Максим Далин - Зеленая кровь
Ему было стыдно от собачьей торопливости собственного тона, но не получалось по-другому. Медведь показался Мэллу даже понятнее, чем собаки — эта смесь осознанного унижения и иронической надменности, этот насмешливый фатализм… На Мэллу снова накатил приступ ненависти к людям, которые запирают в неволю живое существо, не считаясь с его нуждами и используя его мучения в своих целях — когти, которые нельзя было вобрать в Старшей Ипостаси, впились в ладони.
— Я сам буду драться, — заявил Мэллу.
Медведь хмыкнул.
— Были только лосенок и щенок, а теперь еще и котенок прибился… Ну ладно, котенок. Слушай, ты ведь послушать пришел, я понимаю. Слушай. Это — интересное место. Тут всегда был дикий лес, истинный лес — всегда жили медведи, а все медведи немножко сродни… ЕМУ…
— Зеленому? — прошептал Мэллу чуть слышно, прижимаясь к решетке.
— Хоть как назови. Я приходил на место, где медведи слушали мир тысячу лет… пока люди не построили там поселок, а теперь вот еще эту… тюрьму…
Мэллу поежился. Будь он в Младшей Ипостаси, шерсть бы встала дыбом на его хребте.
— Знаешь, что забавно? — продолжал медведь. — Эта клетка стоит прямо на том самом месте, где под землей лежит один мой предок — старый-старый, его кости уже стали камнем. Он был очень чуткий, киска. Я иногда беседую с ним по ночам… и пару дней назад он обещал мне штормовой ветер и грозу… которая смоет все…
— Как это — «все»? — выдохнул Мэллу.
— Всю грязь. Он сказал: «Кровь мира — зелена», — в голосе медведя мелькнула тень тепла. — Так и сказал: «Весь мир — зеленый и синий, никому не дано его перекрашивать… а если что-то поменяется, то уйдут наши хранители. Мы уйдем с ними — и людей больше ничто не спасет. Жизнь, — так он сказал, мой предок, — жизнь, медвежонок, была всегда и будет всегда. Дело только в том, какая жизнь, вот главный смысл. Всегда может прийти такая жизнь, которая перестроит весь мир под себя. Тогда он уже не будет зеленым, а будет, может быть, красным, как сырое мясо — но тем глазам не покажется отвратительным… если у них вообще будут какие-нибудь глаза. Вот в чем суть…»
— Я не понимаю, — сознался Мэллу.
— Я знаю, — сказал медведь. — Ты еще очень молодой. И вы, кошки, очень поверхностные существа. Может, ты расскажешь людям, вот для чего я распинаюсь. Может, кто-нибудь из Хозяев поймет…
— Если я запомню…
— Постарайся. Знаешь, что он еще сказал? Звери — защита миру людей. Мы, двоесущные — особенно. Мы — посредники, как люди бывают посредниками. Люди — это надежда мира, понимаешь?
— Нет. Людей-то я знаю хорошо.
— Не понимаешь… люди дошли до той черты, за которой все должно разрешиться и распутаться. Все силы нашего общего мира помогут пройти и болезням, и прочей мерзости… ты слушаешь? Будет гроза, ОН… тот, кого мы называем Зеленым, люди-то зовут его совсем иначе… ОН расставит все по местам… и к весне весь мир зазеленеет, так мой предок сказал…
— Погоди! — Мэллу потерся носом о запястье. — Как ты вообще мог разговаривать со своим предком, когда от него остались только кости, да и те уже превратились в камень?
— Душа — странная вещь, рысь. Иногда умирает еще при жизни. А иногда живет долго-долго после смерти. Я — больной зверь, полупадаль, пью человеческий яд, ты прав — но я слышу души медведей, которые до меня жили тут… здоровых и мудрых. И ты послушай…
Но тут где-то далеко хлопнула дверь, раздались шаги и приглушенные голоса. Мэллу насторожился.
— Это охрана, — сказал медведь. — Могут прийти сюда. Беги. Расскажи своим друзьям, как сможешь.
— Когда, когда будет эта гроза?!
— Не знаю точно, — если бы медведь мог смеяться, он бы смеялся. — На этих днях.
Из калитки, открывшейся в кирпичной стене выпал и растекся по асфальту дорожки плоский желтый свет. Мэллу перекинулся и в три прыжка взлетел на крышу хлева. А уже стоя на крыше, вдруг понял, что допрыгнуть до сосновой ветки будет почти невозможно. Прыгать наискосок вниз — совсем не то же самое, что прыгать наискосок вверх. Мэллу недосчитал — если забыть о том, что рассчитывать ходы вообще никогда не входило в его привычки.
Он метнулся по краю крыши, все еще пытаясь выбрать удобное место для прыжка. Внизу снова тягуче замычала корова, и человек сказал так отчетливо в ночи, будто стоял рядом с Мэллу:
— Смотри, там что-то шевелится наверху, нет?
Мэллу припал к влажной холодной поверхности всем телом, сжимая себя, как пружину, подобрался и, оттолкнувшись изо всех сил, прыгнул. У него почти получилось — когти передних лап Мэллу вцепились в ветку, осталось только подтянуться — но тут внизу завопили:
— Берт, смотри!! Вон там!!
Вспыхнул ослепительный раздевающий свет, который сразу сузил в щели рысьи зрачки. И сразу же за этим светом грохнули такие же острые звуки, резкие удары, от которых хотелось вздрагивать и сжиматься.
Они стреляют, подумал Мэллу, вскидывая тело на ветку. Спохватились… Он улыбнулся про себя в тот самый момент, когда что-то тяжелое ударило по бедру и сбило равновесие.
Мэллу дернулся, но удержался. Спуститься с дерева было минутным делом — но теперь требовалось очень быстро бежать прочь, а это, почему-то, стало сложно. Правая задняя лапа сделалась тяжелее и неуклюжее прочих, ее хотелось поджать, скакать на трех. Мэллу почувствовал соленый запах крови — и сообразил, что это его кровь.
Это был не усыпляющий дротик. Настоящая пуля, которой убивают.
Это лучше, подумал Мэллу. Я не сплю, все понимаю и все равно убегу. Я могу наступать на лапу, значит, кости целы — и я доберусь до дома Хольвина даже с этой дыркой. Подумаешь, в лапе. Не в голове же…
Он поскакал в чащу по волчьей тропе. А позади открылись ворота, замелькал свет и послышались голоса. Люди искали свою добычу.
Мэллу удивился тому, как скоро устал. Так устал, что хотелось лечь, свернуться клубочком и подремать. А лапы у него уже не было — вместо нее появилась какая-то тяжелая горячая штуковина, настолько неуклюже приделанная к совершенному кошачьему телу, что от любого движения волны пронизывающей боли проходили до самого затылка. А в голове стоял мутный туман, от которого сбоил рысий прибор ночного видения — то совсем темно, то вдруг очень светло и очень четко, но неприятно четко.
До развилки Мэллу добрел, шатаясь и поджимая раненую лапу под себя. Ночь вокруг пахла его кровью; если бы у людей были собаки, они давно нашли бы рысь по пятнам крови на мокрой траве и по ее нестерпимому запаху. Хорошо, что мертвяки собак не держат — не терпят.
У развилки между елями рос такой пышный белый мох, что Мэллу вспомнил диван в гостиной Хольвина. Ляжешь на это мягкое, теплое… Манефой пахнет… рядом горит камин… славно дремлется… у Хольвина уютный дом…
Мэллу тяжело опустился на мох, свернулся, закрыл передней лапой нос. Дремота сразу наползла, как сами Сумерки — нехорошая дремота, это он понимал, но — пусть, пусть…
И тут кто-то мягко толкнул его в бок. Мэллу зашипел и открыл глаза. Из мути собралось что-то огромное, бурое… странное… не человек, а… что?
«Ты кто? — обратился Мэллу мысленно, не надеясь на ответ, сквозь раздирающую боль и полубеспамятство. Не было сил перекинуться для разговора. — Ты — зверь?»
Огромное, бурое наклонилось совсем низко — Мэллу увидел крупную умную морду с влажными глазами и влажным носом. Тяжелые раскидистые рога размахнулись над этой мордой, как острые крылья.
«Ты — лось, — подумал Мэллу успокоенно. — Ты — лось Хольвина, друг моего бобика… и не добьешь меня…»
Лось опустился на колени; от него пахло осенним лесом, вениками и теплым чистым зверем.
«Я слышал, что ты собираешься туда идти, — услышал Мэллу кроткий голос его Старшей Ипостаси в своей душе. — И бродил вокруг этого логова. Просто беспокоился за тебя. Услышал выстрелы… Ты можешь держаться?»
«Держаться?»
«За мою шкуру держаться. Можешь?»
«За шкуру?»
«Попробуй взобраться мне на спину. Мы обманем людей, я унесу тебя отсюда, а Хольвин вытащит пулю у тебя из лапы. Соберись — и забирайся».
Мэллу приподнялся и уцепился передними лапами за мощную лосиную шею — будто охотился на этого лося. А лось дернулся:
«Не выпускай когти так далеко, Мэллу. Мне больно».
Мэллу потерся об его горбатую спину щекой, вбирая когти в лапы: «Не сердись, я случайно». Лось ответил без слов, одним теплым посылом — и сразу стало спокойно. Такой сильный зверь, так смешно… даже если станет сражаться с самим медведем — скорее всего, победит, такой сильный и громадный… а я лежу на его холке, как добыча… как котенок…
Лось встал на ноги. Земля сразу ушла куда-то вниз. Лось направился в чащу размеренным шагом, тщательно оглядываясь — плохо видит в темноте, подумал Мэллу, разве что луна ему помогает — пошел как будто совсем неторопливо, а получалось так быстро… и тихо…
