Иван Ефремов - Туманность Андромеды
— Дар Ветер.
— Прежний заведующий внешними станциями? Вот как!..
— Эрг, вы произносите какие-то незначащие слова. Я вас не узнаю…
— Я изменился, должно быть. Но я представляю себе Дар Ветра лишь по работе и думал, что он тоже мечтатель космоса.
— Это верно. Мечтатель звёздного мира, но сумевший сочетать звёзды с любовью к Земле древнего земледельца. Человек знания, с большими руками простого мастера.
Эрг Ноор невольно взглянул на свою узкую ладонь с длинными твёрдыми пальцами математика и музыканта.
— Если бы вы знали, Веда, мою любовь к Земле сейчас!..
— После мира тьмы и долгого пути с парализованной Низой! Конечно! Но…
— Она, эта любовь, не создаёт основу моей жизни?
— Не может. Вы настоящий герой и потому ненасытны в подвиге. Вы и эту любовь понесёте полной чашей, боясь пролить из неё каплю на Землю, чтобы отдать для космоса. Но для той же Земли!
— Веда, вас сожгли бы на костре в Тёмные века!
— Мне уже говорили об этом… Вот и развилка. Где ваша обувь, Эрг?
— Я оставил её в саду, когда вышел вам навстречу. Мне придётся вернуться.
— До свидания, Эрг. Моё дело здесь кончено, наступает ваше. Где мы увидимся? Или только перед отлётом нового корабля?
— Нет, нет, Веда! Мы с Низой уедем в полярный санаторий на три месяца. Приезжайте к нам и привезите его, Дар Ветра.
— Какой санаторий? «Сердце-Камень» на северном побережье Сибири? Или в Исландию — «Осенние Листья»?
— Для Северного полярного круга уже поздно. Нас пошлют в южное полушарие, где скоро начнётся лето, «Белая Заря» на Земле Грахама.
— Хорошо, Эрг. Если Дар Ветер сразу не отправится восстанавливать спутник пятьдесят семь. Вероятно, сначала должна быть подготовка материалов…
— Хорош ваш земной человек — почти год в небе!
— Не лукавьте. Это — ближнее небо в сравнении с невообразимыми пространствами, которые разлучили нас.
— Вы жалеете об этом, Веда?
— Зачем вы спрашиваете, Эрг? В каждом из нас две половинки: одна рвётся к новому, другая бережёт прежнее и рада вернуться к нему. Вы знаете это и знаете, что никогда возвращение не достигает цели.
— Но сожаление остаётся… как венок на дорогой могиле. Поцелуйте меня, Веда, дорогая!..
Молодая женщина послушно выполнила просьбу, слегка оттолкнула астролётчика и быстро пошла к главной дороге — линии электробусов. Робот-рулевой подошедшей машины остановился. Эрг Ноор долго видел красное платье Веды за прозрачной стенкой.
Смотрела и Веда через стекло на неподвижно стоящего Эрга Ноора. В мыслях настойчиво звучал рефрен стихотворения поэта эры Разобщённого Мира, переведённого и недавно положенного на музыку Арком Гиром. Дар Ветер сказал ей однажды в ответ на нежный укор:
И ни ангелы неба, ни духи пучин
Разлучить никогда б не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли!
Это был вызов древнего мужчины силам природы, взявшим его возлюбленную. Мужчины, не смирившегося с утратой и ничего не захотевшего отдать судьбе!
Электробус приближался к ветви Спиральной Дороги, а Веда Конг всё ещё стояла у окна. Крепко взявшись за полированные поручни, она, наполненная светлой грустью, напевала чудесный романс.
«Ангелы — так в старину у религиозных европейцев назывались мнимые духи неба, вестники воли богов. Слово «ангел» и означает «вестник» на древнегреческом языке. Забытое много веков назад слово…»
Веда очнулась от мыслей на станции, но снова вернулась к ним в вагоне Дороги.
— Вестники неба, космоса, — так можно назвать и Эрга Ноора, и Мвена Маса, и Дар Ветра. Особенно Дар Ветра, когда он будет в ближнем, земном небе, на стройке спутника… — Веда улыбнулась шаловливо. — Но тогда духи пучин — это мы, историки, — громко сказала она, вслушиваясь в звук своего голоса, и весело рассмеялась. — Да, так, ангелы неба и духи пучин! Только вряд ли это понравится Дар Ветру…
Низкие кедры с чёрной хвоей — холодоустойчивая форма, выведенная для Субантарктики, — шумели торжественно и равномерно под неослабевающим ветром. Холодный и плотный воздух тёк быстрой рекой, неся с собой необычайную чистоту и свежесть, свойственную лишь воздуху открытого океана или высоких гор. Но в горах соприкоснувшийся с вечными снегами ветер сухой, слегка обжигающий, подобно игристому вину. Здесь дыхание океана было ощутимо весомым прикосновением, влажно обтекавшим тело.
Здание санатория «Белая Заря» спускалось к морю уступами стеклянных стен, напоминавших своими закруглёнными формами гигантские морские корабли прошлого. Бледно-малиновая раскраска простенков, лестниц и вертикальных колонн днём резко контрастировала с куполовидными массами тёмных, шоколадно-лиловых андезитовых скал, прорезанных голубовато-серыми фарфоровыми дорожками из сплавленного сиенита. Но сейчас поздневесенняя полярная ночь высветила и равняла все краски в своём особенном белесоватом свете, как будто исходившем из глубин неба и моря. Солнце скрылось на час за плоскогорьем на юге. Оттуда широкой аркой всплывало величественное сияние, раскинувшееся по южной части неба. Это был отблеск могучих льдов антарктического материка, сохранившихся на высоком горбе его восточной половины. Их отодвинула воля человека, оставившего лишь четверть прежнего колоссального щита ледников. Белая ледяная заря, по имени которой и назывался санаторий, превратила всё окружающее в спокойный мир лёгкого света без теней и рефлексов.
Четыре человека медленно шли к океану по серебряным отблескам фарфоровой дорожки. Лица шагавших позади мужчин казались вырубленными из серого гранита, большие глаза обеих женщин стали бездонно глубоки и загадочны.
Низа Крит, прижимаясь лицом к воротнику меховой накидки Веды Конг, взволнованно возражала учёному-историку. Веда, не скрывая лёгкого удивления, вглядывалась в эту внешне похожую на неё девушку.
— Мне кажется, лучший подарок, какой женщина может сделать любимому, — это создать его заново и тем продлить существование своего героя. Ведь это почти бессмертие!
— Мужчины судят по-другому в отношении нас, — ответила Веда. — Дар Ветер мне говорил, что он не хотел бы дочери, слишком похожей на любимую, — ему трудна мысль уйти из мира и оставить её без себя, без одеяния своей любви и нежности для неведомой ему судьбы… Это пережитки древней ревности и защиты.
— Но мне невыносима мысль о разлуке с маленьким, моим родным существом, — продолжала поглощённая своими мыслями Низа. — Отдать его на воспитание, едва выкормив!
— Понимаю, но не согласна. — Веда нахмурилась, как будто девушка задела болезненную струнку в её душе. — Одна из величайших задач человечества — это победа над слепым материнским инстинктом. Понимание, что только коллективное воспитание детей специально отобранными и обученными людьми может создать человека нашего общества. Теперь нет почти безумной, как в древности, материнской любви. Каждая мать знает, что весь мир ласков к её ребёнку. Вот и исчезла инстинктивная любовь волчицы, возникшая из животного страха за своё детище.
— Я это понимаю, — сказала Низа, — но как-то умом.
— А я вся, до конца, чувствую, что величайшее счастье — доставлять радость другому существу — теперь доступно любому человеку любого возраста. То, что в прежних обществах было возможно лишь для родителей, бабушек и дедушек, а более всего для матерей… Зачем обязательно всё время быть с маленьким — ведь это тоже пережиток тех времён, когда женщины вынужденно вели узкую жизнь и не могли быть вместе со своими возлюбленными. А вы будете всегда вместе, пока любите…
— Не знаю, но подчас такое неистовое желание, чтобы рядом шло крохотное, похожее на него существо, что стискиваешь руки… И… нет, я ничего не знаю!..
— Есть остров Матерей — Ява. Там живут все, кто хочет сам воспитывать своего ребёнка.
— О нет! Но я не могла бы и стать воспитательницей, как это делают особенно любящие детей. Я чувствую в себе так много силы, и я уже раз была в космосе… Веда смягчилась.
— Вы — олицетворение юности, Низа, и не только физически. Как все очень молодые, вы не понимаете, сталкиваясь с противоречиями жизни, что они — сама жизнь, что радость любви обязательно приносит тревоги, заботы и горе, тем более сильные, чем сильнее любовь. А вам кажется, что всё утратится при первом ударе жизни…
При последних своих словах Веду вдруг осенило. Нет, не в одной лишь юности была причина тревог и жадных стремлений Низы!
Веда впала в свойственную многим ошибку — считать, что раны души заживают одновременно с телесными повреждениями. Совсем не так! Долго-долго остаётся ещё рана психики, глубоко скрытая под здоровым физически телом, и может открыться неожиданно, иногда от совсем незначительной причины. Так и у Низы — пять лет паралича, пусть совершенно бессознательного, но оставившего память о себе во всех клеточках тела, ужас встречи со страшным крестом, чуть было не погубившим Эрга Ноора.
