Бернгард Келлерман - Туннель
Этель была одета как на придворный бал. Она была ослепительна. Блеск, свежесть, величие излучала она. Не будь на подбородке все разраставшегося лишая, портившего лицо, ее можно было бы признать первой красавицей Нью-Йорка. Аллан был поражен, когда увидел Этель. Он никогда раньше не замечал, как она хороша. Но еще больше поразил его актерский талант, который она обнаружила при встрече.
— Вот и вы, наконец, Аллан! — воскликнула она, глядя на него сияющими, искренними голубыми глазами. — Как давно мы-не виделись! Где же вы пропадали все это время?
— Не будь так любопытна, Этель, — укоризненно сказал Ллойд.
Этель рассмеялась. За столом она была в великолепном расположении духа. Они обедали за большим круглым столом красного дерева, который Этель ежедневно сама украшала цветами. Среди моря цветов голова Ллойда казалась причудливой, как коричневый череп мумии. Этель все время была очень внимательна к отцу. Он должен был есть только то, что она позволяла, и, отказывая ему в чем-нибудь, она ребячески хохотала. Все, что приходилось ему по вкусу, было запрещено врачами.
Его лицо исказилось гримасой удовольствия, когда Этель положила ему немного майонеза с омарами.
— Сегодня мы не будем так строги, dad,[92] — сказала она, — потому что у нас в гостях господин Аллан.
— Приходите как можно чаще, господин Аллан, — прохрипел Ллойд. — Она лучше обращается со мной, когда вы здесь.
Этель пользовалась каждым случаем, чтобы дать понять Аллану, как она обрадована его посещением.
После обеда пили кофе в высоком зале, похожем на пальмовую оранжерею. В громадном камине — замечательном и дорогом произведении эпохи Ренессанса — пылали прекрасно имитированные большие буковые поленья.
Где-то плескался незримый фонтан. Здесь было так темно, что видны были только силуэты сидевших. Ллойд должен был беречь свои воспаленные глаза.
— Спой нам, детка! — сказал Ллойд, закуривая большую черную сигару.
Эти сигары изготовлялись специально для него в Гаване и были единственной роскошью, которую он себе позволил.
Этель покачала головой:
— Нет, dad, Аллан не любит музыки.
Коричневый череп мумии повернулся к Аллану:
— Вы не любите музыки?
— У меня нет слуха, — ответил Аллан.
Ллойд кивнул.
— Это естественно, — начал он с неторопливой важностью старца. — Вам надо мыслить, и вам не нужна музыка… Прежде со мной было то же самое. Но когда я стал старше и у меня явилась потребность мечтать, я вдруг полюбил ее. Музыка нужна только детям, женщинам и людям со слабой головой…
— Фи, отец! — воскликнула Этель со своей качалки.
— Я пользуюсь привилегией возраста, Аллан, — болтливо продолжал Ллойд. — Впрочем, к музыке меня приучила Этель, моя маленькая Этель, которая сидит там и смеется над своим отцом!
— Разве папа не очарователен? — сказала Этель и посмотрела на Аллана.
Потом, после маленькой горячей перепалки между отцом в дочерью, во время которой Ллойду здорово досталось, Ллойд сам заговорил о туннеле:
— Как обстоит дело с туннелем, Аллан?
Из всех его вопросов ясно было видно, что Этель обо всем переговорила с отцом и Ллойд хотел облегчить Аллану задачу «обратиться к нему».
— Немцы собираются организовать регулярное воздушное сообщение, — сказал Ллойд. — Вам следует поскорее двинуть дело, Аллан!
Момент настал. И Аллан сказал ясно и громко:
— Дайте мне ваше имя, господин Ллойд, и я завтра же приступлю к работе!
На это Ллойд неторопливо ответил:
— Я уже давно хотел предложить вам это, Аллан. Я даже думал написать вам об этом, когда вас здесь не было. Но Этель говорила: «Подожди, пока Аллан сам обратится к тебе!» Она мне не позволила!
И Ллойд торжествующе заклохтал от радости, что нанес Этель удар. Но тут же на его лице появилось выражение крайней растерянности, так как Этель возмущенно ударила ладонью по ручке кресла, встала, вся побледнев, и крикнула, сверкая глазами:
— Отец! Как ты смеешь говорить такие вещи!
Она откинула шлейф, вышла и так хлопнула дверью, что зал задрожал.
Аллан сидел бледный и молчаливый: Ллойд выдал ее!
Старик смущенно вертел головой из стороны в сторону.
— Что я ей сделал? — пробормотал он. — Ведь это была только шутка! Я же не всерьез! Что же я сказал худого? О, как она умеет сердиться!
Он взял себя в руки и старался казаться опять веселым и довольным.
— Ничего, она вернется, — сказал он, успокоившись. — У нее прекрасная душа, Аллан! Но она вспыльчива и капризна, вся в мать. Впрочем, через некоторое время она обычно возвращается, опускается возле меня на колени, поглаживает меня и говорит: «Прости, папочка, я сегодня не в духе!»
Качалка Этель все еще не остановилась. В зале было очень тихо. Журчал и плескал незримый фонтан. На улице, словно пароходы в тумане, беспрестанно гудели автомобили.
Ллойд взглянул на безмолвно сидевшего Аллана, потом оглянулся на дверь и прислушался. Через некоторое время он позвонил слуге.
— Где мисс Ллойд? — спросил он.
— Мисс Ллойд пошла к себе.
Старик опустил голову.
— Тогда мы ее сегодня больше не увидим, Аллан, — сказал он тихо и грустно после небольшой паузы. — Тогда я и завтра ее не увижу. А день без Этель для меня потерян. У меня нет ничего на свете, кроме Этель!
Ллойд качал маленькой лысой головой и не мог успокоиться.
— Аллан, обещайте мне прийти завтра, чтобы мы могли умиротворить Этель. Кто может понять эту девушку? Если бы я только знал, за что она рассердилась на меня!
Ллойд говорил печальным голосом. Он был глубоко огорчен. Потом он умолк и с поникшей головой уставился перед собой. Он производил впечатление несчастного, отчаявшегося человека.
Вскоре Аллан поднялся и, извинившись перед Ллойдом, сказал, что должен уйти.
— Вот и вам я испортил настроение своей глупостью, — закивал Ллойд и протянул Аллану маленькую руку, мягкую, как у девушки. — А она так радовалась, что вы пришли! Она была в таком чудесном настроении! Весь день она меня называла dad!
И Ллойд остался один в полутемном пальмовом зале. Незаметный в огромном помещении, он сидел, глядя перед собой. Старый, одинокий человек.
Тем временем Этель, изорвав от гнева и стыда полдюжины платков, мысленно бросала отцу несвязные упреки:
«Как он мог это сказать!.. Как он только мог!.. Что теперь Аллан подумает обо мне!..»
Аллан закутался в пальто и покинул дом. На улице ждал автомобиль Ллойда, но Аллан отказался от него. Он медленно направился вдоль улицы. Шел снег. Падали бесшумные, мягкие хлопья, и шаги Аллана по снежному ковру были неслышны.
Горькая улыбка застыла на его устах. Аллан понял!
Он по своей природе был прост и откровенен и редко задумывался над побуждениями своих ближних. У него не было страстей, и потому он не понимал чужих страстей. Он не умел хитрить и не предполагал ни интриг, ни хитростей со стороны других.
В том, что Этель посетила его в Туннельном городе, он не видел ничего необыкновенного. В прежние годы она часто бывала у него в доме и была с ним в хороших отношениях. То, что она явилась сообщить о готовности Ллойда прийти ему на помощь, он оценивал как дружескую услугу. Теперь же, наконец, он раскусил Этель! Ей надо, чтобы он чувствовал себя обязанным ей лично! Чтобы он думал, будто это она, Этель, уговорила отца пойти на большой финансовый риск… Одним словом, Этель Ллойд хочет, чтобы от нее зависело, получит ли он возможность строить дальше… Но Этель Ллойд предъявляла свои условия. Ценою должен быть он сам! Этель хотела его! Но, честное слово, Этель его плохо знает!
Аллан шел все медленнее. Ему казалось, что он тонет в снегу, во мраке горечи и разочарования. Последней его надеждой был Ллойд. Но при таких условиях нечего было и думать о его помощи. В этот вечер потонула его последняя надежда.
На следующее утро Аллан получил от Ллойда телеграмму, в которой старик убедительно просил его прийти к ужину. «Я попрошу Этель поужинать с нами и уверен, что она не откажется. Я сегодня еще не видел ее», — телеграфировал Ллойд.
Аллан ответил, что не имеет возможности прийти, так как в северную штольню ворвалась в большом количестве вода. Это была правда, но его присутствие отнюдь не было необходимым.
День за днем он проводил в мертвых штольнях и всем сердцем был прикован ко мраку там, внутри. Вынужденная бездеятельность грызла его, как горе.
Через неделю, в ясный зимний день, Этель Ллойд появилась в Мак-Сити.
Она вошла в бюро Аллана как раз в то время, когда он совещался со Штромом. Она была закутана в белоснежную шубу, свежая, сияющая.
— Алло, Аллан! — начала она с места в карьер, как будто ничего и не произошло. — Какая удача, что я застала вас! Меня послал за вами папа.
