Роман Злотников - Ком
Короче, ситуация сложилась точно по пословице — и хочется, и колется. Андрей помучился с решением еще несколько минут, а потом решил — какого беса? Риск — благородное дело. Так что, устроившись поудобнее, он закрыл глаза и начал осторожно создавать форму. Закончив, пару мгновений тревожно вглядывался в нее «острым взглядом», а потом глубоко вздохнул и начал наполнять ее сформированной хасса. Первые пару дирсов все шло отлично, а вот потом он почувствовал, что что-то идет не так. Скорость заполнения формы заметно возросла, а вот его состояние… ему стало как-то неуютно. В груди, где-то в районе солнечного сплетения, появилось и начало нарастать какое-то сосущее ощущение. А в следующий момент до него дошло, что он… что он кретин, дебил, идиот, полный и абсолютный! Вот ведь черт, надо ж было подумать головой, прежде чем совершать такие дебильные поступки! Ну хоть чуть-чуть, слегка, хотя бы попробовать… Если он решил задействовать одновременно и нанофабрики, и «лечилку» четвертого уровня, можно было понять, что и расход хасса так же окажется несколько увеличен. Иначе откуда наноботы возмут энергию на свою работу в период воздействия формы? Ну не химическим же путем они ее добудут? Ибо тут требуется прорва энергии в очень ограниченное время. Никакие химические процессы это не потянут. А у него резерв и на пике всего на пять-семь процентов превышал объем, необходимый для активации этой формы. Черт, черт, черт, что же будет… Но узнать это ему было не суждено. Потому что сосущее ощущение очень быстро переросло в боль, потом в адскую боль, и Андрей, не выдержав, заорал и потерял сознание.
* * *Первое, что он увидел, когда очнулся в следующий раз, было лицо доктора Кейлеси… хм, вернее, не совсем лицо. Потому что в тот момент, когда Андрей открыл глаза, врач поселения, сидевший рядом с кроватью, на которой лежал землянин, как раз наклонился к тому аппарату, который стоял на полу рядом с кроватью. Так что он даже не сразу понял, что это такое торчит перед глазами. Ну, до тех пор, пока тощие ягодицы доктора на напряглись и не выдали… хм, идентифицирующий звук. А нечего было, согнувшись, так напрягаться.
— Кхе…
Доктор Кейлеси резко выпрямился и повернулся к пациенту. Его лицо было багровым, наверное, кровь прилила — это бывает, когда долго находишься в согнутом состоянии.
— Очнулся? Ну, наконец-то… — смущенно пробормотал он.
— Скхолько… — прохрипел Андрей пересохшей глоткой.
— Сколько ты у меня здесь лежишь? — доктор покачал головой. — Второй саус заканчивается.
— Сколькхо?!! — изумился землянин. Он же… тогда же доктор говорил четвертый день… пошел…
— А что ты думаешь? — сварливо отозвался врач. — Этот тупой «тройка» вломил по тебе «пробоем». Слава богу, что ты так внезапно инициировался. Если бы не это — ты бы был уже трупом. А так — судя по всему, сумел как-то заслониться сырой хасса, и она слегка ослабила атаку.
Ха, сырой… да это был полноценный щит-тройка! Правда то, что форма успела полностью развернуться и напитаться хасса, землянин гарантировать не мог, но за то, что это был щит, а не просто сырая хасса, — головой бы поручился.
— Но и радоваться тут тоже нечему, — вздохнул Кейлеси. — Увы, должен тебя огорчить: твоя инициация более ничего не значит. «Пробой» — очень скверная штука. Он полностью подавляет естественную чувствительность к хасса. Так что тебе, совершенно точно, не остаться «чистокожим». Да и узоры могут не помочь.
— Хыаакх? — напрягся Андрей. Да нет, этого не могло быть. Он же… у него же…
— Ты, вероятно, пить хочешь? — отреагировал, наконец-то, Кейлеси на его хрипы. — Сейчас.
Он поднялся и вышел из помещения, оставив Андрея в легком опупении. Если он правильно понял, то после «пробоя» естественная чувствительность к хасса у него должна совершенно исчезнуть. Но этого не произошло. Он же запустил четверый уровень «лечилки». Четвертый! И это совершенно точно, потому что, если бы форма не запустилось, тут так бы рвануло, что от медицинского пункта ничего бы не осталось — сенпонизировать поток хасса, находясь без сознания, совершенно невозможно. А он очухался, пребывая все на той же койке, что и в прошлый раз. Так что ему точно доступен четвертый уровень оперирования хасса. Нет, доктор что-то путает.
— Вот, хлебни, кеоль, еще горячий. Из таверны.
— Хспаксибо… — прохрипел Андрей, приникая к кружке.
Напившись, он почувствовал себя лучше и потому решил сразу же, насколько получится, прояснить ситуацию. Тем более, что он ничего не слышал о форме под названием «пробой».
Из дальнейшего разговора выяснилось, что этот самый поганый «пробой» — штука действительно очень мерзкая. И, на самом деле, в восьми случаях из десяти у попавшего под «пробой» бродника напрочь выжигает каналы. Вот только происходит это не всегда и везде, а только в том случае, когда «пробоем» более высокого уровня бьют по низкоуровневому противнику. В противном случае боевая эффективность этой формы резко падает. Это вообще была не слишком эффективная боевая форма, но очень подлая. Поскольку, будучи правильно примененной, превращала любого обитателя Кома в абсолютного калеку, которому хасса становился совершенно недоступен, ни в каком виде, вследствие чего практически исчезал шанс хоть как-то выбраться за пределы поселений. И потому его долей, после этого, естественно, становилась нищета и гибель. Знал, сука, чем ударить…
Но, так как Андрей в момент атаки являлся не «нулевиком», либо только-только пробудившимся «чистокожим», а, наоборот, по уровню способностей к оперированию хасса даже превосходил атаковавшего его подонка, нанесенный ущерб, скорее всего, был минимальным. Недаром землянин первый раз очнулся уже через несколько ски после поражения. Хотя доктор этого не засек и поэтому до сих пор пребывал в плену иллюзий, что клиническая картина поражения полностью соответствует описаниям, сходным с теми же, которыми обманулся и Кумла. Единственное, что выбивалось из вполне понятной ему картины — это гигантский расход картриджей у старенькой медицинской станции, к которой Андрей был подключен все это время. Та поглощала картриджи с невероятной прожорливостью, как будто к ней был подключен не один пациент, а, как минимум, десяток. Поразмыслив, Андрей отнес этот факт к результатам воздействия «лечилки», усиленным деятельностью наноботов. Ну а доктор продолжал теряться в догадках. Впрочем, особенно он от этого не страдал. Картриджей у него за долгие блои ничегонеделания накопилось много, так что он был даже рад слегка разгрузить кладовку. А пытливым умом Кейлеси не обладал отродясь. Иначе бы не торчал тут, на первом горизонте…
* * *В медицинском пункте поселения Андрей провёл еще два дня. Доктор Кейлеси сделал ему полную диагностику, слегка поудивлялся тому, что у пациента все-таки сохранилась природная чувствительность к хасса, и резюмировал, что бродник Кузьмич, к его удивлению, полностью, прямо-таки неприлично здоров. Впрочем, когда пациент уверил, что эти небольшие проявления способностей, которые он продемонстрировал, даются ему очень большим напряжением, врач успокоился и порадовался, что не успел обнародовать свой диагноз насчет полного исчезновения у пациента природных способностей к оперированию хасса, поделившись им только с пациентом. Ну а при выписке, наоборот, заявил, что спонтанная инициация способностей к оперированию хасса прошла очень удачно. Так что пациент имеет немалый потенциал, развитие которого, все же, сначала будет несколько затруднено, зато потом, при удаче и приложенных усилиях… Короче, выдал очень распространенный в среде множества экспертов в совершенно различных областях человеческой деятельности — от медицины до экономики — коктейльный набор типа: «то ли то, то ли это, то ли будет, то ли нет». Но Андрей на него не обижался: поприветствовать местную знаменитость к медпункту собралась небольшая толпа, так что пусть мужик получит свои пять минут бенефиса на публике. За последние два дня, которые он провел в медицинском пункте поселения в полном сознании, Андрей понял, что Кейлеси очень не хватало в первую очередь самоуважения. Доктор уже давно сам признал себя неудачником и сам же поставил на себе крест. Вот потихонечку и спивался. А тут возник шанс показать, что он еще не совсем ничтожество и кое-что смыслит в своем деле. Да еще и, так сказать, «на миру», где, как утверждает русская пословица, и смерть красна. Так что пусть…
Первым, с кем Андрей пообщался после того, как покинул медицинский пункт, был Руб Кинжальник.
— Мы выставили ему претензию, — сурово сказал ему Руб, когда землянин зашел к нему в лавку. — На десять тысяч кредов.
