Брайан Герберт - Ветры Дюны
На полпути к сиетчу Табр посреди пустыни на выступе скалы стоял приземлившийся орнитоптер. От сильного ветра плиты его корпуса скрипели, и этот скрип Джессика слышала из расположенного неподалеку убежища. Песок шуршал о скалы, но этот звук только углублял печальную тишину, когда Джессика прервала свой рассказ.
Поразительные откровения Гурни переживал сильнее, чем Ирулан.
– Память может быть острее кинжала и резать глубже. Это были печальные времена, миледи, трудные для нас обоих, но я не знал, как подло поступали с тобой ведьмы. Меня не удивляет, что ты отдалилась от сестер.
– О, я не просто отдалилась, Гурни. Я полностью отвернулась от Бене Гессерит.
Ирулан неловко повернулась на камне.
– Сестры просят слишком много и не думают о том, какой вред могу причинить. Их заботят только собственные цели. – Она глубоко вдохнула воздух через фильтр. – Но я все-таки не вижу, как это объясняет или оправдывает преступления Бронсо. И не понимаю, почему ты настаиваешь, что должна хранить эту историю в тайне от Алии. Регент определенно не любит Бене Гессерит, как не любил их Пауль. Думаю, Алия была бы довольна, узнав, как ты победила их.
Гурни глухо заметил:
– Я счастлив, что ты отказалась выполнять требования ведьм, миледи. Заставлять мать убить родного сына ужасно и бесчеловечно.
– Гораздо хуже, Турни. – Джессика откинулась на жесткий грубый камень и заставила себя произнести вслух: – Но очень скоро я решила, что они правы и я должна его убить. И из-за этого пошла на еще более ужасные вещи.
Преподобные матери – это не матери в обычном смысле. Истинная мать любит и понимает своего ребенка и прощает ему почти все.
Но все-таки не все.
Леди Джессика. Тайный личный дневникХотя Джессика устояла против воинственных сестер, их слова продолжали тревожить ее, они непрестанно осаждали ее разум, усиливая сомнения.
В лайнере Гильдии, уносившем ее с Валлаха IX, Джессика уединилась, у нее не было настроения общаться и беседовать. Она всегда держалась за уверенность – возможно, иллюзорную, – что Пауль прав, что он поступает со знанием дела, даже если она сама не вполне его понимает.
В тишине личной каюты она размышляла, пытаясь смягчить страхи и обрести решимость. Если любовь и неоправданная доброта помешают ей делать ужасные, но необходимые вещи, сколько еще может случиться смертей и разрушений? Сколько еще жизней будет потеряно?
Как ей понять, что еще намерен делать Пауль?
Ее сын может быть очень убедителен; у герцога Лето он позаимствовал харизму и ораторское искусство, она передала ему инструкции Бене Гессерит, а еще он многому выучился, кочуя с ловкачами-жонглерами. Пауль заставил своих последователей поверить в него и повиноваться его слову, – прекрасное воздействие на массы.
Но делает ли он верные выборы или только обманывает себя? Много лет Джессика получает противоположные сведения из самых разных источников.
Но что если он ошибается? Заблуждается? Ее сын не человек, кем она его считала, не такой, каким надеялась его видеть. Именно поэтому они с Гурни покинули Арракис, отошли от джихада.
Что если Бене Гессерит правы?
Она хорошо знала, что сестры преследуют собственные цели. Их доводы не объективны, как бы убедительно они ни звучали и как бы энергично эти женщины ни настаивали на своем. В данном конкретном случае Бене Гессерит явили свою истинную суть в попытке уничтожить ее психику, навязывая ей чувство вины. Но само по себе это не означает, что они неправы.
Когда ей стало трудно выносить насмешливую тишину каюты, Джессика отправилась на общие палубы. Ей не нужны были разговоры или общество, только присутствие других; она надеялась, что фоновый гул их жизни поможет ей заполнить пустоту в сознании.
Здесь она не старалась узнавать новости о джихаде, но истории были столь ужасны, что она не могла их не слышать. Лайнер Гильдии останавливался в нескольких точках и брал на борт новых пассажиров, новые слухи, даже очевидцев происходивших событий. И беспокойные толпы гудели, потрясенно и недоверчиво.
Сердце Джессики забилось с новой силой. Что делает Пауль теперь?
На каждой остановке на борт поднимались пассажиры со свежими рассказами, и новости еще не успели перерасти в легенды. Пропагандисты Пауля не успевали корректировать или что-то противопоставлять рассказам очевидцев. Это были истинные, правдивые рассказы.
На планете Ленкивейл, некогда крепости дома Харконненов, устроили погром. В снежной горной крепости жили в древних монастырях, окруженных ледниками, буддисламистские монахи. Их много лет преследовал граф Глоссу Раббан, но без особой религиозной ярости; Раббан просто любил демонстрировать свою власть.
Однако на этот раз все было совсем иначе. Буддисламисты всегда были спокойной, мирной сектой; они проводили дни в написании сутр, пении молитв, в размышлениях над вопросами, не имеющими ответов. Члены фрименского Кизарата Пауля обрушились на религиозные бастионы Ленкивейла и потребовали, чтобы тихие монахи воздвигли гигантскую статую Пауля Атрейдеса, а также изменили свои священные тексты и верования, отразив тот факт, что Муад'Диб – величайший из всех святых пророков, второй после Бога.
Хотя монахи никогда не выступали против Муад'Диба или джихада и вообще не имели политических убеждений, вера у них была твердая. Не имея в виду неуважение, но оставаясь непреклонными, они отклонили требование. Отказались признать, что Муад'Диб наделен святостью, которую приписывает ему Кизарат.
В наказание все монахи были убиты – все до единого, – древние монастыри в горах разрушены, а сверху на обломки направили камнепады. И, наконец, Кизарат разослал по всей империи охотников, обязанных обнаруживать и истреблять все анклавы «еретической буддисламистской ереси».
Джессика села на неустойчивый деревянный стул, не в силах отрицать весь ужас этого поступка. Вера Муад'Диба, как метастазы раковой опухоли, расползалась по всей империи. Но рассказы все же были противоречивы, и она не могла точно знать, совершили ли это чудовищное деяние распоясавшиеся священники, или прямой приказ отдал сам Пауль.
Потом она начала узнавать больше.
Из-за поднявшегося шума Муад'Диб выпустил и широко распространил видеообращение, которое много раз проигрывали на борту лайнера. Это не были слова бюрократической прокламации, выпущенные лицемерным чиновником. Пауль произнес их сам.
«Что касается недавней трагедии на Ленкивейле, я опечален нелепыми смертями. Эти бедные буддисламистские монахи не должны были погибнуть. Я чувствую их боль и страдания.
Но, оплакивая их, потому что они были живыми душами, нельзя забывать, что в их власти было спастись. В их смерти виноваты только они сами. Мой Кизарат объяснил, как они могут спастись, но они презрели предупреждение. – Он помолчал, и его синие от пряности глаза страстно блеснули: он был как мастер-шоумен в своей стихии. – Поэтому получили по заслугам».
«Это наследство Харконнена, – подумала Джессика. – Так вполне мог бы говорить его дед барон».
На проецируемом изображении Пауль спокойно взирал на буйное одобрение арракинских толп. Растущей волной поднимавшейся к вершине, доносилось «Муад'Диб! Муад'Диб!»
Джессика чувствовала, как в ней нарастает гнев. Вместо того чтобы осудить необязательную жестокость своих фанатиков, вместо того чтобы приказать им быть сдержаннее, Пауль обвинил в бойне бедных, невинных монахов. Случившееся его ничуть не волновало.
Когда умерла честь Атрейдесов? Джессика содрогнулась, представив себе, что подумал бы герцог Лето, узнав о поведении сына.
В общем масштабе после годов кровопролитного джихада бойня на Ленкивейле была сравнительно небольшим событием, но она красноречиво характеризовала Пауля, его последователей и то, как далеко они способны зайти. Это была убедительная демонстрация того, насколько он переменился, насколько полно слился с искусственной личностью, которую сам создал.
Но в записи Пауль продолжал говорить. Высоко подняв руку, призывая к тишине, он сказал:
– Я говорю не пустые слова. Мой голос разносит мою власть по звездам. Вы, те, кто имеет глупость считать, будто я не знаю о ваших ересях, не найдете укрытия. Вам не уйти от молота судьбы, который вы сами на себя навлекаете. Я говорю это тем, кто продолжает неповиновение: в назначенное мной время лайнеры Гильдии появятся над одиннадцатью планетами. Они выпустят мои военные корабли, и те стерилизуют все планеты, вызвавшие мое неудовольствие. Одиннадцать планет… и я молюсь, чтобы этого было достаточно.
