Песах Амнуэль - Странные приключения Ионы Шекета. Часть 2
— Это грубейшая ошибка астрономических справочников! — воскликнул Бурбакис. — Да, планеты не светят собственным светом, они слишком холодны. Но почему — шары? Вы, Шекет, побывали на сотнях планет нашей Галактики…
— А также на десятках планет в других галактиках, — скромно добавил я, чтобы не отклониться от истины.
— Вот видите! И везде вы видели простые, как формула квадратного трехчлена, шарики. Вам не было скучно?
Скучно? О какой скуке говорит Бурбакис, если каждый мир обладал своим запасом загадок, странностей и опасностей, от которых порой хотелось бежать на другой край Вселенной?
— Мне не бывает скучно! — заявил я. — Однако, какое это все имеет отношение к вашему изобретению?
— Прямое! Хочу запатентовать планету, отличающуюся тем, что она имеет форму вытянутых в пространстве нитей, которые можно завязывать узлом, располагать в любом направлении, разрывать, соединять и вообще делать все, что позволит фантазия изобретателя и законы механики.
— Гм… — протянул я, — и по-вашему, эту огромную тянучку можно назвать планетой?
— Кто скажет, что это звезда, пусть первым бросит в меня камень! — воскликнул Бурбакис.
— На звезду ваше изобретение похоже еще меньше, — согласился я. — Но, уважаемый господин, мы в нашем Бюро не выдаем патентов на идеи, как бы они ни были замечательны. Мы регистрируем изобретения, которые могут быть воплощены в металле, энергоне или, на худой конец, в камне.
— Уважаемый господин эксперт, — сухо сказал Бурбакис, — я не продаю идеи.
Планета, которую я намерен запатентовать, существует в виде промышленного образца, и я предлагаю вам провести экспертный анализ изобретения, немедленно вылетев на моем звездолете.
— Вот как? — усомнился я. — Что ж, демонстрируйте.
Я только впоследствии понял, насколько был опрометчив!
Лететь пришлось недалеко. Бурбакис приобрел для своих целей красный карлик ЕН4567/3 на расстоянии пяти парсеков от Солнца. Звездочка еще та, скажу я вам: вся в пятнах, будто немытая сковородка, да еще и без единой нормальной планеты — одни только астероиды носятся по невообразимым орбитам, так и норовя заехать в корму зазевавшемуся пилоту.
Влетели мы в систему с северного полюса, и мне сразу бросились в глаза странные темные нити, пересекавшие багровый диск звезды.
— Вот, — с гордостью заявил Бурбакис, — это планета Бурбон.
Мог бы придумать название поскромнее, честно говоря.
Не прошло и часа, как наш звездолет влетел в густую сеть. Длинные зеленые щупальца извивались со всех сторон, грозя захватить наше суденышко. На глаз я не мог оценить толщину щупалец и бросил взгляд на дальномер. Несомненно, это были самые большие щупальца, какие мне приходилось видеть — толщина их достигала трех-четырех сотен метров.
Они извивались и казались живыми, я решительно не представлял, как мы станем садиться на эту ускользавшую поверхность.
— Красиво? — с гордостью спросил Бурбакис.
— Красиво, — вынужден был признаться я. — Однако как насчет техники безопасности? Вон то щупальце сейчас схватит нас, если вы немедленно не выполните маневр обгона.
— Не схватит, — самодовольно заявил Бурбакис. — Это ведь планета, а не кальмар. Сейчас мы совершим посадку и я вам…
Он не успел сказать, что именно он намерен мне сделать или показать — звездолет ткнулся-таки носом в ближайшее щупальце, и резкий толчок чуть не свернул мне шею.
Когда я пришел в себя, то обнаружил, что погружен по пояс в вязкую и липкую субстанцию, а от бедняги Бурбакиса осталась одна голова, дико вращавшая глазами и ловившая ртом остатки воздуха.
— Шекет! — прохрипел изобретатель. — Возле вас! Красная коробка! Быстрее!
В метре от меня на зеленой поверхности щупальца действительно лежала большая коробка красного цвета с надписью: «Вскрыть в критической ситуации». Действовать нужно было очень быстро — коробка тоже погружалась в клейкую жижу, издавая странные охающие звуки.
Я протянул руку, но не достал, пришлось подобно Мюнхгаузену буквально потянуть себя за волосы, и я кончиками пальцев ухватился за вожделенную коробку в тот момент, когда она уже полностью погрузилась в зеленую внутренность щупальца. Я сжал пальцы и тут — хоп! — с глухим треском коробка лопнула, я едва не задохнулся от струи кислорода, ударившей мне в лицо, в следующее мгновение поверхность щупальца покрылась коркой и затвердела, отчего грудь мою сдавило жестким обручем, и я понял, что мне так и придется до конца дней торчать здесь подобно поясной статуе, изображающей известного космопроходца, поверившего глупым бредням малоизвестного космопроходимца.
Впрочем, Бурбакису пришлось еще хуже, поскольку на поверхности была лишь его голова, продолжавшая дико вращать глазами.
— Ну что? — мрачно спросил я. — Продемонстрировали свою планету? Что все это значит, и что прикажете делать?
— Небольшая недоработка, — прохрипел изобретатель. — Мне же все приходилось делать в кустарных условиях, промышленный образец всегда имеет недостатки…
— Это я уже понял, — прервал я. — Что все-таки произошло, хотел бы я знать!
— Видите ли, Шекет… Планета Бурбон сделана из органического материала, который является моим «ноу хау», и я не могу…
— Плевать на ваше «ноу хау»! — вскричал я. — Вы думаете, я украду секрет этой гадости?
— Кто знает, кто знает… — пробормотал Бурбакис. — Так вот, идея в том, чтобы запустить на орбиту вокруг звезды несколько килограммов синтезированного мной вещества, секрет которого я ни в коем случае…
— Да оставьте свой секрет там, где ему самое место! — воскликнул я.
— Нельзя ли покороче? Если сейчас нас опять начнет засасывать…
— Не начнет, — успокоил меня Бурбакис. — Так вот, я оставил на орбите вокруг этого красного карлика сотню килограммов вещества, которое я назвал бурбонитом. От излучения звезды вещество начало пузыриться, захватывать из пространства атомы водорода, магнитные поля, пыль — в общем, все, что попадалось на пути. И росло. Сначала это была довольно тонкая нить, вытянувшаяся вдоль круговой орбиты. Через год, когда орбита замкнулась, возникло то, что вы, Шекет, назвали щупальцем. Пыли и астероидов в этой системе более чем достаточно, и моя планета, которую, как я уже упоминал, вы совершенно неправильно обозвали щупальцем, начала разрастаться во все стороны. Возник второй отросток, потом третий… Через несколько лет Бурбон вырастил десятки тысяч отростков, которые опутали всю систему, протянувшись от поверхности звезды аж до самых границ, где холод межзвездного пространства не позволял органике разрастаться.
— Но почему ваша планета такая противно-вязкая? — раздраженно спросил я.
— А как иначе? — обиженно произнес изобретатель. — Это же органика! Она растет!
— На планете нужно жить, — напомнил я. — Нужно строить города, сажать сады, сеять хлеб…
— У вас узкое мышление, Шекет! — прохрипел Бурбакис. — Зачем сеять? Зачем строить? Зачем сажать? Мой полимер съедобен, в нем можно жить…
— Да? — сказал я, вложив в это короткое слово весь свой сарказм. — Разве это жизнь — торчать из поверхности Бурбона будто памятник самому себе? Неужели вас устраивает то, что от вас по сути осталась одна голова?
— Есть недоработка, — вынужден был признать изобретатель. — Я не вполне точно рассчитал коэффициент вязкости. В следующей модели…
— Вы полагаете, что дойдет до следующей модели? — осведомился я. — Лично мне кажется, что, если сейчас же не вызвать службу галактического спасения…
— Нет! — вскричал Бурбакис с таким ужасом, будто я предложил ему казнь через повешение. — Нет! Эти вандалы изорвут все нити моего Бурбона!
— Но я не намерен торчать здесь до конца дней! — возмущенно заявил я и потянулся к передатчику, который, как у любого звездоплавателя, висел под правым карманом моего спецкостюма. Помешать мне голова Бурбакиса не могла ни при каких условиях, и я позволил себе медленно вытащить передатчик из футляра, медленно поднести ко рту и…
Я не успел произнести ни слова — какая-то сила ухватила меня за ноги, сжала их, вытолкнула меня на поверхность щупальца и зашвырнула в пространство. У поверхности был воздух, но чем дальше я удалялся, тем разреженнее становилось вокруг, и я начал задыхаться. Мимо пронеслось свернувшееся калачиком тело изобретателя, и господин Бурбакис успел крикнуть мне:
— Зажмите руками нос, Шекет! Зажмите нос!
Я зажал руками нос и потерял сознание.
Пришел я в себя в кабине звездолета. Красный карлик светил за кормой, и диск звезды по-прежнему пересекали темные ленты Бурбона.
— Все в порядке? — беспокойно спросил Бурбакис, сидевший в кресле пилота.
Нигде не болело, если он это имел в виду.
