Том Перротта - Оставленные
– Непременно, – пообещала Джилл, и «приус» умчался так же тихо, как подъехал.
* * *В мужском туалете Кевин умылся и вытер лицо бумажным полотенцем. Ему было стыдно, что он расчувствовался перед Норой, поставил ее в неудобное положение. Он вспомнил, как она замерла, словно никогда раньше не видела плачущего мужчину и даже не подозревала, что такое возможно.
Для него собственный срыв тоже явился неожиданностью. Он так сильно переживал, как бы своими словами не расстроить Нору, что даже не контролировал собственную реакцию. Но что-то в нем лопнуло – сжатая пружина, так давно державшая его в состоянии напряжения, что он уже забыл про нее. Толчком послужила фраза «мой малыш». Ему сразу вспомнилось, как он нес маленького Тома, почти невесомого, на своих плечах. Тот восседал на нем, как король на троне, глядя на мир сверху вниз. Одна его крохотная ручонка покоилась на голове отца, пятки кроссовок на липучках тихо постукивали о грудь Кевина в такт его шагу.
Несмотря на случившееся, он был рад, что поделился с Норой хорошей новостью, что поборол искушение пощадить ее чувства. Ради чего? Чтобы они продолжали прятаться друг от друга, есть ужин в неловком молчании, недоумевая, почему им не о чем поговорить? Он пошел более трудным путем, но это, как ему казалось, был прорыв, необходимый первый шаг по дороге, которая, возможно, приведет туда, куда стоит идти.
Не знаю, как у тебя, представлял он, как скажет ей, вернувшись за столик, но у меня от хорошего ужина всегда слезы на глазах.
Да, именно так он и поступит: никаких извинений – просто шуткой сгладит неловкость. Кевин скомкал бумажное полотенце, бросил его в урну и, напоследок еще раз посмотревшись в зеркало, вышел из туалета.
Семя тревоги пустило росток в его груди, когда он, войдя в зал, увидел, что за их столиком никого нет. Он убеждал себя, что беспокоиться не о чем, что Нора, наверно, воспользовавшись его отсутствием, тоже удалилась в уборную. Плеснул в свой бокал еще немного вина, съел немного салата из жареной свеклы, стараясь не смотреть на скомканную салфетку, лежащую возле ее тарелки.
Прошло несколько минут. Кевин подумал, что нужно бы постучать в дамскую комнату, может быть, просунуть голову в дверь, проверить, все ли с ней хорошо, но, прежде чем он успел подняться со стула, возле его столика остановился симпатичный официант. Он смотрел на Кевина с грустью и насмешливым сочувствием.
– Я заберу тарелку вашей дамы, сэр? – В голосе официанта слышался легкий испанский акцент. – Или вам просто принести чек?
Кевин хотел выразить протест, сказать, что его дама сейчас вернется, но он знал, что это бесполезно.
– Она?..
– Она просила, чтоб я извинился перед вами от ее имени.
– Но ведь она без машины, – произнес Кевин. – Это я привез ее сюда.
Официант опустил глаза, кивнув на еду в тарелке Кевина.
– Вам завернуть это с собой?
* * *Джилл перешла улицу и, задрав подбородок, расправив плечи, быстро зашагала мимо авторемонтной мастерской «Джуниор», где стояли машины с разбитыми ветровыми стеклами, помятыми дверями, болтающимися дворниками, покореженными бамперами и капотами. У некоторых, что были особенно сильно побиты, с рулевых колес свисали сдутые подушки безопасности, кое-где испачканные кровью. Джилл по собственному опыту знала, что лучше не рассматривать такие машины и не думать о людях, которые находились в них во время аварии.
Она на чем свет ругала себя за то, что отклонила предложение близнецов подвезти ее домой. Тогда в ней говорили оскорбленная гордость, гнев на них за то, что они напугали ее, хоть и неумышленно. Ну и, конечно, осторожность, тихий голос разума, напоминавший, что нельзя садиться в машину к незнакомым парням. Однако в данном случае она переиграла сама себя, поскольку, пытаясь избежать опасности, она в результате подвергла себя еще большему риску.
К тому же близнецы были вовсе не незнакомые парни, да и Джилл их ничуть не боялась. Эйми сказала, в тот день, когда она перестала ходить на занятия и поселилась у них дома, что братья Фрост – истинные джентльмены. У них одно на уме – словить кайф и в пинг-понг поиграть, можно и с утра до ночи. А играли они мастерски, даже когда были под кайфом. Если б проводились Олимпийские игры для любителей марихуаны, братья Фрост, по мнению Эйми, всегда брали бы золото и серебро в настольном теннисе, доминируя в этом виде спорта, как Винус с Сереной[113] – в большом.
Во время того же разговора Эйми сболтнула, что Скотт Фрост, как она подозревает, запал на Джилл. Сама Джилл тогда отмела такую возможность. С какой стати Скотту западать на нее? Он даже с ней не знаком, а она не из тех девчонок, на которых парни западают на расстоянии.
Всегда что-то бывает в первый раз, возразила ей Эйми.
Или не бывает, парировала Джилл.
Но теперь ей подумалось, что Эйми, возможно, была права. Она вспоминала, как Скотт смотрел на нее, какой у него был разочарованный взгляд, когда она сказала, что любит ходить пешком, как он засмеялся над ее глупой шуткой про Джеки Чана, а это означало, что он либо был вдрызг обкуренный или пьяный, либо очень расположен к ней, либо и то, и другое.
Может, как-нибудь соберемся вместе, предложил он. Вчетвером.
Может, и соберемся, подумала Джилл.
* * *Джилл услышала гудок приближающегося поезда. Она уже дошла до стоянки компании «Стеллар транспорт» – пристанища желтых автобусов, которых там было немерено, хватило бы эвакуировать целый город. Ночью они казались существами из потустороннего мира – ряды громадных чудищ, смотрящих строго вперед, полк одинаковых тупых лиц. Джилл торопливо пошла мимо них, опасливо поглядывая по сторонам, всматриваясь в темные проходы, что отделяли один ряд автобусов от другого.
Снова гудок, бряцанье сигнального колокола, затем внезапный свист движущегося воздуха, который всколыхнула несущаяся в восточном направлении двухэтажная электричка – летящая стена тусклой стали и светящихся окон. На несколько секунд округу заполнил оглушительный грохот. Потом электричка умчалась, и лишь земля еще дрожала какое-то время.
Продолжая свой путь, Джилл дошла до последнего в ряду автобуса и повернула налево. Она не видела бородатого мужчину, пока они не столкнулись нос к носу, зажатые между автобусом слева и забором из проволочной сетки высотой восемь футов[114] справа. Джилл невольно открыла рот, собираясь закричать, но потом поняла, что в этом нет необходимости.
– Вы меня напугали, – произнесла она.
Бородатый мужчина смотрел на нее. Это был Наблюдатель. Невысокий, коренастый, в белом лабораторном халате и белых штанах, как у маляра, с множеством карманов, больших и маленьких, он, похоже, нуждался в медицинской помощи.
– Что с вами? – спросила Джилл.
Мужчина не отвечал. Согнувшись в три погибели, руками упираясь в ноги, чуть выше колен, он хрипел и задыхался, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды.
– Хотите, я позвоню в службу спасения?
Наблюдатель выпрямился, качая головой. Сунув руку в один из карманов, он вытащил ингалятор, поднес его ко рту и, надавливая на колпачок, сделал глубокий вдох. Подождал несколько секунд, снова вдохнул.
Лекарство быстро помогло. К тому времени, когда Наблюдатель убрал ингалятор в карман, дыхание его немного выровнялось. Он все еще дышал учащенно, но уже не хрипел. Отряхнув грязь со своих штанов, он сделал маленький шажок вперед. Джилл отступила, пропуская его, прижалась спиной к забору, чтобы он мог протиснуться мимо нее.
– Доброй ночи, – крикнула она ему вслед, просто из вежливости, а то в последнее время развелось слишком много невежливых людей.
* * *Кевин вышел из ресторана в подавленном настроении. В одной руке он нес пакет с остатками недоеденных блюд, мягко постукивавший по его ноге. Он не хотел брать его с собой, но официант настоял, сказав, что жалко выбрасывать столько хорошей еды.
Нора жила, наверное, в миле от ресторана, так что до дома она вряд ли успела дойти, рассудил Кевин. Если он хочет найти ее, можно просто поехать по Вашингтонскому бульвару, высматривая одиноких пешеходов. Трудно будет после, когда он притормозит рядом с ней, опустит стекло со стороны пассажирского кресла и скажет:
Садись. Давай довезу до дома. Это самое малое, что я могу сделать.
Ибо чем она заслужила такую милость? Ушла добровольно, ничего не объяснила. Хочет идти домой по холоду – ее право. Если позже захочет позвонить ему и извиниться, слово тоже за ней.
А что если она не позвонит? Что если он будет напрасно часами ждать ее звонка? Когда у него лопнет терпение и он сам позвонит ей или, быть может, даже поедет к ее дому, станет звонить в дверь, пока она не откроет? В два часа ночи? В четыре утра? На рассвете? Одно он знал точно, – что не сумеет заснуть, пока хотя бы не поговорит с ней, не получит хоть какое-то объяснение тому, что произошло. Так что, возможно, лучше поехать за ней прямо сейчас, объясниться как можно скорее, чтобы не пришлось остаток ночи проводить в сомнениях.
