Владимир Ильин - Слишком умная собака
– Теперь ты поймешь, почему я послал подальше Нила Степановича, когда он в первый раз заявился ко мне, как он выразился, "по важному государственному делу". Было это три года назад. Он долго ходил вокруг да около, ни разу не упомянув о тебе, а потом, когда я напрямую спросил его, чем, собственно, вызван его визит, поведал о том, что где-то за океаном изобрели некое страшное оружие. Будто бы научно-технический прогресс породил в виде нездоровой отрыжки такие мины, которые нельзя обезвредить. Будто бы эти мины реагируют на две вещи: на свет и на человеческий страх. Мне смутно припомнилось, что когда-то я уже читал один фантастический рассказ о том, как маньяк-изобретатель построил такой супертанк, который уничтожал всех, кто испытывал страх перед ним, но вступать в диспут на эту тему с необычным посетителем не стал. Вместо этого я полюбопытствовал с нехорошим предчувствием в душе, какое отношение это имеет к нашему заведению. Самое прямое, поспешил меня заверить Нил Степанович, самое прямое… Где гарантия, что подобные мины не окажутся в один прекрасный день в руках каких-нибудь безответственных террористов? И кто может поручиться, что в другой, не менее прекрасный денек, они не попадут в руки негодяев нашего, российского розлива? "Для этого вы и существуете, чтобы не допустить подобного", сказал я. "Конечно, конечно, – согласился Н.С. – Ну, а если все-таки?..". Игра словами мне начала надоедать. "Чего вы от меня хотите?", спросил я. Н.С. услужливо сообщил, что в недрах его ведомства родилась следующая идея: использовать против таких мин человека, который бы, с одной стороны, не знал, чем он занимается, и, соответственно, не испугался бы смерти, а с другой – мог бы прекрасно ориентироваться в условиях кромешной тьмы. И, по мнению Нила Степановича – а, главным образом, его руководства – лучше всего на эту роль подходил слепоглухонемой, причем начинать готовить его к подобной работе было бы целесообразно прямо сейчас… Может быть, как говорится, Бог милует, и такой человек вообще никогда не пригодится, но лучше все-таки заранее постелить соломку… И вот тут-то он наконец упомянул тебя. Он сообщил, что "его ведомство" внимательно изучило те немногие научные статьи в журналах по психологии, которые я опубликовал после того, как дело с тобой, Артем, сдвинулось с мертвой точки, и сочло, что именно "этот удивительный подросток" – кандидат номер один для выполнения "важного государственного задания"…
Вот тут я, признаться, взбесился и послал Нила Степановича вместе со всем его ведомством ко всем чертям. Я выдал возмущенную тираду, причислив Н.С. и компанию к тем чиновникам, которые не видят в несчастных детях, лишенных слуха и зрения, людей и которые считают весь труд воспитателей Дома бессмысленной тратой денег… Н.С. слушал меня внимательно, кивал головой и даже что-то конспектировал в пухлой записной книжечке. Это конспектирование стало последней каплей, и я выпроводил Н.С. самым беспардонным образом.
Однако, расстались мы, как оказалось, не окончательно. Когда в стране началась странная, умом не постижимая катавасия, когда передрались разнообразные политические течения, ручьи и лужи, когда на юге страны началась война с вакхабистами, и газеты стали все чаще и чаще сообщать о попытках шантажа правительства угрозами массового террора – тогда-то я вспомнил о предложении Нила Степановича. Он был легок на помине. Он заявился ко мне в компании худосочной особы женского пола, которую отрекомендовал как Марию Павловну Палкину, предназначенную для замещения вакантной должности сестры-хозяйки в нашем Доме, и я понял, что пресловутый "прекрасный день" настал… К тому времени ты стал уже почти полностью самостоятельным, Артем, и пора было подумать о твоем будущем. Помнишь, как я пытался устроить тебя то на фабрику инвалидов, где клеили картонные коробки, то на курсы машинописи слепым методом? Я знал, что, рано или поздно, тебе самому придется зарабатывать на кусок хлеба, но ни один из предложенных мною способов заработка тебе не понравился. Я уже начинал бояться, что неправильно воспитал тебя, Артемка. Ведь самое главное и самое трудное, как я считал, заключалось в том, чтобы исключить твою, пусть даже невольную, подспудную, но все-таки зависимость от других людей и чтобы ты сам понял и поверил в это… К моменту повторного визита Нила Степановича мне стало казаться, что я, жестоко просчитавшись, перегнул палку и не заметил того момента, когда ощущение свободы в твоей душе перешло в элементарный эгоизм… Неужели, думал я, мой мальчик, вместо того, чтобы ощущать свою неполноценность, ударился в другую крайность и возомнил себя уникальной, драгоценной личностью?
Вот почему у меня не хватило духа, Артем, повторить свой решительный отказ Нилу Степановичу и его братии. Вместо этого я порекомендовал спросить тебя – но с соблюдением мер секретности, поспешил вставить Н.С. – устраивает ли тебя предлагаемая "работа"…
И.А. поднялся и, тяжело ступая, словно у него подкашивались ноги, подошел к окну. Он долго вглядывался в ночную тьму, словно надеялся что-то разглядеть там, а потом, не поворачиваясь ко мне, сказал:
– Остальное ты уже знаешь…
– Знаю, – эхом отозвался я.
– И что ты думаешь обо всем этом?
– Я-то думал, что вы меня понимаете, как отец понимает сына, а оказалось, что это не так, – с трудом произнес искусанными в кровь губами я. – То, что вы приняли за мой эгоизм, на самом деле было болью… Не за себя – за вас, Иван Александрович! Я много передумал за время, прошедшее с нашего последнего спора, но не смог понять: каким образом человек, отдавший мне столько времени и сил, был способен допустить, чтобы результат его многолетнего труда канул втуне?!.. Ведь если бы я погиб, получается, что вы бы потеряли напрасно пятнадцать лет напряженной, самоотверженной работы! Что, не так?..
– Нет, – глухо сказал И.А. и наконец-таки повернулся ко мне лицом, но лица его в этот момент мне почему-то не было видно. – Ты ошибаешься, ты опять ошибаешься, Артем… Ты упускаешь из вида один фактор, который очень важен, который, наверное, важнее всего на свете. Если бы… если бы с тобой что-то случилось, я бы, естественно, проклял все на свете и себя в том числе, но в то же время меня бы утешало сознание, что ты погиб ради людей… В конце концов, от этих мин, будь они неладны, страдали в первую очередь не нилы степановичи, а самые обыкновенные люди, наши с тобой сограждане, чьи-то матери, дети, отцы и внуки!.. И не ради ведомства Н.С. ты рисковал собой, а ради людей, Артем! Пойми же, что это единственное – ради чего можно еще жертвовать собой в этом отвратительном, жестоком мире!..
– А Палка? – спросил я. – Какова истинная роль Палки в этой истории?
– Что – Палка? – махнул рукой И.А. – Она была подсунута нам Нилом Степановичем для того, чтобы обеспечивать, во-первых, режим секретности твоей "работы", а во-вторых – я так подозреваю – чтобы как-то контролировать меня, да и тебя, кстати, тоже… Наверное, по этой причине, я считаю, ей и понадобилась "утка" о причинах моей смерти. Неужели ты не понял, что они еще не отказались от намерений использовать тебя в качестве сапера? Они психологически прекрасно все рассчитали, Артем: они опять внушают тебе мысль о том, что я умер из-за тебя. Поверь, это не так… Только я повторяю, Артем, не делай поспешных выводов из данной ситуации.
– А из-за чего вы умерли? – с отчаянием крикнул я. – Ответьте!..
Но Иван Александрович ничего не ответил. Он просто исчез. А я проснулся. Совершенно некстати вспомнил строчку из стихотворения Владимира Цыбина: "Ночью к слепому приходят его глаза"… Только осознав, что разговаривал с И.А. во сне, я странным образом приобрел уверенность в том, что он все-таки умер. И в том, чту мне следовало сделать не откладывая.
Убедившись, что рядом со моей постелью никого нет, я откинул одеяло и неуверенно поднялся. Нащупав на стуле халат, накинул его на себя и двинулся к двери. Но на полпути был вынужден остановиться и схватиться за шкаф, чтобы не упасть. Когда приступ слабости прошел, я осторожно открыл дверь и шагнул в коридор.
В Доме я давно уже ориентировался так, как летучая мышь ориентируется во мраке пещеры. Пройдя в столовую, я ощупал часы. Было четыре часа утра. По идее, в это время даже самые бдительные сестры-хозяйки должны были дремать в дежурке.
Я прошел по коридору до конца, спустился по пологой лестнице на первый этаж и добрался до ящика с ключами, который висел на стене напротив комнаты дежурной по Дому. Раньше я не раз в отсутствие Ивана Александровича брал ключ от его кабинета, поэтому отлично представлял его место на доске с гвоздиками. Главное – не разбудить неосторожным движением дежурную…
Ключ был на месте. Я зажал его в своей потной и в то же время ледяной ладони и, ежесекундно ожидая чьего-нибудь прикосновения ко мне, отправился к кабинету И.А. Мне повезло: никто так и не наткнулся на меня и не осведомился, почему я брожу, как привидение в английском замке, по Дому среди ночи…
