Вероника Рот - Инсургент
Когда мы выходим на лестничную клетку, я чувствую, как что-то подталкивает меня в бок. Когда я оглядываюсь, то вижу комок марли в руке Юрая. Я беру ее и пытаюсь изобразить благодарную улыбку на своем лице. Ничего не получается.
Пока мы спускаемся по лестнице, я туго оборачиваю руку марлей, попутно переступая тела, стараясь не смотреть на них. Юрай держит меня за локоть, чтобы я не упала. Марля не помогает заглушить боль от укуса, но она помогает мне ощутить себя немного лучше — как и то, что Юрай, кажется, не входит в число моих ненавистников.
Впервые пренебрежение возрастом среди Бесстрашных не выглядит, как возможный шанс — скорее, как дополнительное основание для приговора. Никто не скажет «ведь она еще молода, она, наверное, запуталась…». Они будут говорить «она уже взрослая и сделала свой выбор».
Конечно, я согласна с ними. Я действительно сделала свой выбор. Я выбрала свою мать, я выбрала своего отца, и то, ради чего они оба сражались.
Спускаться по лестнице легче, чем идти вверх. Мы достигаем пятого уровня, и я понимаю, что мы направляемся в вестибюль.
— Отдай мне свой пистолет, Юрай, — говорит Тереза. — Кто-то должен противостоять повстанцам, а ты не способен сделать этого, пока удерживаешь ее от падения.
Юрай без вопросов уступает ей свой пистолет. Я хмурюсь — у Терезы уже есть пистолет, зачем ей забирать оружие еще и у него? Но я молчу. У меня и без этого достаточно проблем.
Мы достигаем вестибюля и проходим мимо большого конференц-зала, заполненного людьми, одетыми в черно-белую одежду. Я на секунду останавливаюсь, чтобы посмотреть на них. Некоторые из них собираются в маленькие группки, опираясь друг на друга, слезы текут по их щекам. Другие в одиночестве прислоняются к стенам или сидят в углах, их глаза пусты или направлены куда-то вдаль.
— Нам пришлось застрелить очень многих, — бормочет Юрай, сжимая мою руку. — Нам пришлось сделать это лишь для того, чтобы попасть в здание.
— Я знаю, — говорю я.
Вижу сестру Кристины, они вместе с матерью сидят с правой стороны зала. А с левой стороны молодой человек с темными волосами, что мерцают в свете ламп дневного света, Питер. Его рука на плече женщины средних лет, я понимаю, что это его мать.
— Что он здесь делает? — спрашиваю я.
— Маленький трус пришел после, когда вся работа была сделана, — отвечает Юрай. — Я слышал, его отец мертв. Похоже, с его матерью все в порядке.
Питер смотрит через плечо, и его взгляд встречается с моим лишь на секунду. В эту секунду я пытаюсь вызвать в себе жалость к человеку, который спас мне жизнь. Или хотя бы прошлую ненависть к нему, но не чувствую ничего.
— В чем задержка? — требовательно спрашивает Тереза. — Идем дальше.
Мы проходим мимо зала заседаний в главном вестибюле, где я когда-то искала Калеба. Гигантский портрет Джанин, разорванный на части, на полу. От книжных полок, сожженных дотла, струится дым. Всюду валяются куски раскуроченных компьютеров.
В центре комнаты рядами сидят Эрудиты, которым не удалось бежать, и выжившие предатели Бесстрашных. Ищу знакомые лица и вижу совершенно ошеломленного Калеба. Я отворачиваюсь.
— Трис! — слышу я.
Кристина сидит в первых рядах рядом с Карой, нога плотно обернута тканью. Она манит меня, и я сажусь рядом с ней.
— Безуспешно? — тихо спрашивает она.
Я киваю.
Она вздыхает и обнимает меня одной рукой. Жест получается настолько приятным, что я готова расплакаться. Но мы с Кристиной те, кто не плачет вместе, а сражается плечом к плечу. Мне удается сдержать слезы.
— Я видела твоих маму и сестру в соседней комнате, — говорю я.
— Да, я тоже, — отвечает Кристина. — Моя семья в порядке.
— Хорошо, — говорю я. — Как нога?
— Отлично. Кара сказала, что все будет в порядке, кровотечение несильное. Одна из медсестер Эрудитов, прежде, чем ее вывели, смогла припрятать в карманах болеутоляющее, антисептики и марлю, так что мне не слишком больно, — делится Кристина. Рядом с ней Кара осматривает руку другого Эрудита. — Где Маркус?
— Не знаю, — отвечаю я. — Мы разошлись. Он должен быть здесь. Конечно, если его не убили.
— Честно, я бы не слишком удивилась, — признается она.
На некоторое время в комнате воцаряется хаос, снующие туда-сюда люди, наши охранники из числа Афракционеров, новички в синем усаживаются рядом с нами, но постепенно все стихает, и я вижу его: Тобиас выходит из двери, ведущей на лестницу.
Я кусаю губы, стараясь не думать, стараясь не отвлекаться на холод, образовавшийся в моей груди, и груз, висящий над моей головой. Он ненавидит меня. Он не поверил мне.
Кристина вцепляется в меня, когда он проходит мимо нас, даже не взглянув в мою сторону. Я смотрю на него через плечо. Он останавливается рядом с Калебом, хватает его за руку и ставит на ноги. Калеб пытается вырваться, но он и вполовину не так силен, как Тобиас.
— Что? — в панике спрашивает Калеб. — Чего ты хочешь?
— Мне необходимо, чтобы ты разблокировал систему безопасности в лаборатории Джанин, — говорит Тобиас, не оглядываясь. — Чтобы Афракционеры получили доступ к ее компьютеру.
«И уничтожили его», — думаю я, и, пусть это и кажется невозможным, на моем сердце становится еще тяжелее. Тобиас и Калеб снова исчезают на лестнице.
Мы с Кристиной прислоняемся друг к другу для поддержки.
— Знаешь, Джанин активировала все передатчики Бесстрашных, — сообщает Кристина. — Одна из групп Афракционеров попала в засаду с контролируемыми моделированием Бесстрашными; они прибыли с сектора Отречения около десяти минут назад. Я думаю, Афракционеры победили, впрочем, не знаю, можно ли назвать победой кучу простреленных человеческих мозгов.
— Да.
Не могу об этом говорить. Она, кажется, понимает.
— Что произошло после того, как меня подстрелили? — спрашивает она.
Я описываю синий коридор с двумя дверями и моделирование, которое последовало, драку в тренировочной комнате Бесстрашия и то, как я застрелила себя, но Уилла не упоминаю.
— Подожди, — говорит она. — Моделирование? Без передатчика?
Хмурюсь. Я не задавалась вопросом о том, что это было. Особенно тогда.
— Если лаборатория узнает людей, может быть, в ней хранятся данные обо всех, и она может представить соответствующую искусственную среду в зависимости от твоей фракции.
Сейчас совершенно не важно, как Джанин выстроила систему безопасности своей лаборатории. Но приятно принести некоторую пользу, подумать о решении новой проблемы, а не о том, что я не смогла решить самую важную.
Кристина выпрямляется. Наверное, она чувствует то же, что и я.
— Или яд переносит передатчик.
Я не подумала об этом.
— Но как же Тори прошла? Она не Дивергент.
Я склоняю голову.
— Не знаю.
Может быть и Дивергент, думаю я. Ее брат им был, а после того, что с ним случилось, она бы никогда в этом не призналась, независимо от того, как к этому отнесутся.
Я обнаружила, что в людях бесконечное множество тайн. Ты веришь, ты думаешь, что понимаешь их, но их мотивы всегда скрыты от тебя, похоронены в их сердцах. Ты никогда не узнаешь правду, но иногда решаешься им доверять.
— Как ты думаешь, что они с нами сделают, когда вынесут обвинительный приговор? — спрашивает она после нескольких минут молчания.
— Честно?
— Ты думаешь, сейчас подходящее время для честности?
Я смотрю на нее краем глаза.
— Думаю, нас заставят съесть кучу тортов, а затем принудят к длительному сну.
Она смеется. Я стараюсь не засмеяться, потому что смех тут же спровоцирует слезы.
Я слышу крик, и толпа поворачивается, чтобы увидеть, откуда он взялся.
— Линн! — кричит Юрай.
Он бежит к двери, где двое Бесстрашных несут Линн на самодельных носилках, сделанных из, кажется, полок от шкафа. Она очень бледная, а руки сложены на животе.
Я вскакиваю на ноги и начинаю идти к ней, но несколько Афракционеров с оружием преграждают мне путь. Замираю и стою на месте, наблюдая.
Юрай подходит к толпе военных преступников и указывает на серьезную женщину Эрудита с седыми волосами.
— Ты. Иди сюда.
Женщина поднимается на ноги и вынимает руки из брюк. Она проворно идет по краю толпы сидящих и выжидающе смотрит на Юрая.
— Ты ведь врач, правда? — спрашивает он.
— Да, я врач, — отвечает она.
— Тогда помоги ей! — он хмурится. — Ей больно.
Доктор подходит к Линн и просит двух Бесстрашных поставить носилки. Они послушно выполняют просьбу, и женщина-врач приседает рядом с раненой.
— Дорогая, — говорит она. — Пожалуйста, убери руки от раны.
— Не могу, — стонет Линн. — Мне больно.
— Я знаю, что больно, — говорит доктор. — Но я не смогу осмотреть твою рану, если ты не покажешь мне ее.
Юрай встает на колени напротив врача и помогает ей убрать руки Линн от живота. Врач убирает рубашку Линн. Пулевое ранение — лишь маленькое красное отверстие на коже Линн, но то, что его окружает, больше похоже на синяк. Никогда прежде не видела таких темных синяков.
