Виктор Колупаев - Сократ сибирских Афин
— Государство считает себя вправе распоряжаться должностными и выборными лицами, — продолжил Аристипп, — как я своими слугами. Как я считаю своим правом, чтобы слуги мне доставляли продукты в изобилии, а сами ничего из них не касались, так и граждане думают, что должностные и выборные лица обязаны доставлять им все возрастающие блага в возможно большем количестве, а сами должны от всего этого отказываться. Ввиду этого тех, кто желает и сам иметь много хлопот и другим доставлять их, я воспитал бы так, как ты говорил, и поставил бы в разряд годных к власти. А уж себя-то я, Сократ, ставлю в разряд желающих жить как можно вольготнее и приятнее.
— А я так намерен совместить и то и другое, — заявил Алкивиад.
А Критий пока что промолчал.
— Правильно! — закричали нагие блудницы. — Давайте жить вольготно и приятно!
И повеселевшие вдруг гости тотчас же захотели жить вольготно и приятно, но Сократ остановил их.
— А давайте-ка рассмотрим, — предложил он, — кому живется приятнее — властителям или подвластным, господствующим или подчиненным?
— Нет, — ответил Аристипп, — я и в класс рабов тоже себя не ставлю. Мне кажется, есть какой-то средний путь между этими крайностями, по которому я и стараюсь идти. Путь не через власть, не через рабство, а через свободу, которая вернее всего ведет к счастью.
— Да, — сказал Сократ, — если этот путь не ведет и через людей, как не ведет он ни через власть, ни через рабство, тогда, пожалуй, в твоих словах есть доля истины. Но если, живя среди людей, ты не захочешь ни властвовать, ни быть подвластным и не станешь добровольно подчиняться властителям, то, думаю, ты увидишь, как умеют сильные, доводя до слез слабых, как целые общины, так и каждого порознь, держать их в рабстве.
Среди блудниц, как мне показалось, назревало какое-то недовольство.
— Давай рассмотрим, Аристипп и такой вопрос, — предложил, тем не менее, Сократ. — Как хозяева обращаются со слугами? Не смиряют ли они похотливость их голодом? А воровать не мешают ли тем, что запирают места, где можно что-нибудь стащить? А от побега не удерживают ли оковами? А лень не выгоняют ли из них побоями? Или как ты поступаешь, когда замечаешь у какого-нибудь слуги такие наклонности?
— Жестоко наказываю всячески, пока не заставлю служить, — ответил Аристипп. — Однако, Сократ, кто воспитывается для этого царского искусства, которое ты, по-видимому, признаешь счастьем? Чем те отличаются от людей, испытывающих разные невзгоды в силу необходимости, если им придется терпеть и голод, и жажду, не ложится с женщинами и переносить всякие другие труды, но только добровольно? Я со своей стороны не понимаю, какая разница, если одну и ту же шкуру стегают плетью, хочет ли человек этого или не хочет. Разве что только так, что, кто хочет подвергаться неприятностям, вдобавок еще и глуп.
— Глуп! Конечно, глуп! — поддержали Аристиппа блудницы.
— Как же так, Аристипп! — вскричал Сократ. — Ведь тот, кто терпит разные невзгоды добровольно, тот утешается мыслью, что трудится в надежде на успех. Тот, кто трудится с целью приобрести добрых друзей или подруг, или укрепить тело и душу, чтобы хорошо вести свое собственное хозяйство, оказывать услуги друзьям и многочисленным подругам, приносить пользу отечеству, — как же не думать, что и трудиться им приятно для таких целей и жить им весело, когда они сами довольны собой, и другие хвалят их и считают счастливыми? Кроме того, легкое времяпрепровождение и удовольствия, получаемые сразу без труда…
— Как это — без труда? — усомнились блудницы. — Потрудиться-то вам придется!
— … ни телу не могут дать крепости…
— Еще как могут! — воспротивились блудницы.
— … ни душе не доставляют никакого ценного знания…
— А познание женщин не в счет, значит?! — уже явно возмутились блудницы.
— Напротив, — упорно гнул свое Сократ, — занятия, соединенные с упорным трудом, ведут к достижению нравственного совершенства.
— А вот тут мы согласны! — заявили нагие блудницы и, образовав вокруг Сократа хоровод, запели сладостными голосами:
— Можно порока набрать легко хоть целую кучу:
Путь к нему гладкий ведет, и живет он от нас очень близко.
Пред добродетелью ж пот положили бессмертные боги:
Только тропинкой крутою и длинной дойдешь до нее ты,
Очень неровной сначала; когда ж достигнешь вершины,
Станет легка добродетель, тяжелою бывшая прежде.
А одна сказала Сократу в прозе:
— Не гонись, старый дурень, за мягким: как бы жестко не было!
— Куда мне, старику? — ответил Сократ. — Да и смешно, если посмотреть со стороны.
— Ты же знаешь, Сократ, что я пишу книгу под названием “К прорицателям”, которые осуждают меня за любовь к старому вину и гетерам? — спросил Аристипп.
— Как не знать…
— Здесь-то я и соберу дополнительный материал к своей книге.
— А что ты, Аристипп, хочешь сказать своей книгой? — заинтересовались блудницы.
— Я принимаю два состояния души — боль и наслаждение: плавное движение является наслаждением, резкое — болью.
— Тут мы с тобой не совсем согласны, — заявили блудницы.
— Между наслаждением и наслаждением нет никакой разницы, ни одно не сладостнее другого. Наслаждение для всех живых существ привлекательно, боль отвратительна.
— Что ты хочешь этим сказать, Аристипп? — спросили блудницы.
— Я имею в виду, что конечным благом является лишь телесное наслаждение, а не то, которое является спокойствием и некой безмятежностью, наступающей по устранении боли.
— Телесное, телесное! — обрадовались блудницы.
— Наслаждение является благом, даже если оно порождается безобразнейшими вещами и действиями. Если даже поступок будет недостойным, все же наслаждение является благом, и к нему следует стремиться ради него самого. Некоторые, конечно, не стремятся к наслаждению, но лишь из-за своей развращенности.
— Позор таким развратникам! — зашумели блудницы.
— Телесные наслаждения много выше душевных, и телесные страдания много тяжелее. Потому-то они и служат преимущественным наказанием для преступников.
— Хорошо тебя выучил Сократ, — порадовались блудницы.
— Мудрец наслаждается, а невежда страдает, — заявил Аристипп. — И достаточно бывает наслаждаться отдельным случайным удовольствием. Страсти постижимы.
— Но причины их непостижимы, — сказал Сократ.
— Достаточно постичь смысл добра и зла, чтобы и говорить хорошо, и не ведать суеверий, и быть свободным от страха смерти. Нет ничего справедливого, прекрасного или безобразного по природе: все это определяется установлением и обычаем.
— Вот чем философы и мудрецы превосходят всех людей, — поняли наконец-то блудницы.
— Да, если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему, — сказал Аристипп.
Блудницы начали разбирать учеников Сократа. На Аристиппа так накинулись сразу три.
— Выбери из нас одну! — потребовали они.
— Нет уж! — сказал Аристипп. — Парису плохо пришлось за то, что он отдал предпочтение одной из трех.
И действительно поволок под мышками всех трех сразу куда-то в кромешную тьму.
— Не опозорься, входя, — сказал ему Сократ.
— Не позорно входить, позорно не найти сил, чтобы выйти, — ответил Аристипп.
— Теперь-то я понимаю, — сказал Сократ, — почему Аристипп конечным благом объявил плавное движение, воспринимаемое ощущением.
— Где Аристипп, там нам делать нечего, — сказал Алкивиад. — Пройдем всю улицу, заглядывая под каждый красный фонарь!
Сократ, Алкивиад и Критий показались в дверях блудилища.
— А ты-то как тут оказался? — удивился Сократ, увидев меня.
— Взялся, — пояснил я.
— А как же симпосий? Каллипига страдает. Да и я там жду тебя, не дождусь.
— А… Глобальный человек, — почему-то с неприязнью в голосе сказал Критий.
— Сократ! — взмолился зазывала Федон, — возьми меня к себе в ученики!
— Так ведь я никого не учу, Федон, — ответил Сократ. — Разговариваю, разве что.
— Вот и возьми меня для разговоров.
— И что ты ждешь от этих наших разговоров?
— Я хочу до предела довести мастерство философского спора, предпочитая этические проблемы.
