Василий Мидянин - Что делать, Фауст. Пропушкина
— Хорошо, милсдарь, ступайте, — нетерпеливо проговорил Гнедич. — Ваши стихи непременно будут рассмотрены. Пока же у нас весьма суриозный деловой разговор, коему вы мешаете своим присутствием.
— Понимаю. Еще раз прошу прощения, господа, что помешал. — Корнет попрощался энергичным кивком и вернулся за свой столик.
— Крайне назойливый молодой человек, — с неудовольствием констатировал Гнедич.
— Ладно тебе, Николай. — Пушкин задумчиво вертел тетрадку в руках. — Но как же все-таки несправедливо устроен мир, если незаурядный поэт вынужден подставлять голову под пули абреков. Умом понимаю, что таков воинский закон, а вот поди ж ты...
— Ты еще спроси, как можно писать стихи после Освенцима, — фыркнул Николай Иванович. — Полно, брат. Этот незаурядный пиит едет в Чечню, рассчитывая, что барышни потом на его мундир будут гроздьями вешаться. Таких пиитов на пятачок пучок в базарный день. Сейчас вон выйдем на улицу, и одари данной рукописью ближайшую урну.
— Ага, — ехидно заметил Гоголь, — старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, обматерил.
Покачав горестно головою, Пушкин выбрался из-за стола и направился в уборную. Вернувшись некоторое время спустя, он застал Николая Ивановича в чрезвычайно возбужденном состоянии.
— Вот кто мне объяснит, господа, почему Оличка Трофимова уже дважды редактор года по версии «Книжного обозрения», а мы с Александром Сергеевичем — по одному? — возмущался Гнедич, тыча пальцем в бок Николаю Васильевичу. — Как такое возможно в демократическом государстве, которое стремится поддерживать хорошие отношения с Евросоюзом?..
— И, брат, — Пушкин посмотрел на Гнедича. — Тебе еще работать сегодня, а ты уже набрался по самые брови.
— Что-с! — с достоинством оскорбился Гнедич. — Да я, если хотите знать, милсдарь, могу сейчас еще четыре литровые кружки употребить и пройти потом по перилам Аничкова моста, ни разу не покачнувшись! Давай биться об заклад? Запишусь вон в перипатетики, только вы меня и видели!..
— Терпеть не могу пьяниц, с пониманием отношусь к пьющим и с редкостной подозрительностию — к трезвенникам, — авторитетно произнес Гоголь.
— Молчи, чухонь! — совсем обиделся Гнедич.
Еще несколько минут Пушкин с Гоголем потратили на то, чтобы умиротворить расходившегося приятеля. Когда это удалось, Гнедич затосковал, потом бросил взгляд на свои наручные часы и заторопился:
— Ну, что ж, нам с Николя пора в редакцию; рукописи простынут! И кроме того, Линор Горалик обещала вывесить в сети новую серию комикса про зайца Пц. Спасибо за весьма уместную и чрезвычайно приятную компанию, душа моя Александр Сергеич. — Гнедич приобнял Гоголя за плечи и трагическим голосом произнес: — Мальчик, пойдем со мной, я раскрою тебе истинную суть сферы Дайсона!..
На улице друзья и коллеги церемонно распрощались. Гнедич с Гоголем направили свои стопы к «Петербургскому востоковедению», а Пушкин, глубокомысленно подбрасывая на ладони мелочь, обнаружившуюся в кармане брюк, двинулся в сторону набережной Фонтанки, где в кряжистом здании за нумером 59 на втором этаже располагалась его редакция. Первоначально он собирался еще выпросить у Николая Ивановича полтинник на машину, но так и не решился. Одно дело — любезно воспользоваться радушным хлебосольством старшего товарища и совсем другое — униженно клянчить у него гроши. Нет, господа, это решительно низко; у российского дворянина собственная гордость. В конце концов, теперь до «Нашего современника» уже и пешком было отнюдь не далеко.
Пушкин мечтал назвать свой журнал просто «Современник», но Некрасов решительно этому воспротивился. Был, дескать, в восьмидесятые-девяностые годы прошлого века такой журнал «Ровесник» для пубертатных подростков, печатавший в основном постеры Мадонны и Майкла Джексона. Хочешь, Александр Сергеевич, чтобы у читателя возникла стойкая ассоциация? Не хочешь. Значит, нужно провести небольшой мозговой штурм, дабы подобрать наиболее эффектное название. Читатель предполагается солидный, думающий, денежный, с определенным жизненным опытом, поэтому коммерчески удачные, но безнадежно спермотоксикозные названия наподобие «Подрочи!», «Паприколу!» и «Зыкинско!» с сожалением отбрасываем сразу. Название нужно меткое и лаконичное, при этом достаточно пафосное, дабы привлечь высоколобых интеллектуалов, и недостаточно заумное, дабы не отпугивать основную аудиторию и рекламодателя. К примеру, «Птюч» и «Jalouse» — замечательные примеры того, как журнал называть не надо, нелепое, беспомощное манерничанье для как бы продвинутой молодежи, которой хочется казаться умнее, чем она есть.
Совершенно справедливо, Коля, покорно отвечал Пушкин. Давай назовем журнал «Экстремальная хирургия».
Смешно, отвечал Некрасов. Хорошее название — «ОМ», продолжал он. Лаконично, многозначительно и многозначно, достаточно умно, но недостаточно заумно, свежо и экзотично, да и само слово «ом», хоть и несколько мутноватое в дефиниции, все же слишком на слуху, чтобы отпугивать массы; жалко только, что данный журнал находится целиком в формате вышеупомянутых «Птюча» и «Жалюза». Однако в отличие от них живет и развивается — вот что значит точное название! Вывеска — это уже полдела.
Угу, угрюмо кивал Пушкин. Давай назовем «Озорные убийства», сокращенно «ОУ» — умно, эффектно, свежо и непременно привлечет внимание скучающей интеллектуальной публики.
Хорошее название у журнала Гоши Свинаренко — «Медведь», упрямо продолжал лекцию Некрасов. Славные названия «Лица» и «Большой город». Что угодно можно публиковать под такими крепкими вывесками. Долголетие данных периодических изданий вполне подтверждает мои выкладки. Замечательное название «Итоги». Вот «Вокруг света» — стопроцентное попадание! Вот «Караван историй» — красиво, загадочно, стильно... А, Александр Сергеевич?
Хорошо, тряс головой Пушкин, пусть называется «Глицериновый отец» или «Мортира и свеча».
А вот, к примеру, почивший в бозе журнал «Другой» Игорька Мальцева, со вздохом продолжал Некрасов. Казалось бы, стопроцентное попадание. Это и аллюзия на «Плэйбой», и одновременно четкое указание на то, что это вовсе не клон «Плэйбоя», хотя и работает приблизительно в том же формате, что это совсем другое издание... Увы, прискорбная концентрация на одних и тех же проблемах и персоналиях, к коим питал недружественные чувства главный редактор, а также регулярные экскурсы в будни звезд хард порно вместо невинных голых девочек на развороте довольно быстро подкосили столь многообещающе начавшееся издание. Однако трейд-слоган «Другого» — «Журнал для умных и успешных» — перенять было бы вовсе не лишне. Это позитив, это правильно; какой же бычара с золотой цепью на шее и тремя классами церковно-приходской школы признается самому себе, а тем более окружающим, что он не умеет думать и жизнь у него не удалась? Впрочем, и с названием данного журнала тоже далеко не все столь замечательно, как кажется на первый взгляд. У многих оно вызывало смутное отторжение, поскольку представители альтернативных сексуальных ориентаций постоянно и агрессивно подчеркивают при всяком удобном случае, что они другие, не такие, как гетеросексуальное быдло. Видимо, именно поэтому Мальцеву пришлось наводнить журнал грубыми гомофобскими материалами за пределами всяческого житейского приличия — чтобы не сочли случайно журналом для педиков. Видишь, сколько сложностей? В идеале название нашего журнала должно содержать плюсы названия «Другой» и быть избавленным от его минусов. Итак, Александр Сергеевич?..
Одним словом, Пушкин в конце концов уперся рогом. Хорошо, сказал он, пусть будет «Наш современник», дабы не возникало ассоциации с пубертатными подростками и сексуальными меньшинствами; а обсуждение дальнейших модификаций названия — с другим главным редактором, пожалуйста. Некрасов, конечно, еще поскрипел, но деваться ему было некуда: Пушкин — это все-таки неплохой брэнд, под который охотно дают денег и рекламодатели, и меценатствующие инвесторы.
Поднявшись по белокаменной лестнице и поздоровавшись за руку с охранником на входе, Александр Сергеевич вошел в помещение редакции, попетлял по сумрачным коридорам, стены которых были увешаны прошлогодними обложками журнала, в очередной раз запнулся о груду сваленных под стеной пачек с последним нумером и попал в офис. Поприветствовал сотрудников, трудившихся за компьютерами в большой общей зале с лепными карнизами и внушительной хрустальною люстрою под потолком, ткнул пальцем в своего заместителя Гузмана — «Саша, зайди, пожалуйста», — чмокнул в щечку секретаршу Леночку — «Чаю, Ленок», — и прошел в свой кабинет, где с наслаждением опустился в высокое кресло на колесиках, вытянул ноги и запустил компьютер.
— Ну, что у нас плохого? — первым делом поинтересовался он, крутанувшись в кресле, когда вошедший следом Гузман плотно прикрыл за собой дверь и занял кресло для посетителей.
