Анна Одина - Всадник
– Как мне понять, врет он или нет?!
Магистр наклонился к уху военачальницы и сказал два или три слова, которых автор снова не расслышал. Военачальница пошла красными пятнами, всплеснула руками, запоздало попыталась схватить гексенмейстера за одежду и влепить ему пощечину, была поймана за руку, развернута, откуда пришла, и направлена в сторону внутренних покоев. Магистр же, более никем не останавливаемый, вышел из дворца и свистнул, не вполне уверенный в том, что жеребец, чью тень сожрала пугающая полудействительность Змеиной равнины, смог найти дорогу назад на остров.
Но жеребец смог. Поэтому Делламорте поднялся в седло и в очередной раз отправился к пристани.
По дороге Всадник наблюдал изменения, поразившие город. Словно мало было поселению разрушительных эфестов – стеклянные полусферы, покрывавшие улицы Рэтлскара, мутнели и превращались в обычные камни, а вдоль улиц – или того, что ими некогда было – застыли причудливые каменные изваяния змеиных наездников, впрочем, рассыпавшиеся в песок по мере того, как магистр проезжал мимо. Воды у берегов поселения прямо на глазах очищались и приобретали прозрачность.
И тогда выпал снег. Всадник ехал по улицам, а за его спиной, в почти совсем уже не существующем городе, дети играли в снежки. Возле ворот к магистру подбежал парнишка лет семи и вложил в его затянутую в перчатку руку фигурку жареного поросенка, вырезанную из бумаги. Быстро прошептав что-то о том, что надо делиться, мальчик убежал к матери, робко махнувшей магистру рукой. Всадник с секунду посмотрел на конфетти и отпустил бумажную фигурку лететь вниз по дуге – на земле она обернулась розовым поросенком с вызолоченным пятачком, с истошным визгом кинувшимся наутек. Миновав ворота, гексенмейстер достиг берега, где некогда поджидал его Галиат. Он спешился, устроился на камне и стал ждать.
Спустя некоторое время появился хорошо знакомый нам человек, половина лица которого пряталась за фигурной маской. Он толкал перед собой странную конструкцию, больше всего напоминавшую бы истощенную детскую коляску, если бы в Рэтлскаре знали, что это такое. В ней, плотно завернутое в одеяло, лежало теплое яйцо.
– Очень приятно вновь тебя видеть, – приветливо произнес Галиат. – Что же, время? Будем высаживать его?
Делламорте поднялся навстречу летописцу.
– Приятно? – переспросил он. – В смысле, что это снова я, а не какой-нибудь наездник или эфест? Пожалуй, мне тоже. – В гексенмейстере боролись сейчас два начала, но ему не хотелось уступать ни одному из них. – Тоже приятно тебя видеть. И я благодарен тебе за помощь. И за твой разум. И вообще за все.
Наполовину закрытое маской лицо Галиата неожиданно исказилось. Он сорвал маску, и всадник увидел, что на ранее закрытой половине распласталось уродливого вида мутно-хрустальное пятно с золотыми прожилками. Галиат застонал, поднес руки к лицу, и хрусталь вместе с золотом, переливаясь, липко стек с его щек и лба, оставив большой ожог, который прямо на глазах стал зарастать здоровой кожей. Галиат поднял голову.
– Это сделал ты? – хрипло проговорил мудрец. – Ты вылечил меня, доктор?
– Нет, – ответил Делламорте хмуро и, стянув перчатку с правой руки, аккуратно дотронулся пальцем до левой брови мудреца. Рана принялась затягиваться еще охотнее. – Видимо, просто пришло время.
– Но как? И почему сейчас? – Теперь ожог затянулся настолько, что Галиат и сам ощупал себя. – Что за «время»?
– Время высаживать, время пропалывать, время сеять, время жать, время кончаться времени, – чем дальше, тем более раздраженно звучали слова, и магистр поднес ладонь к маске, словно закрывая себе рот.
– Я понимаю, – сказал Галиат, как будто извиняясь. – Заканчивать историю, верно, сложнее, чем начинать ее. Но кто-то должен это делать, – мудрец указал на конструкцию. – Я принес Его.
– Да. Начнем, пожалуй, – согласился Делламорте. – Давай прямо здесь, на берегу. Пока он будет скатывать реальность, остров успеет получить счастье. Все на острове успеют его получить и не успеют им пресытиться.
Галиат покивал и стал разрывать снег, обнажая почву. Присев на корточки, он вырыл небольшую ямку, достал из тележки яйцо и, распеленав, угнездил в ней.
– Что теперь? – спросил он, поднявшись и отряхнув руки.
Делламорте снова опустился на камень.
– Теперь мы подождем, – ответил он. – Убедимся, что Он «принялся», и как только он проклюнется и начнет собирать мир, я отправлюсь доделывать дела. А пока мы можем неторопливо вдохнуть дым твоих чудесных палочек, и ты расскажешь мне о…
Однако он прервался: ибо из ворот выехали Дети. Предводительствуемые Сардом, сияющие голубыми доспехами под солнцем на снегу Дети, припав к спинам почти таких же сияющих лошадей, стелились по прибрежным камням, как убийственное дыхание смерти. Галиат незаметно передвинулся так, чтобы закрыть высаженное яйцо. Делламорте же только склонил голову набок и, достав меч, упер его в землю перед собой, не вставая с камня, и сам оперся на него.
Кони встали. Магистр смотрел на Сарда и остальных Детей с улыбкой, хотя этого и не было видно под маской.
– Наваждение спало, – наконец сообщил Сард то, с чем прибыли эфесты. – Ты Враг, а никакой не Оррант.
– Для меня уже довольно давно нет в этом новости, – признался гексенмейстер. – Но мне было приятно воспользоваться вашим заблуждением для уничтожения этого жукопротивного города.
– Сейчас ты умрешь, – сказал Сард просто, и луки победы уставились на магистра. Сард поднял руку.
– О Господи, – пробормотал всадник, торжественно встав: смотревшей на него гибели надлежало выказать уважение. – Не хочется второй раз умирать той же смертью, что в Камарге…
– Какой же смертью ты готов умереть? – спросил Сард, ибо, как мы уже видели, дети эфестов всегда давали магистру возможность высказаться.
– Никакой, – признался доктор простодушно. – Мое таинственное бессмертие вполне меня устраивает.
Сард вновь поднял руку, готовясь отдать приказ стрелять. Как бы зеркаля его жест, магистр тоже поднял руку и довольно картинным жестом приложил пальцы ко лбу.
– Здесь, – сказал он и медленно опустил веки.
– Что «здесь»? – настороженно переспросил предводитель Детей.
– Всё и все. Краснокирпичный Камарг, Библиотека, обнесенные стенами дороги, ледяная Ламарра в пенном цвете вишни, бушующий порт Маритима (да и Бархатный тоже), опутанная церемониями Медзунами, материк, акведук, город-остров Рэтлскар, Пребесконечный океан, опускающийся к сердцу земли подводный Тирд, священная Мирна и гордый хрустальный Эгнан. Все это и многое другое здесь – и более нигде.
И тут мы снова на минуту прервем диалог, еще раз грозя испытать терпение читателя. Почему, они всегда останавливались и слушали его? – спросим мы. Почему они ему отвечали? Почему они играли в эти шахматы, вместо того чтобы захлопнуть тяжелую коробку с громыхающими фигурами, и обрушить ее на голову созидателя? Потому что Дети Эфестов – несмотря на все наивное и механистическое впечатление, которое производили, не были идиотами. Они узнавали силу, когда сталкивались с ней, и в их двойной кровеносной системе, растворенная в крови, текла природная магия, которой они напитывались в ледяных низовьях Мирны, а магия умеет узнавать магию, особенно превосходящую. Предводитель спросил:
– Что это значит, гексенмейстер? – спросил Сард очень тихо.
– Не станет меня, дети мои, и не станет вас. Не станет ничего здесь.
– Тебе нельзя верить! – закричал Сард.
Магистр пожал плечами и снова сел на камень.
– Почему? Почему ты это сделал? Почему ты оставил нас в живых? – спросил предводитель эфестов почти с отчаянием.
Гексенмейстер тяжело вздохнул:
– Насколько мне известно, великий Оррант, в которого произвело меня твое плохое зрение, обещал эфестам, что сделает все, чтобы они увидели конец этого мира. Что ж, так и получилось. Это был плохой мир, Сард; вы были лучшим, что в нем появилось. Его не додумали до конца и, возможно, не додумали даже от начала. Он отравлял другой, настоящий мир, и губил его, а хуже всего оказался выморочный Рэтлскар. Ступайте, эфесты и дети их. Поднимитесь на корабли, возвращайтесь на материк, начните новую цивилизацию – в новых местах, на новых реках. Я объясню как. Пускай Раки вернется и воцарится в новых землях, но пусть только принимает тех, кто придет к нему, радушно, как некогда Иттерб принял вас, Дети.
Эфесты опустили луки.
– Другой, настоящий мир? – с горечью спросил Сард. – А как же наш… мир? Наши дома на Мирне, наши игры, наши пастбища и стадионы, древняя белокудрая Ламарра – все это было ненастоящим?
Черный доктор помолчал, затем, пожав плечами, протянул меч Сарду рукоятью вперед. Предводитель Детей принял меч и осмотрел его.
– Что же, ты более не Враг нам? – спросила Аима.
– Да, я более не Враг вам, – сказал чародей и снял маску. – Видишь, я стою безоружный перед вами, и вы вольны убить меня, если хотите: я в вашей власти, ибо мои дела здесь заканчиваются, а ваши лишь начинаются.
