Олег Маловичко - Исход
— Что значит есть? — возмущенно накинулся Винер, который ждал их у корпуса и застал конец фразы. — Она сегодня есть, а завтра нету, Антон!
Дождя не было уже второй день, а перед этим дождило сильно, и лавки были сырыми, но Сергей попросил, если можно, перенести встречу на воздух. Он почти месяц не заходил в помещения, и теперь ему в них было неудобно.
Винер поковылял звать совет на улицу.
Антон поздоровался с проходящим с лопатой на плече мужчиной. Тот ответил и скользнул любопытным взглядом по Сергею. Стал чужим здесь, подумал Сергей. Он не узнавал лагеря — здесь было много людей, выкосили всю траву, подровняли кусты, и ни один человек не стоял без дела — всюду стучали молотки, жужжали пилы, звонко врезались в почву лопаты.
Антон, пока не пришли остальные, стал рассказывать, что было в лагере.
С середины августа пошли и не исчезали беженцы. Разбили лагерь у стен «Зари». Тогда же напали яшинские, Паши Головина. Неделей раньше вырезали бы всех. Но в лагере уже появились Антон с Бугримом, и последний настоял на введении охраны. Людей не хватало, и они вышли к беженцам, выбрали десятерых крепких мужчин, и пустили их с семьями в лагерь.
Когда напали яшинские, завязалась стычка, короткая и яростная. Они не ожидали сопротивления, и их удалось отбить. Погибли шестеро яшинских и двое из лагеря.
— Кто?
— Одного ты не знал. Вторая Оля, Игната жена. В голову, сразу умерла. Они только поженились. Здесь, устроили обряд, с венками…
— Как он сам? — спросил Сергей.
— Плохо, — ответил Антон.
После смерти Оли Игнат обозлился. В Совете держался крайне правой, жесткой позиции. Разобравшись с яшинскими, принялись выживать. Стали рыть вокруг лагеря ров шириной три метра, глубиной два. Сами бы не справились, звали беженцев. День и ночь работали, копали, били на глубине ломом, вычерпывали воду после дождя. Обещали лучших работников брать в лагерь, и те драли землю с утра до вечера лопатами, огрызками досок, когтями. Брали в неделю одного, и надо было видеть лица остальных, когда он с семьей заходил в лагерь.
Винер согласился принимать людей. Составил опросник на пяти листах, из полутора сотен вопросов девять были проверочные, врет человек — не врет. Сквозь опросник пробивалась одна семья из шести, и то потому, что на Винера давили Глаша, или Антон, или Аревик.
— Аревик?
— Девушка его. Да, Винер девушку завел, мы сами охренели. Армянка, пришла с двумя детишками, на дороге подобрала, ее без опросника принял. Хорошая девчушка, на него хорошо влияет. Отлежалась пару дней, хотела опять на дороги идти, детвору собирать, мы не дали. Это благородно, но все равно что сдохнуть.
Миша принимал в лагерь мужчин, которые могли драться, и женщин, способных рожать. Если в паре или семье кто-то не отвечал требованиям, предлагал разделиться.
Все, кто был в лагере, сдали драгоценности, талоны, дорогую одежду. Антон с Бугримом и Гостюхиным отвезли все в Кармазин и выменяли на продукты. За городом, едва его не задев, прошла Освободительная армия России, выжгли за собой все. Сашка Погодин, ходивший в друзьях у кармазинского мэра, взял у него грузовики, и команда из «Зари» объезжала разоренные, покинутые людьми в спешке деревни и потрошила их. Делили поровну между лагерем и мэром. Тогда они сделали основной запас на зиму. Трупы обыскивали. С гражданских снимали дешевевшее золото, у армейских бывало оружие. Потом на этом же грузовике объехали деревни поблизости и там, где никого не было, шерстили все, вывозя одеяла, шторы, корм для скота, лопаты и косы, сливали бензин и солярку с машин и тракторов, собирали с огородов несобранную картошку.
У «Зари» теперь полста стволов, включая шесть автоматов и два пулемета. Патронов, правда, мало.
Мелкие стычки происходили каждый день. К лагерю совались дезертиры и банды мародеров. После пары выстрелов уезжали. Особо наглые пытались обобрать беженцев, и Антон с Бугримом ходили разбираться.
В лесах баловался Ильханчик. Оружие ему дал Паша Головин, хрен его знает, какие у них отношения. Воевали на его стороне те же женщины, сменив мастерок на ружье. Пару раз были перестрелки между ним и заревскими, но без жертв, попугать.
Беженцы приносили слухи. Армия Мамедова захватила Москву и через неделю, не зная, что с ней делать, оставила. Люди сбивались в коммуны и старались выжить на земле, обнесясь заборами. Коммун таких было немного — пройдя сюда из Москвы, люди натыкались на пять-шесть. Все новости о мире сводились к тому, что России еще повезло, а за рубежом «вообще пиздец».
— Я так думаю, учитывая Китай и гражданскую, в стране народу миллионов пять осталось.
— Меньше, — сказал Сергей, — сильно меньше.
Собрался совет. Игнат обнял Сергея. Карлович, которого успел настроить Винер, ограничился сдержанным рукопожатием.
Драпеко оказался старым потерянным человеком, чье присутствие в лагере объяснялось только профессией. Мягкий, неуверенный, он принимал любую точку зрения и не имел собственной. Он пил и врачом был никудышным.
— Где Гостюхин?
— По своим делам, — неохотно буркнул Игнат.
— Кому голос отдал? — спросил Антон и пояснил Сергею: — Кто не может быть на совете, отдает голос. Сашка сейчас в Кармазине, он мне отдал. Так кому Гостюхин…
— Сергею.
— Что?
— Сергею, Крайневу.
— Он же его не знает.
— Я два раза переспросил.
Решили начать. Винер сразу попер:
— Сергей, пока тебя не было, все изменилось. Мы выстроили жизнь в лагере. Продовольствием себя обеспечили. Сейчас нас сто пятьдесят семь человек, и мы переживем зиму. Заняты почти все дома, и мы возьмем еще человек тридцать-сорок, не больше.
— Есть еще корпуса. — сказал Сергей, и было видно, что он не хочет спорить, а просто выясняет позицию Миши.
— Они не отапливаются. Там нет печей, и класть их не из чего. Все решается советом, и у нас не было еще раскола ни по одному вопросу. Не хочется, чтобы твой приезд внес сумятицу. Твое шоу на пропускном показало, что ты, мягко говоря, устал. Хорошо, что пришел, но в совет ты сейчас не войдешь.
— Я не собираюсь.
— Вот и хорошо. Значит мы поняли друг друга.
— Я пришел править лагерем, Миша. Без совета.
— Стой, как… — Винер нервно засмеялся, — как, стой…
Он готовился к спору и заранее настроил Игната и Карловича, что Серега болен, но Миша привык к власти и не думал, что с ним так можно.
— Ты понимаешь…
— Я все понимаю, Миша, ты тоже. Все, можем дальше…
— Нет, не можем! — взвизгнул Миша. — Не можем! Умный какой, три месяца не был, пока мы подыхали, а теперь пришел командовать!
Миша чувствовал, что теряет поддержку, и бегал глазами по лицам:
— Что вы все молчите? Не видите, он ненормальный! Я требую голосования! Кто за предложение Крайнева? — Миша поднял руку и тут же смутился. — Я имел в виду, кто против.
Поднял Карлович, и следом — Драпеко, который хотел поднять последним, но сдался под взглядом Миши.
— Игнат! — требовательно окликнул Миша.
— Воздержусь. Был бы за, но Сергея давно не было, пусть обживется.
— Хорошо, кто еще за? — подняли руку Сергей и Антон. — Прекрасно. Трое против двоих.
— Четверых, — поправил Антон, — у нас голоса Сашки и Гостюхина.
— А у Сергея нет голоса! Мы в совет его не приняли, значит, три против трех, не проходит!
— Миша, можно тебя на пару слов? — Сергей встал.
— Говори при всех. У меня нет секретов.
— Хорошо. Будешь мешать, убью. Времени нет на твои игры. Выживать надо.
— Меняю мнение, — сказал Игнат, — я за Сергея. Четыре против трех.
— Двух, — Драпеко дернул вверх руку, пока Игнат не опустил свою.
— Спасибо, не было нужды, — сказал Сергей, — идем дальше. Значит по беженцам — открываем ворота и берем всех.
— Что?! — удивление было единодушным.
— Мы открываем ворота и берем всех беженцев. Тех, кто пришел, и тех, кто придет.
— Можно переголосовать? — спросил Игнат, и все засмеялись, кроме Миши.
— Сергей, ты, наверное, хочешь объяснить… — начал Антон, которого слова Сергея тоже насторожили.
— Я не псих. Мои действия разумны в этих обстоятельствах, а ваш эгоизм сработал бы против лагеря. Головин сам ущучить не сможет — найдет союзника. Не получится у него — армия через нас пройдет. Найдется сила, которая переломит. Да хоть сами беженцы. Скопятся у забора и ломанутся, оголодав. Сотню убьете, а вторая вам глотки перегрызет. От мира не спрячешься за забором, все равно постучит. А мир сейчас злой. Сколько народу погибло — представляете, какое зло по нам хлещет?
— И что делать? Всех к себе тянуть? А кормить чем?
— Справимся. Это не каприз, а единственный способ выжить. Надо расширяться и народ собирать.
— А стариков?
— И стариков, и инвалидов, и детей особенно. Чем больше мы сейчас соберем, тем крепче станем.
