Анна Одина - Всадник

Из-под воды я вижу, как птицы
Свободной стрелой рассекают границы,
Движутся волны и мокрые ветры
Швыряют под киль кораблям километры

Я отчим Сан-Марко, палаццо Дукале,
Я тень под гондолой на каждом канале,
Я маска, с костюмом плывущая в паре,
Я дух изначальный, – я демон Страттари.

Минуют века, я же, скованный клятвой
Иду по затерянным…
С князьями волшбы, но их тайные знанья
Не могут уменьшить всей суммы страданья.

Шалью, шерстя`ною шалью,
Оренбургским пуховым платком,
Бесконечною синею далью
Или снежным безумным комком
Прокачусь, упаду, расстелюсь,
Отражаясь в воде облаков,
Заведу себя в дверь и вернусь
Отсыпаться под алый альков.
Кружевами сплетая ручьи,
Камнепадом встречая кометы,
Я возьму себе косы ничьи,
Рыбам дам леденцы и конфеты.
И бобра, и гепарда уважить мне
Против шерсти велит рука,
А в утреннем синем и теплом костре
Я зажарю конька-горбунка.
Раскрутившись пращою на самом дне,
Сколотив свой убогий плот,
Я отправлюсь, увидев слезы в окне,
Разогнав нерадивый скот.
Как часам, отекающим с края стола
И идущим быстрее мгновений,
Мне сказали «хула» и сказали «хвала»,
Подарив упаковку сомнений.
Их надув, я взлетаю к шири небес,
Отворяю великий люк.
Я сказал: «Я в хорошее место слез!» —
Дорубая сидячий сук.

Бодритесь, милая; вам это удается,
Хоть вы печальны, и неровен сердца стук,
И кажется, он вам в лицо смеется,
И мысли обгоняют пальцы рук.
Старайтесь, милая, себе не признаваться,
Что ваши карты вышли все не в масть,
Ведь если так, за них не надо браться,
И проще сразу сдаться и пропасть.
Взгляните, милая, в часах песку осталось
Немного. Ваша исповедь проста.
Но вся та мишура, что вам давалась
С такою легкостью – теперь вам жжет уста.
Простите, милая, но вам платить по счету.
Никто иной вас обуздать не смог —
Но здесь вам не уступят ни на йоту…
Молитесь, милая. Пусть вас услышит Бог.

С Божьей помощью прошла ночная стража;
Распахнули окна в тлеющее небо —
Прилетели все, мне кажется, я даже
Видел тех, кто никогда счастливым не был.

Одевались кто на свадьбу, кто на сорок,
Запрягали белопенные кареты,
Настоявши, пили горькое из корок;
На прощания топили амулеты.

Наконец собрались, выкурили наспех,
Свет гасили, продевали в руки свечи.
Кто-то бледный приглашал расстаться в масках,
Потому что, мол, глаза давали течи.

И, дождавшись, пока солнце разбросает
По волнам свои расплавленные блики,
Убедились в том, что всё. Ушли. Светает.
В волглых листьях слышал пасмурные крики.

Сейчас ночь, и опять
Под ее теплым пледом
Мне пришлось разнимать
И врага, и соседа,
Хотя руки устали,
И ноги не ждут,
Мои пальцы сломались,
А волосы жгут.

Но внезапно вдали,
На высокой горе
Я увидел прекрасный
Цветок каркадэ.
Если б был я моложе
Иль просто другим,
То цветок этот тотчас же
Стал бы моим.

А пока – а пока,
Хотя ноша легка,
Я усну у костра,
Я дождусь до утра.

Вот теперь, поутру,
Когда кости срослись,
Каркадэ я сорву
И стремглав ринусь вниз.

Каркадэ будет мой!
Каркадэ станет мной!
Станет мной каркадэ!..

Арригато, сурамадэ.

Фрегаты раздули свои паруса,
И так как уж полдень, то все чудеса
Отложены вдоль по времённой оси,

Коль хочешь ответить, сначала спроси.
На острове диком колючки в песке
Пожалуй, заполнят все небо в тоске,
И хоть будет мало, беги, не беги,
Всё в море холодном потонут шаги.

Сколочены звонко металл и доска,
Вода для фарватера стала узка,
От соли замерзли в гортани слова,
Дописана ветром вторая глава.

Свивайте сосновые мачты в клубок,
Смешайте штурвалы в единый комок,
Я здесь и Матфей, и, наверно, Лука,
Станцуй со стихией на водах, рука.

She’s still unchanged – her every dress
Is just a thiefly change of hue,
A whim of fashion… an excess
Mistaken often for a cue —

As any creature quick of mind
And sharp of wicked, lustful sense —
She likes to trace, delights to find
Offenders, and to fell offence.

Indeed, her craft is to arouse
A rightful wrath in former friends,
To welcome them as ready spouse
And savour their disgraceful ends —

None other boasts a track of crime
More ghastly than The Lady Time.

Жизнь для нас как-то слишком легка,
Вещи в руках горят. Слишком быстро
Застилают далекие сонные облака
Чистый лоб нестареющего магистра.

По итогам всех встреч заключения нет.
Кто-то оттачивает слог, кто-то уши;
Где-то экономка приглушит свет.
Все-таки магистр связывает души

Единой логикой мерцающей реки.
Там на город опускается ярость.
Выходят, в шеренги строятся старики,
Хрупкими руками толкают старость.

Вещи продолжают восходить по спирали.
Магистр утомлен. Но это единственный путь.
В этом воздухе многие так же устали.
Он один не хочет уснуть.

Отойдешь от наркоза с остывшей кожей,
протолкнешь через губы сухое слово.
С удивлением думаешь: где ты, Боже? —
пустота да молчанье… И всё не ново.

Подойдешь к подоконнику, дернешь штору,
солнце впустишь. Гляди-ка: на дальнем склоне
кто-то медленно движется как бы в гору
и влечет за собою усталых пони.

Вдруг почувствуешь ярость: какого черта?
Ты лежишь, остывая, а там свободу
пожирают, как дети остатки торта.
Хотя сумерки ближе, и факт захода

не укрыть и не спрятать. И звезды тоже
опускают конечности, отдыхая.
Светом книзу, однако, прожить негоже, —
и, как лампе запуганной, задирая
себе голову, в брюки встаешь. В рубашку
вденешь запонки… галстук не как попало…
Вот он, Боже, – явился, дает отмашку.
Видно, время пришло начинать сначала.

Я по карнизу ползу за Кришной.
Великий Кришна крадется неслышно.
В панельном доме крадется мышью
Великий и синий божественный Кришна.

В руке у меня – плеть и камень,
В другой руке – сеть и пламя,
В третьей руке – меч с шипами,
В четвертой руке – щит,
Кришна громко шипит.

Срываются ноги вниз —
Короткий опасный карниз.
А внизу дымится лентой,
Блеклой северной лентой,
Дымчатой, вялой лентой,
Улица-река.
Не кончилась пока.

Синие быстрые ноги
Уносят, как по дороге,
Кришну дальше вдаль.
Себя мне немного жаль.
И первая сила в ход идет,
Она для меня – сладка как мед,
Я в камень вложил

Весь свой комплекс сил,
Но Кришну он не убил.
Великий бог, лжепророк босой,
Лотосоголовый мастер,
Легко, как пушинку,
Легко, как соринку,
Зажал мой камень в пасти.
Такое в его власти.

О, как сверкают глаза твои, Кришна…
Но я пока не слаб,
Я пока не ослаб.
Я пока силен.
Посмотрим, силен ли он.
Я дальше продвинусь, за пальцем палец,
За ногой нога,
Я продвинусь слегка.
И сети я кину в Кришну.

Но ветер подует – они заодно,
И сети мои упадут все равно
В пустую бездонность улицы.
Я просто курица.
Что ж… тогда я мечом постараюсь отсечь,
Срубить попытаюсь с его синих плеч
Колодец, что Кришна зовет головой,
Колодец, о Боже, он черный такой,
Без края и без конца…
И сам он без лица!
А вместо него там тысячи звезд,
И тысячи птиц,
И тысячи гнезд,
И тысяча яшмовых древ.
Да, Кришна могуч, словно лев.

Великий и синий божественный Кришна
В огромном кольце огня
С карниза мягко, легко и неслышно
Дыханьем столкнет меня.
И тогда, позвонками встречая больно
Дорогу, что я не мостил,
Пойму, что, хотя и странной любовью,
Кришна меня любил.