С. Витицкий - Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики
— Ведет нас кто-то, — подал с заднего сидения Ванечка тихий деликатный голосок. — Ей-богу, Стас Зиновьич.
— Вижу, — сказал он. — Еще у Дворцового прицепились.
— А я знаю, кто это. Это Майкл. У него левый фонарь слабее правого.
— Точно! — он нашарил рукой микрофон и сказал, нажав клавишу: — Кронид, Кронид, я — Первый. Как слышите?
— Слышу отлично вас, Первый. Слышу отлично.
— Дело дрянь, Кронид Сергеевич, — сказал он трагическим голосом. — Нас преследуют. Вынужден ставить огневую завесу. Иван, доставай пушку.
— Есть — пушку! — радостно откликнулся Ванечка и захихикал в своей дурацкой манере, словно задыхаясь.
— Первый, Первый! — тревожно позвал Кронид, но тут же все понял и сказал сконфуженно: — Господин Президент, ну что вы, в самом деле? Ну нельзя же иначе.
— Конечно же нельзя, — тотчас вставил Ванечка. — Одна машина — миллион стоит…
— Ладно, — сказал он. — Бог вам судья, непослушным. Будь все по вашему. Конец связи.
После этого он связался с Майклом и сказал ему, чтобы держался поближе, раз уж увязался без спросу, без приказу. «Как же — без приказу? — немедленно обиделся обидчивый Майкл. — Имеем письменный приказ начальника охраны.» «Ладно-ладно, орлы боевые… Чего уж теперь. Кто у тебя вторым номером?» «Константин Балуев» «Привет ему передай, и пусть поменьше курит. Распущенность и никотин! Здоровье пусть бережет. Здоровье дороже всего…» «Это как сказать…» «Цыц! Не спорить с начальством! Конец связи. Over».
Выплыла из тумана слева светящаяся, вся в рекламах, словно титаническая новогодняя елка, арка Московских ворот. На закруглении проспекта торчала поперек дороги перекошенная набок «коррида» с задранным капотом. Какие-то люди, отчаянно размахивая руками, кинулись наперерез, пришлось круто принять влево, взвизгнули, негодуя, покрышки. «Полегче! — предостерегающее клекотнул Ванечка. — Разобьемся — не собрать…» «А ты — помалкивай, — сказал он ему, не оборачиваясь и даже в зеркальце на него не глянув. — Меньше пьянствовать надо было…» «Да кто пьянствовал-то, гос-с-с… Пивка выпил с ребятами…»
Он не стал с ним разговаривать. Взял микрофон, набрал код генерала. Тот откликнулся моментально — словно руку держал на трубке.
— Я у Московских ворот. Как дела?
— Плохо, — сказал генерал Малныч да таким голосом, что мог бы дальше и не продолжать, и так все стало ясно. Но он продолжил: — Очень плохо, господин Президент. Я почти уж ни на что не надеюсь. Он в коме сейчас. У него сердце совсем отказало…
— Тихо! Короче: он жив?
— Почти уже и не жив. Я не знаю, как…
— Жив или нет?!
— Он в коме…
— В коме? Вы, засранцы мудацкие, говно бездарное, п…ки, долбо…ы, срань зеленая… А ну взять себя в руки! Я буду через час. Понятно-нет? Через час! Если вы его не продержите до меня на этом свете, всех вас перестреляю к корявой матери. Все! Конец связи!
Он швырнул микрофон на соседнее сиденье и дал газ. Турбина взвыла, словно пинком разбуженная сука, машину рвануло вперед так, что голова туго уперлась в «подзатыльник» и щеки оттянуло вниз и назад. «Эй-эй! — закричал сзади Ванечка в ужасе и отчаянии. — Нельзя! Нельзя так!..» Молчи дурак, гаркнул он. А может быть, и не гаркнул — не до того ему было: он уже не смотрел больше вперед — там все равно ничего не было видно, кроме клубящегося молока, он смотрел на экран локатора, где дымились невнятные зеленые контуры, а потом спохватился и врубил все внешние средства оповещения: красные и синие маячки, и оба прожектора, и сирену, тотчас бешено заклекотавшую, словно дьявол, которому выкручивают с корнем хвост.
— Молчи, дурак, — повторил он уже спокойно. — Молчи и молись.
6
На автостраде, слава богу, не было тумана. Посредине третьей, самой популярной, полосы там было даже сухо, хотя и левее, и правее блестели опасные наледи. Шел, правда, снег, и даже не снег, а ледяная мелкая мерзость сыпала из черноты, тотчас сметаемая с асфальта свирепым боковым ветром. Видимость, впрочем, была хорошая, метров двести, и он выключил локатор.
Майкл шел сзади, как привязанный, жестко держал дистанцию и помалкивал. Он молчал даже во время бешеной гонки по городу, когда все вопили как прирезанные: ошалевший от страха Ванечка с заднего сиденья, перепуганный, ничего не понимающий Кронид из радиофона и маленький, вчистую обгадившийся Славочка Красногоров из мрачных глубин подсознания (он с такой безжалостной ясностью представил себе, как броневичок врезается в какой-нибудь самосвал, что хотел жить любой ценой, немедленно и, разумеется, вечно).
Теперь все это было позади, хотя он по-прежнему шел, нарушая все скоростные режимы — на спидометре было двести…
«Давайте, давайте… — зловеще зудел сзади Ванечка. — Поддайте еще малость и — взлетим на хрен… как эти… птички, в жопу трахнутые…» «Не выражайся.» «Ну да — ему, конечно, можно, он большой, а простому человеку уже и слова сказать нельзя…» «Да кто тебе слова сказать не дает, п…да маринованная? Не ругайся только, тебя просят…» И прочие глупости. Это крутой давешний страх из них сочился, то жидкой струйкой, то вылетая мелкими капельками, они словно кашляли страхом, да только легче все равно не становилось: слишком его много скопилось в трахеях души — болтовней не откашляешь…
Главное, ничего он уже не мог вспомнить об этой инфернальной четвертушке часа. Ничего. Полный почти провал. Будто этой четвертушки и вовсе не было никогда. Ты же писатель, мудило. Вспомни. Восстанови… Опиши… Ничего не восстанавливалось…
Зеленый слегка оконтуренный дым на экране локатора (хрен знает что обозначающий), косматая бело-желтая мгла за лобовым стеклом, — вдруг расступающаяся, и в черной дыре — запоздало высвеченная мрачная титаническая задница какого-то муниципального чудовища с грязными красными огоньками… Все, конец… тормоз… левее!.. поздно!.. Сейчас… Нет. Уф-ф, б-блинище! Пронесло… (Да перестань визжать, ты, свиненок, а то за руль сейчас посажу… прямо на полной…) И снова — молочная слепота… В никуда. В ничто. В рваное оскаленное железо, которое ждет и вот — дождалось. Шатер разноцветных бликов, вспышек и полыханий на косматом молоке, клекот генеральской сирены, и — остолбенелые фосфоресцирующие сине-красно-желтые статуи патрульных, отдающих проносящемуся с воем и клекотом чудовищу честь своими огромными белыми перчатками…
Вот и все тебе воспоминания. Они же, блин, — впечатления…
— Стас Зиновьич! Ради Бога. Пустите за руль.
— Нет. Ты пьяный.
— Да какой я сейчас пьяный. Ей-богу, весь хмель со страху выветрился…
— Будешь знать, как в будний день надираться.
— Да не надирался я, что вы, в самом деле. Пивка немножко выпил с ребятами…
Как, интересно, Майкл удержался на хвосте во время этой гонки? Локатора у него никакого нет. Рванул я — с места, сразу ушел в отрыв, ему ведь еще среагировать надо было… И как он сейчас на обычной «керосинке» за мной поспевает?.. Правда, у него мотор усиленный. Э, да причем здесь мотор усиленный — ПРОФИ!..
Он нашарил микрофон.
— Майкл?
— Я, господин Президент.
— Как дела?
— Все о-кэй. Сушим подштанники помаленьку.
— Артему, конечно, уже наябедничал?
— А как же? Доложил, как положено.
— «Как положено», «как положено»… На хвосте-то у меня хорошо висишь? Со своей керосинкой?
— Тянем помаленьку, — бодро ответствовал Майкл. Слишком уж бодро.
— Ясно. Но если все-таки отстанешь, помни: поворот на Красную Вишерку, сто пятьдесят девятый километр. А дальше — по указателям…
— Я знаю маршрут, господин Президент… Да и не отстану я, вы не беспокойтесь.
— Ох, ох, ох — какие мы уверенные! Ладно. Надеюсь на тебя… Over.
Надо было бы связаться также и с генералом, но он — боялся. Он вообще старался не думать о Виконте, и он не думал о нем — Виконт присутствовал где-то неподалеку — тоскливо и безнадежно, словно свернувшаяся в клубок боль, оглушенная анальгетиком. Очень хотелось поддать еще газку, вообще перейти на воздушную подушку — в режим полета, — но тогда появлялся риск сожрать задолго до цели все горючее и остаться уж вовсе на бобах. Конечно, если быть уверенным, что на повороте обязательно встретит эскорт, тогда можно было бы и рискнуть, но он решил теперь ни в чем не быть уверенным. У него было ощущение, что лимит удачи на сегодня (и на много дней вперед, наверное) он уже исчерпал… А может, дозаправиться? Бензоколонки — каждые пятьдесят-сто километров, скоро должна быть очередная. Это — можно было бы. Но — время… ВРЕМЯ! Времени нет совсем. Как денег. Как здоровья. Либо его — не хватает, либо нет совсем…
Бензоколонка возникла вдали в мерцающей метели, словно маленький рай местного значения — сверкающая огнями, ласковая и заманчивая. Надо решаться. Заправка — это пять минут, минимум. Со всеми рекламными штучками, неизбежными и вязкими, как сладость рахат-лукума.
