Стивен Джонс - Монстры
Суондж злобно рассмеялся, но тут же подавил смех. И правильно сделал, потому что Дорис, глядя на его истерику, готова была разрыдаться.
Между тем за окнами сгущались синие сумерки. Птиц по-прежнему не было слышно. Выглянув из окна, я посмотрела на притихший сад, на загон со сломанной оградой, в котором совсем недавно жили кошки. Летняя ночь вступала в свои права.
Не оборачиваясь, чтобы не смущать обнявшихся Суонджа и Дорис, я спросила:
— Скажите, из-за чего на самом деле уволился Блетт?
— Этот пьянчуга? Да кто его знает, он ведь был не в себе. Не зря же Чейзен взял его в помощники.
— А как Блетт помогал профессору?
— Это дело темное, мисс Констэбл.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, слушайте. Каждое из животных и насекомых в зверинце профессора предназначено для выполнения своей функции в том или ином языческом ритуале воскрешения умерших. Чейзен и Блетт обычно проводили эти обряды в парке и иногда приносили в жертву кого-нибудь из животных: то крысу, то ящерицу, то медведя, то кошку. Видно, ждали, когда африканская магия наконец начнет действовать. Иногда по ночам в парке раздавались весьма и весьма странные звуки…
— Ритуальные жертвоприношения и языческие обряды в английском парке? Кто бы мог подумать!
Суондж опять принялся проклинать профессора и Блетта. Дорис таки расплакалась. Тактично выдержав паузу, я сочла возможным повернуться к ним и задала самый насущный вопрос того вечера:
— И что же нам теперь делать, мистер Суондж?
Он смерил меня взглядом, но в конце концов, по-видимому, решил, что я всего лишь хрупкая стареющая дама, представительница слабого пола и все такое, особа городская, образованная и потому заслуживающая некоторого уважения, к тому же в тот момент я нуждалась в его защите. К чести мистера Суонджа следует отметить, что он мне в ней не отказал.
— Ничего не бойтесь, мисс Констэбл. В доме мы в безопасности. Надо только как следует запереть все двери и окна.
Я начала свой рассказ с воспоминания об одном дне из моего детства, когда увидела, как из глади моря вдруг вырос огромный неподвижный холм.
Само собой разумеется, что в тот момент, будучи абсолютно уверенной в собственной нормальности и остроте своего зрения (пятнадцатилетним это, знаете ли, свойственно) и столкнувшись с этим необъяснимым явлением, я довольно сильно испугалась. Этот холм заставил меня впервые усомниться в постигаемости и рациональном устройстве природы. Мироздание покачнулось и дало трещину.
В тот момент я была совсем одна. Как я уже говорила, мой отец был человек весьма заурядный (к тому же злоупотреблял алкоголем, а тот, в свою очередь, злоупотреблял его здоровьем), а моя мать была просто дурочка. И так, я была одна, и люди, отдыхавшие у моря и бродившие по берегу, явно не хотели замечать вокруг себя ничего сверхъестественного.
Тогда я расплакалась, то есть у меня началось бесконтрольное глазное слезотечение, которое вряд ли можно было назвать плачем в полном смысле этого слова. Возможно, это был просто сигнал тревоги, мольба о помощи, адресованная окружающим. Мой плач, надо сказать, имел определенный эффект. Проходившие мимо мужчина и женщина остановились. Когда я сейчас вспоминаю тот день, я понимаю, что на самом деле они были приблизительно того же возраста, что и я сейчас: совсем не старые (хотя мужчина был уже почти седой), но очень добрые. И мудрые.
Они не спросили меня менторским тоном: "В чем дело, девочка?" Не стали сюсюкать (что было бы еще хуже): "Бедная малышка, кто тебя обидел? Ну-ка расскажи дяде и тете". Нет, все было совсем не так. Мужчина приподнял шляпу, слегка поклонился и вежливо спросил:
— Можем ли мы быть вам полезны, юная леди?
А когда я посмотрела на них снизу вверх сквозь слезы, женщина подбодрила меня:
— Вы вполне можете довериться моему мужу, мисс.
О чудо! За один день мне посчастливилось встретить разом и галантного мужчину, и разумную женщину, вполне одобряющую его поступки и готовую ему содействовать. Кому-то это покажется невероятным, но я тогда решила не сомневаться в них. Они казались такими искренними, такими настоящими, будто два золотых слитка, случайно найденные мною на каменистом берегу.
Я вытерла слезы и сказала:
— Смотрите, видите вон там в море холм? Его там раньше не было. Как такое может быть?
Они стали разглядывать холм, и я тоже: он все еще возвышался, голубой и неподвижный, над безбрежной равниной Атлантики.
— Ну и ну! — воскликнул мужчина. — Вот так штука! Что это такое, интересно? Может быть, это остров?
— Но если бы это был остров, юная леди наверняка видела бы его раньше. А она сказала, что прежде его там не было.
Сам факт того, что они тоже видели этот холм, удивлялись ему, спорили, что он собой представляет, подействовал на меня успокаивающе.
Потому что в тот момент, впервые в жизни, я была не одна. Мне наконец-то удалось поделиться своими переживаниями с двумя другими существами, думающими и чувствующими то же, что и я. Случай на берегу научил меня без подозрения (напротив, скорее с симпатией) относиться к незнакомым людям, а также внушил мне желание стать независимой, поскорее вырасти, достичь зрелости, избегнув ошибок и разочарований юности. Возможно, как раз поэтому и волосы мои поседели так рано, а вовсе не из-за каких-то там пережитых страданий и потрясений.
Тогда на берегу мы втроем смотрели на холм и пытались разгадать его тайну. Мы смотрели на него, пока он не начал вдруг менять форму, уменьшаться, погружаться в океан…
До полуночи все было спокойно.
Я точно знала, что двери и окна особняка закрыты на все засовы и замки. Если бы в распоряжении гарнизона нашей крепости были заградительные решетки или какие-нибудь оборонительные орудия, мы наверняка все привели бы в боевую готовность. Суондж лично проверил полную герметичность здания. Он ходил за мной по пятам, пока я закрывал двери и окна, чтобы я, идиотка, случайно не сделала что-нибудь не так. Под его неусыпным контролем старая курица в моем лице успешно справилась с порученным ей заданием. Мистер Суондж, возможно, удивился бы, узнав, что в своей жизни я не раз справлялась с гораздо более ответственными делами, требовавшими куда большей сосредоточенности и смекалки.
Я думаю, Дорис он тоже проконтролировал, так что у меня нет оснований предполагать, что она могла случайно не закрыть какую-нибудь дверь или окно.
В тот вечер мы ужинали вместе — в сложившихся обстоятельствах никто особенно не стремился к уединению. Мы медленно жевали ветчину с горячей картошкой, сыром и огурцами и пили отличный кларет, который Суондж, по-видимому, извлек из хозяйского погреба, уже нимало не заботясь о сохранности имущества профессора Чейзена.
Наступала ночь, и нам все больше становилось не по себе. За окнами сгущалась тьма, на черном небе, затянутом тучами, не было ни луны, ни звезд. Казалось, вот-вот начнется гроза, но гром и молнии пока не тревожили замершую в предчувствии бури природу. Суондж велел зажечь все лампы, какие только были в доме, — мы так и сделали. Наше убежище стало походить на средних размеров маяк. Горящие окна освещали желтоватым светом все подходы к дому, пустые загоны, сад и парк.
Суондж не разрешил Дорис задергивать шторы.
— Нам должно быть все видно, — сказал он.
Под "всем" подразумевался неведомый враг, нападение которого ожидалось в любой момент. Суондж явно чувствовал себя комендантом осажденного форта.
После "семейного" ужина я пошла наверх "готовиться к военным действиям", которые могли начаться в любой момент.
Если бы только можно было узнать, с чем мы имеем дело, что за враг таится там, снаружи! Я в ужасе подумала о жителях деревни, которые вообще не подозревали о нависшей над ними угрозе. Сейчас, однако, было уже слишком поздно пытаться предупредить их. Тьма окружала нас, и мы держали осаду на нашем одиноком маяке.
Поднявшись на второй этаж, я зашла в библиотеку и выглянула из окна во двор, на подъездную аллею, которая вела к деревне.
Церковный колокол пока молчал.
Часы тянулись невыносимо — так медленно, один за другим, падают листья с равнодушных деревьев, которым, в общем, безразлично, что делают с ними осень, зима, а потом весна. Меня всегда потрясало спокойствие творений природы. Им лучше нас известно, какой конец их ждет, и они мирятся с этим. Только мы, единственные твари на этом свете, чуждые его гармонии, никак не покоримся судьбе и все продолжаем бессмысленное сопротивление.
Без пяти двенадцать я услышала бой часов, стоявших в глубине библиотеки, между полками, и запоздало отбивавших три четверти двенадцатого. От их звука я очнулась, — похоже, до этого я все же задремала, сидя у окна. Я огляделась, и мне показалось, что все вокруг странным образом изменилось. Потом я встала и хотела пойти вниз к Дорис и Суонджу, но, прежде чем выйти из библиотеки, еще раз посмотрела в окно.
