Александр Уралов - Псы Господни (Domini Canes)
Это немного испугало её… но и, как ни странно, успокоило в целом. Коваленко был с ней. Он всегда будет с ней… если только этому малышу (малышке?) суждено жить.
Она расцеловала Коваленко, попадая солёными, мокрыми губами, в глаза, в нос, в уголки губ… везде-везде, как целовала его все эти счастливые и сумасшедшие дни…
Кто-то хлопал её по плечу, кто-то обнимал на прощание. Мелькнуло лицо Сары Конг… а потом зарёванная Наташка брала с неё страшную клятву звонить в любое время… недовольный, как всегда, суетой нахмуренный Колин Оуэл что-то втолковывал ей, держа за руку. Людочка Ким, подозрительно блестя чёрными глазами, сунула ей в руку смешную фигурку лягушонка — кажется, это было на счастье…
…Вика чувствовала, что замёрзла. Она просто покрылась льдом, сквозь толстую корку которого до неё доносились только отдельные слабые звуки…
Она слышала, как бьётся её сердце…. и на этот ритм — вначале робко, а потом всё сильнее и радостней — накладывалось бодрое: «Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!» — это её дитя начинало жить.
Потом, пригибаясь, они с Коваленко и Осей добежали до вертолёта. Пришлось ждать, поскольку, как всегда, часть груза ещё не успели принайтовить… а потом пилот, чисто выбритый голландец в голубой каске ООН, откозыряв Коваленко, вежливо пригласил её «взойти на борт «Dancing Queen» — похоже, так экипаж назвал свою машину…
А потом она смотрела в иллюминатор. По просьбе Коваленко пилот вёл машину в круговой облёт Зоны, держась на почтительном расстоянии. Вика спокойно смотрела на колоссальные матово-чёрные, лохматые арки и дуги, резко взмывающие в небо; она безучастно глядела на «северную аномалию» — хтоническое чудовище, ворочавшееся в кратере, образовавшемся на месте бывшей зоны биологов; она слабо улыбнулась экипажу «Ми-28», летевшему несколько минут параллельным курсом и выпустившему несколько цветных ракет — «букет на прощание от «MAD GUNG», как передали ей по рации…
Она видела всё это. Она была благодарна. Она любила всех этих людей! Действительно любила!
Но самое главное сейчас происходило внутри неё.
И это было победное: «Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!»
Крохотное храброе сердце начинало свой длинный неустанный путь, прокладывая его в хаосе и сумятице огромного сумасшедшего мира.
Глава 29
— Ты знаешь, я допускаю, что Сатана — второй после Бога, — сказал Илья. — Но из этого, между прочим, следует один любопытный факт. Физики-химики и прочие гении философской мысли учат нас тому, что ни одна замкнутая система не может создать другую систему, более сложную, чем она сама.
— И к чему ты это говоришь? — сказала Анна.
Она стала такая… железная. Каменная. Илья дал ей нож, а я показал, как его надо точить. А теперь она шла впереди. Нам всем теперь надо идти «на шопинг» — это Илья так сказал, да! Нам теперь надо что-то из оружия иметь, а то патроны так и не стреляют.
Как жаль, что Сатана увёл детей — это очень плохо! Они такие смешные были… и такие серьёзные. А Эллочка с Кристиной подарили мне рисунок. «Это ты!» — они сказали. Да, так прямо и сказали мне, что это я — такой большой и с ружьём! А вокруг меня нарисовали облака и собаку. Но это была хорошая, не злая собака. Друг.
Мне хочется заплакать, но я боюсь, что Анна будет сердиться. Илья не будет, он добрый. А добрая Анна стала очень злой. Как пружина, как железная пружина в пистолете Мёрси — она может развернуться и удерживать боёк на взводе. А потом — чанг! — и пуля вылетает из ствола, окутанная раскалённым газом… и летит убивать.
Мне хочется, чтобы дети сидели вокруг меня, а я бы рассказал им сказку про Лилового Котёнка. Илья читал мне такую сказку, прямо из интернета. О том, как Лиловый Котёнок пошёл в школу… и у него были друзья. Мне нравятся такие сказки.
А я совсем не помню историй. Я помню только чужие слова, которые приходят мне на ум, когда кто-то просит об этом. Иногда люди смеются, а Илья хмурится и говорит, что я бубню невпопад. А иногда — редко! — они задумываются… и всегда подозрительно спрашивают меня о том, где я это прочитал? От таких вопросов мне становится стыдно. Я говорю им «Пушкин», я говорю им «Франсуа Рабле», я говорю им «Гоголь» и «Гриммельсгаузен», «Петроний» и «Анакреонт», «Ларошфуко» и «Эдмон Ростан»… но не понимаю, зачем.
Эти люди давно умерли и теперь на небесах. Они сочиняют весёлые и грустные истории и читают их Господу, чтобы Он смеялся и плакал…
— Зачем Бог допускает столько зла? — упрямо говорит Анна. — Он злой Бог. Он равнодушно смотрит на то, как страдают дети и добрые, хорошие люди…
Илья отвечает ей, что, наверное, и Богу, и Сатане нужны проверенные кадры, которые, как известно, решают всё. А если Анна не верит, то может снять крестик и спокойно забыть о выпекании куличей на Пасху.
Я улыбаюсь и думаю о том, что Пасха — красивый праздник, да!
— Саш, скажи что-нибудь по поводу беседы, а? Цитату, — просит Илья.
Я робко говорю. Как всегда, вначале я не понимаю слов, а потом ко мне в голову врывается их сверкающий смысл… и я почти понимаю, почему я сказал то или это…
— «Я питаю глубочайшее уважение ко всяким религиозным обрядам, как бы смехотворны они ни казались, и я никогда не смог бы отнестись без должного почтения даже к толпе муравьёв, отбивающих поклоны перед мухомором».
— «Моби Дик», — сказал Илья. — Это я помню. Хорошо сказано!
— Пришли, — сказала Анна.
В тумане позади нас захрипели, будто кого-то душат. Это туман злился на нас.
Анна
«Не знаю, как, но я сделала это. Уговорила, упросила, заставила?.. И вот сейчас они — все трое — идут за мной. Безропотно, наверное, не совсем охотно, но всё же идут. И думают, что я знаю наверняка, куда и зачем мы двигаемся. Во всяком случае, Илья и Мёрси. Сашка просто идёт, потому что так сказали… или, как всегда, тащится за Ильёй, как ходил с ним когда-то в винный магазин. А я ничего не знаю, ничегошеньки. Только ведёт что-то вперёд. Как будто внутренний компас».
…и куда ты собралась? в магазинчик за пукалками-стрелялками… ну ладно — полчаса тебе «на позабавиться», и не больше…глядишь, и отвлечёшься… пиф-паф, кто быстрее попадёт в пивную банку!..
…в кино и прочем фэнтези у дев-воительниц короткие трусы, голый животик, упругие ягодицы и огромный меч… которым они размахивают направо и налево, как гигантским фаллическим символом… о, мужикам так нравится смотреть, как они раскорячиваются голыми ножками в сапогах на высоких каблуках, изображая кунг-фу…
…слышь, Анька? Сэйлормун ты доморощенная… и-и-и-ха!!! Вжик-вжик!
…пшёл вон из моих мыслей, сволочь!!!
Но мысли не уходили.
«Мы похожи на небольшую стаю собак. Брошенных и никому не нужных. И все плетутся за мной, как за сучкой перед началом течки… но не любви ища. Молча, не задавая вопросов, ещё не озлобившиеся, но уже согласившиеся с тем, что вести их должна я. А у предводительницы одна мысль — найти и наказать того, кто отнял её любимого щенка и всё её потомство, отомстить. Или может быть есть ещё какая-то цель? Она не знает, и не хочет об этом думать! И, по большому счёту, ей плевать на тех, кто идёт следом за ней. Она знает, что они будут полезны тогда, когда придёт время.
Кто (что) толкает в нужном направлении — Бог, Сатана, Внутреннее Чутьё, — то самое долбанное Шестое Чувство, — Третий Глаз, Фатум, Зов Из Потустороннего Мира? Не знаю и не хочу знать!
И как холодно, ёлки-зелёные, как мне холодно! Я застыла, как лёд, как пистолет Мёрси. Только глубоко внутри, быть может, там, где камень в кресте касается груди, осталось немного тепла. Там — Жизнь, там Любовь, там Добро, и там же — тоска… щемящая и ноющая. Лучше не трогать, не думать, просто слепо идти туда, куда само идётся. Там будет видно, что и как… и это будет правильно…
Дочка… у меня есть дочка! И все мои помыслы только о ней… и Добро, и Любовь, и Жизнь — только для того, чтобы отдать их маленькой Леночке. И никому другому».
* * *Утром Анна встала раньше всех. Вскипятила на костре старый, прокопченный чайник для какао. На кухне нарезала для бутербродов хлеб, сыр, колбасу. Поставила на стол четыре чашки и села на стул, скрестив руки на груди. Семь маленьких кружек, аккуратно поставленные кверху донышками на вафельном полотенце… Анна не хотела смотреть в их сторону, но всё же глянула… и теперь они постоянно стояли перед глазами. Кружка с медвежонком — Феденьки, кружка с грузовиком — Кондратьева… с мячиком — Леночки…
…хватит!..
— Ну, где вы там застряли? Илья, Мёрси! — заорала она, стараясь отогнать картину, упорно цепляющуюся за память.
