. Кто ходил по пустыне – знает.
А через час наступит миг блаженства. Через час, не раньше, можно позволить выпить по глотку воды. Поэтому надо двигаться. Тяжело, а надо. Это занятие. Для того, кто чем-то занят, время течет быстрее.
Седьмой день пути на восток был решающим. Запасы воды иссякли больше чем наполовину. Если повернуть назад прямо сейчас и по-прежнему свирепо экономить воду, можно выйти обратно к реке не на седьмые, а, пожалуй, на шестые сутки. Дорога знакома, ловушки известны. Но последний день будет ужасен.
Если повернуть назад завтра утром, придется идти без глотка воды не один, а два дня. Об этом страшно даже подумать. Хотя теоретически возможно. Силы почти на исходе, зато больше не мучают желудочные спазмы. Последняя порция мучной болтушки съедена еще у реки. Нет никакой пищи, даже дынь цама. К реке приползут два полутрупа. Пресмыкаясь по-крокодильи, ссыпятся с бархана в воду и, рискуя захлебнуться, будут пить, пить…
Какой смысл? Продлить на какое-то время жизнь, питаясь водорослями? Сушить те же водоросли на топливо и варить суп из многоножек? Изобрести способ ловить рыбу? Переправиться на другой берег и пойти вдоль стены на запад? Чем одно направление лучше другого?
Что так, что этак, конец один. Разница лишь во времени. Хотя, наверное, голодная смерть менее мучительна, чем смерть от жажды.
Всего лишь седьмой день пути? Быть того не может. Кажется – прошло полжизни.
Сколько-то времени провели у реки, слушая шум буруна. Два дня или три? Неважно. Мнилось, будто дошли до цели. Фома подошел вплотную к стене и был притянут ею. Мир внезапно перевернулся на 90 градусов, хотя, конечно, изменилось только направление силы тяжести.
Он сделал несколько шагов. Потом начал задыхаться и бросился назад. Почти теряя сознание, прыгнул на то, что всегда было привычной Плоскостью и вдруг стало стеной. Впечатался в стену, прилип к ней, раскорячившись лягушкой, и все никак не мог отдышаться… Оксана кричала и суетилась, пыталась помочь, но помочь не могла. Он пришел в чувство сам.
– Это… иной мир, – сипло выбормотал он. – Там. нельзя дышать. Мир не для людей…
Оксана долго не понимала. Пришлось объяснить: да, другой мир, но Экспериментатора нет и там. Это другой лабиринт для других крыс, еще один искусственно созданный полигон, еще одна чашка Петри.
А сколько их всего? Шесть? Угол между плоскостями вроде прямой…
Куб? И привычная людям Плоскость – лишь одна из шести граней?
Правильно, что воздух мутный, бормотал про себя Фома. Это Экспериментатор хорошо придумал. А то взглянет человек в зенит да, пожалуй, и рехнется, увидев над головой твердь. И с боков та же твердь, со всех четырех сторон, с тридцати двух румбов. Куб. Ящик.
Вопрос: как лабораторной крысе выскочить из лабиринта?
Научиться летать?
Не выйдет. То есть при наличии спальни можно без особого труда выспать хоть аэробус, даром что он распадется в труху спустя считаные минуты. Лучше, конечно, микросамолет, авиетку такую… Или параплан с моторчиком, а то и ранцевый вертолет. На чем лететь – проблема решаемая, а надо ли?
Наверху тоже имеются ловушки. Прячутся, гадины невидимые, незнаемые, в воздухе их и не разглядишь толком. Да и обычная подлянка не обрадует. Атмосферный вихрь запросто свалит в штопор, если попадется вихрь горячий, то гореть в нем аппарату, как спичке. Гореть и кувыркаться.
Да и спальню еще поди поищи. А главное, ниоткуда не следует, что выход из лабиринта находится в центре куба. Слишком уж это просто… Как-то по-человечески. Но разве Экспериментатор – человек?
Оксана развлекала болтовней. Почему-то она полагала, что куб – это хорошо. Вспоминала, как мучилась в школе со стереометрией и как училка однажды задала всему классу задание клеить из ватмана правильные многоугольники. Наверное, в классе не хватало учебных пособий. Счастливы были те, кому достались куб или тетраэдр, а вот Оксане не повезло: додекаэдр – это двенадцать пятиугольных граней, не хрен собачий. Два вечера мучилась. Одной девчонке достался икосаэдр, та вообще рыдала…
Не сразу Фома понял: Оксана просто-напросто утешала его.
Он не стал злиться, и это удивило его самого.
За ребром куба прозябала своя жизнь. А может быть, не прозябала, а процветала? Разумные обитатели иного мира ничем не обнаруживали себя, зато многоножки просто кишели. Фома видел, как одна из них перевалила через ребро, заметалась, как ошпаренная, но скоро пришла в себя и побежала куда-то. Так вот откуда на Плоскости неземная жизнь, все эти многоножки, уродские рыбы, ядовитые кусты! Некоторым видам, значит, квазиземные условия нипочем, они как-то приспосабливаются…
