Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Чужак в стране чужой
— Или медицинский спирт, — добавил Нельсон. — Ты, Джубал, его не слушай. Вонючка пьет все подряд, а потом горько кается.
— Конечно, каюсь, — горячо откликнулся Махмуд. — Ведь это — грех.
— А ты, Свен, не подначивай, — повернулся к Нельсону Джубал. — Если согрешить, а потом раскаяться Вонючке в кайф — это его личное дело. О вкусах не спорят. А вот как ты, Вонючка, насчет еды? А то у Энн там была ветчина, не исключено, что есть и еще какие-нибудь нечистые продукты. Если хочешь, я проверю.
— Не бойся, Джубал, — покачал головой Махмуд, — я не традиционалист. Это очень древнее предписание, приспособленное к нуждам того времени. Времена меняются.
— Да. — Джубал неожиданно помрачнел. — Вот только к лучшему ли? Да ладно, прошли те времена — пройдут и эти. Так что питайся, брат мой, чем хочешь — Господь поймет и простит.
— Спасибо. Только я обычно не ем в середине дня.
— Лучше поешь, этанол — штука серьезная. Кроме того, хотя эти мокрохвостки, мои секретарши, и не очень сильны в правописании, но готовят они превосходно.
На пороге появилась Мириам с полным подносом.
— Начальник, — вмешалась она, — а нельзя ли в письменной форме?
— Чего? — негодующе возопил Джубал. — Подслушивала? Останешься после уроков и тысячу раз напишешь «Я никогда не буду развешивать уши на чужие разговоры».
— Будет сделано, начальник. Это для вас, капитан… для вас, доктор Нельсон… и для вас, доктор Махмуд. Вода отдельно, так вы, кажется, просили?
— Да, Мириам. Спасибо.
— Обычное для забегаловки Харшоу обслуживание — кое-как, но зато быстро. А это — тебе, начальник.
— Да ты же разбавила!
— Объясняйся с Энн. Она говорит, что ты слишком устал.
— Теперь вы видите, джентльмены, — страдальческим голосом возгласил Джубал, — что мне приходится терпеть. И какой только идиот придумал это идиотское равноправие. Мириам, это тоже тысячу раз, на санскрите.
— Будет сделано, начальник. — Она потрепала его по макушке. — Давай ругайся, сегодня ты заслужил такое право. Мы тобой гордимся!
— На кухню, женщина! У всех есть выпить? И где Бен?
— У всех, и у Бена тоже. Он звонит к себе в газету.
— Прекрасно. Теперь можешь бесшумно удалиться — и пришли сюда Майка. Джентльмены! Me ке алоха пауоле! — Джубал отпил из стакана, следом за ним — и все остальные.
— Майк помогает по кухне. Когда он вырастет — станет дворецким.
— А ты что, еще здесь? Все равно, гони его сюда. К доктору Нельсону на осмотр.
— Да я совсем с этим не спешу, — отмахнулся Нельсон. — Джубал, у тебя отличное виски, но что это был за тост?
— Дико извиняюсь, это я по-полинезийски. «Пусть наша дружба будет вечной». Ну в самый раз для ритуала воды. Кстати о воде. Ларри и Дюк — тоже братья Майка, но вы, джентльмены, не беспокойтесь. Готовить эти ребята абсолютно не способны, но зато они всегда тебя прикроют; с ними за спиной можно смело лезть в любой темный переулок.
— Если ты, Джубал, за них ручаешься, — заверил его ван Тромп, — значит, все тип-топ. Допустим их на наше высокое собрание, а потом выставим у двери часового. Но сперва выпьем за девушек. Свен, как там был у тебя этот тост за flickas[10]?
— Тот, который за всех хорошеньких девушек сразу? Выпьем, лучше, за четверых наличных. Skaal!
— Слушай, Джубал, — поинтересовался Нельсон, когда они выпили за своих женского пола братьев по воде, — и где это ты их таких находишь?
— Выращиваю в собственном подвале. А потом, только успеешь такую вот красотку мал-мала вышколить, как появляется какой-нибудь прощелыга и женится на ней. Гиблое дело.
— Это как же ты, наверное, страдаешь, — посочувствовал Нельсон.
— Да, я страдаю. Надеюсь, все вы, джентльмены, связаны узами брака?
Надежда эта оправдалась только на две трети — Махмуд женат не был.
— А не будете ли вы любезны развоплотиться? — мрачно посмотрел на него Джубал. — Только чуть попозже, после обеда — на пустой желудок как-то неловко.
— Не бойтесь, я убежденный холостяк.
— Все так говорят! Я же видел, как Доркас строила тебе глазки, а ты уж прямо мурлыкал от удовольствия.
— Ерунда это все, я абсолютно безопасен.
Махмуд думал было сообщить Джубалу, что никогда в жизни не женится на иноверке, но решил, что иноверец может обидеться.
— Только ты, Джубал, никогда не говори такого Майку. Он ведь не грокнет, что это шутка, и куда ты денешь потом труп? Я, конечно, не совсем уверен, что Майк может себя умереть, но стараться он будет, это уж точно.
— А вот я не сомневаюсь, что может, — уверенно сказал Нельсон. — Доктор, то есть Джубал, ты не заметил в метаболизме Майка некоторых странностей?
— Ну, я бы даже сказал по-другому. Я не заметил в его метаболизме ничего, кроме сплошных странностей.
— Вот именно.
— А ты, — повернулся Джубал к Махмуду, — не бойся. Я никогда не предложу Майку самоубиться — ведь я грокаю, что он не грокает шуток. А вот я, — расстроенно добавил он, — не грокаю «гроканье». Вонючка, вот ты же умеешь по-марсиански.
— Немного.
— Да ты же бегло говоришь, я же сам слышал. А вот ты — ты грокаешь «гроканье»?
Махмуд чуть задумался.
— Нет. «Грок» — самое важное слово этого языка, и я стараюсь его понять. И совсем не уверен, что добьюсь успеха, даже после многолетней работы. Чтобы огрокать слово «грок», нужно думать по-марсиански. Ты заметил, наверное, какой у Майка странный подход к некоторым вопросам.
— Еще бы не заметил! У меня голова идет кругом!
— У меня тоже.
— А вот и еда, — возвестил Джубал. — Обед — и почти в правильное время. Девочки, поставьте все так, чтобы можно было дотянуться, а затем храните почтительное молчание. Продолжайте, доктор. Или при Майке вы не хотите?
— Да нет, что вы. — Махмуд сказал что-то по-марсиански; Майкл ослепительно улыбнулся, что-то ответил и тут же принялся за еду — с обычным для себя бесстрастным выражением лица.
— Я сказал ему о своих попытках, а он ответил, что я буду говорить верно, причем говорил он не предположительно, а как о чем-то неизбежном, как о свершившемся факте. Надеюсь, если у меня ничего не получится, он заметит это и скажет. Да только вряд ли. Ведь Майк думает по-марсиански, а значит — воспринимает мир иначе, чем мы. У него другая схема мира, вы меня понимаете?
— Грокаю, — кивнул Джубал. — Язык уже сам по себе определяет структуру основных понятий человека.
— Да, но только… послушайте, доктор, вы говорите по-арабски?
— Что? Да так, самую малость, — признался Джубал. — Поднабрался немного в Северной Африке, я там служил военным врачом. Иногда читаю — все-таки слова Пророка лучше воспринимаются в оригинале.
— Очень правильно. Коран перевести нельзя — меняется «схема мира», и ничего с этим не сделаешь, как ни бейся. В таком случае вам понятно, насколько трудным для меня оказался английский. И не только потому, что в моем родном языке более простая система флексий{52}, — менялась сама схема мира. Английский — самый богатый из земных языков; его разнообразие, тонкость и иррациональная идиоматическая сложность позволяют сказать то, что невыразимо ни на одном другом языке. Все это чуть не свело меня с ума, и свело бы — не научись я думать по-английски. И сразу на первую, с детства привычную схему мира наложилась новая, возможно, лучшая и совершенно наверняка — более подробная.
— И все равно есть вещи, которые можно сказать по-арабски, а по-английски — нельзя.
— Да, — кивнул Джубал. — Потому-то я и читаю.
— Правильно делаешь. Но марсианский язык настолько сложнее английского и настолько отличается от него в абстрагировании картины мира, что рядом с ним английский и арабский можно смело считать одним и тем же языком. Англичанин может научиться думать по-арабски, араб — по-английски, но я совсем не уверен, что мы когда-нибудь сумеем думать по-марсиански (Майк — совсем особый случай). Само собой, мы можем выучить «пиджин-марсианский»{53} — именно на таком жаргоне я и говорю.
— Возьмите, например, слово «грок». Его буквальное значение, восходящее, как я думаю, ко временам зарождения марсианской культуры и проливающее свет на всю их картину мира, предельно просто. «Грок» — это «пить».
— Да? — поразился Джубал. — А вот Майк никогда не говорит «грокать», если речь идет о питье. Он…
— Секундочку. — Махмуд повернулся к Майклу и сказал что-то по-марсиански.
На лице Майка появилось легкое удивление.
— «Грок» это «пить».
— Но не думайте, что все так просто, — продолжил Махмуд. — Я могу назвать сейчас сотню других английских слов, и Майк согласится с каждым из них. Причем это будут слова, обозначающие совершенно различные — в нашем представлении — понятия, и даже не просто различные, а противоположные. «Грок» охватывает все эти понятия, вместе взятые. «Грок» обозначает и «любовь», и «страх», и «ненависть» — ненависть настоящую. В марсианской структуре мира невозможно ненавидеть нечто смутное и неопределенное; прежде чем ненавидеть, необходимо огрокать предмет своей ненависти, понять его с такой полнотой, что ты сольешься с ним, а он — с тобой. И только тогда ты можешь ненавидеть, фактически — самого себя. Но отсюда с неизбежностью следует, что ты и возлюбил этот предмет, и воздал хвалу, и возрадовался, что он такой, какой он есть. И возненавидел его. Я сильно подозреваю, что рядом с марсианской ненавистью любое, даже самое черное и зловещее земное чувство — не более чем легкая неприязнь.