Федор Сологуб - Королева Ортруда
При подготовке комментария были использованы статьи: Rоnen О. Toponyms of Fedor Sologub's «Tvorimaja legenda».- Die Welt der Slaven, 1968, bd. 13, S. 307–316; Baran H. Trirodov among the Symbolists: From the Drafts for Sologub's «Tvorimaja Icgenda».- Neue Russishe Literatur; Almanach 2–3, Salzburg: Slawisches Seminar der Univ., 1979–1980, p. 179–202. Ссылки на подготовительные материалы к «Творимой легенде», опубликованные Г. Барэном в последней статье, цитируются лишь с указанием шифра рукописи.
Пользуемся возможностью выразить свою благодарность тем, кто помогал нам в работе над подготовкой настоящего издания: Г. Барэну, Н. А. Богомолову, М. А. Большаковой, Е. В. Киселевой, А. М. Киселеву, Н. Н. Климановой, Е. Ю. Литвин, А. В. Наумову.
Список условных сокращенийБВ — газета «Биржевые ведомости» (Санкт-Петербург). ГБЛ — Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). ЗР журнал «Золотое руно» (Москва).
ИМЛИ — Рукописный отдел Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР (Москва).
ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы (Ленинград).
ЛН — Литературное наследство.
НиБГ- «Новости и Биржевая газета» (Санкт-Петербург). Орлов — ОрловМ. А История сношений человека с дьяволом. СПб., 1904.
ОФС — О Федоре Сологубе. Критика. Статьи и заметки. Составлено Анас. Чеботаревской. СПб., Шиповник, 1911. Перцов-ПерцовП. П. Литературные воспоминания,
М — Л., Academia, 1933. РМ-журнал «Русская мысль» (Москва). СС-Федор Сологуб. Собр. соч. в 20-ти томах; т. III: «Земные дети»; т. VII: «Дни печали»; т. X: «Заклятие стен»; т. XI: «Книга превращений»; т. XII: «Книга стремлений». СПб., Сирии, 1913–1914.
ССШ — Федор Сологуб. Собр. соч. в 12-ти томах. СПб., Шиповник, 1909–1912.
СТ. — Федор Сологуб. Стихотворения. Л., 1975, («Библиотека поэта», Большая серия).
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва).
Творимая легендаВпервые — «Творимая легенда». Первая часть романа «Навьи чары».Литературно-художественный альманах издательства «Шиповник». СПб., 1907, кн. III, с. 189–305; «Капли кропи». 2-я часть романа «Навьи чары». — Там же, 1908, кн. 7, с. 155–242; «Навьи чары». (Часть 3-я: «Королева Ортруда»). Там же, 1909, кн. 10, с. 115–272; «Дым и пепел» (Роман). (Ч. I). — Земля. Сборник 10. М., 1912, с. 121–296; «Дым и пепел» (Окончание). — Там же. Сборник 11, 1913, с. 113–284.
В значительно переработанном виде роман под общим названием «Творимая легенда» занял три последних тома в 20-ти томном собрании сочинений Федора Сологуба (ч. I: Капли крови; ч. 2: Королева Ортруда; ч. 3: Дым и пепел). СПб., 1914.
Таблица соответствия между главами первого и второго издания приведена в книге: Johannes Holthusen. Fedor Solo-gubs Roman-Trilogie, Mouton & Co S-Gravenhage, 1960, p. 79–80.
«Творимая легенда» печаталась на протяжении семи лет, и все это время на роман было обращено внимание критики.
«За „Навьи чары“ ухватились сразу и критика, и читатель, и фельетонисты, и пародисты. Сологуб бросил всем им сразу жирную кость. Трезвейшая реальность смешивалась в романе с чистейшей фантазией, приемы натуралистической школы с чистым декадентством», — писал в 1912 году А. Измайлов, критик, неоднократно писавший о Сологубе и интервьюировавший его. (Аякс. «Дым и пепел». — БВ, 1912, № 13175, 3 октября, с. 5.)
Во всех печатных отзывах о «Творимой легенде», появившихся сразу после выхода первой части, преобладало чувство недоумения. Роман «Мелкий бес», завоевавший быструю и неожиданную популярность за два года до этого, сделал имя Сологуба известным; естественно было, что именно с «Мелким бесом» сравнивали новый роман. Лишь немногие критики увидели в «Навьих чарах» закономерное продолжение прежних произведений и восприняли его как шаг к разрешению круга проблем, ставящихся творчеством Сологуба. Основная масса критиков и читателей оценила «Навьи чары» как неудачу. Противники символистической литературы торжествовали, — мнимый «реалист» показал свое истинное лицо; многие поклонники Сологуба отступились от него, увидев, что его творчество не собирается ограничиваться картинами ужасающего быта русской провинции.
Отзыв, характерный для критики, видевшей в Сологубе лишь умелого бытописателя, был анонимно напечатан в газете «Сегодня»: «Первая часть романа Ф. Сологуба „Навьи чары“ — „Творимая легенда“ (…) производит впечатление чего-то спутанного, ненужного, сочетания яркою реализма с лишним, неинтересным, органически несвязанным символизмом. (…) Стиль, отрывистый, иногда вычурный, неприятен, невыдержан. После „Мелкого беса“ читать эту штуку как-то обидно». (Сегодня, 1907, № 380, 21 ноября, с. 4.)
Один из немногих безусловно положительных отзывов был помещен в газете «Наша мысль». Сказав несколько лестных и верных слов по поводу особого легко узнаваемого стиля, выработанного Сологубом, отметив музыкальность и гармоничность его прозы, критик называет среди основных достоинств романа необыкновенную достоверность и глубину характеров героев, приводя как пример образ Елисаветы, — «настоящей революционерки, из судьбой отмеченных людей». Вывод критика: «…мы в Сологубе приобретаем писателя совершенно новой для России формации, писателя, который умеет соединить методы Тургенева, метод характеристики коллектива с типичным для Достоевского воспроизведением индивидуума. Сологуб в беллетристической форме удовлетворяет наивысшим стремлениям человечества, он Синтезирует личность с обществом, в личности проявляет общественность и в общественности личность» (Волин В. (Шмерлинг В.Г.?) Маков цвет. — Наша мысль, № 4, 1907, 22 декабря, с. 2).
Вообще, стиль и форма «Навьих чар» сразу привлекли внимание критики. Своеобразие сологубовского стиля, определившееся еще в его первых прозаических опытах, — употребление глагола без местоимения, короткая фраза, необычные синтаксические конструкции, — все это заслоняло от многих рецензентов само содержание романа. Так, обозреватель газеты «Слово», скрывшийся под псевдонимом «Неблагосклонный читатель», начинает свою статью с утверждения, что «главный интерес „Навьих чар“ как современного литературного явления не в содержании романа, а в его форме». Критик приходит к очень интересным и остроумным выводам относительно влияний, сформировавших сологубовский стиль; помимо простой констатации факта большого числа иноязычных слов, как правило «из чуждой русскому уху латыни», включенных в текст романа, он говорит о непосредственном влиянии на Сологуба русской прозы начала XIX века, в основном прозы Карамзина, причем отмечает как влияние на стилистическом уровне, так и заимствования образов и метафор. Впрочем, обращение Сологуба к подобным источникам он оценивает как явление отрицательное. (Неблагосклонный читатель. (А.Измайлов?) Искания и блуждания. — Слово, 1907, № 330, 14 декабря, с. 4.)
Закономерно, что особенности нового романа Федора Сологуба, которые привлекли наибольшее внимание критики и были по-разному оценены разными авторами, остановили на себе и внимание пародиста. Отмечено было то, что выглядело новым, необычным и прежде всего бросалось в глаза. Пародируется необычный стиль Сологуба: «Все на свете кончается, даже купание молодых девушек. Вышли. Как-то вдруг. На землю. На воздух. На. Подножие. Неба». Причудливое смешение реальных событий недавнего прошлого, как, например, революция 1905 года, с чисто фантастическими описаниями и многочисленными любовными сценами тоже нашло свое отражение в пародии: «Алкина была человек партийный. Даже раздеваясь, говорила об агитаторах, даже в объятиях думала о пролетариате» (О. Л. Д'Ор (Оршер О. Л.). Из альбома пародий. «Навьи чары» Федора Сологуба. — Свободные мысли, 1907, № 30, 10 декабря, с. 3).
Обозреватель «Русских ведомостей», подписавший свою статью литерой «И» (вероятно, И. Игнатов, постоянный сотрудник этой газеты), при общем отрицательном отношении к роману, отмечает одну очень важную черту «Творимой легенды», присущую, впрочем, многим произведениям символистов и связанную с ограниченным кругом возможных читателей. Эта особенность насыщенность романа многочисленными символами, знаками, смысл которых раскрывается в других произведениях данного автора. Сологуб вводит в текст романа свои излюбленные символы и темы без всяких объяснений: значение сологубовского «Змея» и «Дракона», суть идеи о вечном противопоставлении лирики и иронии, смысл глаголов «альдонсировать» и «дульцинировать», — все это может быть понятно лишь читателю, основательно знакомому с творчеством Сологуба. (И. Литературные отголоски. — Русские ведомости, № 283, 6 декабря 1908, с. 3.)
В 1909 году А. Измайлов, повторяя, что «роману Сологуба трудно найти параллель в прошлом нашей литературы», старается показать источники, к которым, по его мнению, восходит роман. Среди произведений, оказавших существенное влияние на Сологуба и ясно отразившихся в «Творимой легенде», он называет «Тысячу и одну ночь», «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «симфонии» Андрея Белого, «где рядом действовали и мифические центавры, и реальнейшие приват-доценты, и олицетворения стихий, — и Владимир Соловьев ходил по крышам вместе с мартовскими котами». Подробно перечисляя загадочных, по его мнению, персонажей романа, Измайлов обращает прежде всего внимание на смешение «ультрасовременнейших сцен из самого недавнего прошлого» и «откровенного и непринужденного фантазерства». Общее впечатление неутешительно: «…до высоты „Мелкого беса“ Сологубу здесь безмерно далеко…» (Измайлов А. Новый роман Ф. Сологуба. — Русское слово, 1909, № 11, 15 января, с. 2).
