Елена Чудинова - Мечеть Парижской Богоматери
– Хорошо.
Сдав эвакуационной команде бывшую жену имама, Эжен-Оливье поспешил выйти из метро. Еще когда они шли сюда, на мостах началась стрельба. Теперь она звучала иначе, стало быть, уже поступил приказ выставить пулеметы. Надо спешить. На ступенях Эжен-Оливье столкнулся с Роже Мулинье, вместе с которым спускался какой-то парень из катакомбников.
– Привет! Месса уже началась?
– Еще нет. Представляешь, это ведь будет месса-реквием! – воскликнул веснушчатый мальчишка.
– Я бы пошел, да куда там… Я сейчас к Малому мосту. Но я хотел дождаться, когда отец Лотар спустится в метро. Никто не знает, когда он уйдет из собора?
Собеседники переглянулись меж собой как-то странно.
– Не валяй дурака, Левек, отступай тогда, когда прикажут, – резко сказал Роже.
– Что отец Лотар?! – задерживая Роже, Эжен-Оливье стальной хваткой вцепился в его локоть. – Мулинье, договаривай!
– А ты разве совсем ничего не слыхал? Отец Лотар… и Софи Севазмиу… Они останутся в Нотр-Дам до конца. До самого конца. Они так решили. И отпусти-ка мою куртку Левек, дел еще много.
Он мог бы не просить, пальцы разжались сами. Эжен-Оливье шел к Малому мосту, сначала медленней, затем быстрее, по мере того как ему делалось понятней, что творится на баррикаде.
На Малом мосту между тем творилось нечто невообразимое. Ни обгоревшей баррикады, ни покрытия проезжей части моста уже не было видно под телами в синих мундирах. Другие синие мундиры бежали прямо по ним. Казалось, кто-то окатил керосином огромный муравейник.
– Да что им, вкололи чего, что ли, черт побери?! – в сердцах бросил Жорж Перну. – Прут как очумелые! Боже милостивый, как прут! Эй, Берто!
Тот, не спрашивая, отложил Калашников и плюхнулся на место Перну за пулемет.
– Алло, Поль, алло? – кричал Перну. – Гранаты для гранатометов есть еще? Разобрали? Нелегкая, ну ладно, пусть хоть для подствольников, хоть что-нибудь? Хорошо, возьмем! И отсигналь Ларошжаклену, пусть откуда-нибудь народу снимет, где потише, мне б еще хоть десять человек! Да у меня половина людей перебита, какой половина, две трети!
Да, две трети, и всего за каких-нибудь полчаса, подумал Эжен-Оливье, взглянув мельком на разбитую голову Ива Монту. Уже не было никакой возможности хотя бы переложить тела убитых в сторонку.
– Левек, дуй за гранатами, пока дают! – Жорж сверкнул отчаянной улыбкой. Упавшая на его лоб прядь волос почернела от слипшейся крови, не разбери поймешь чьей.
Эжен-Оливье вскочил и помчался: скрытое утомление было так велико, что он обращал не больше внимания на свист пуль, чем обратил бы на майских жуков. Ему казалось, что он может бегать, падать, вскакивать и стрелять до бесконечности, как заведенный автомат. Ему казалось, что этот завод никогда не кончится, туго скрученная пружина внутри никогда не разожмется.
Касим мчался по Малому мосту впереди, почти не прикрываясь пуленепробиваемым щитом. Он атаковал одним из первых, хотя вполне мог бы сидеть сейчас в «Шекспировской» библиотеке, атаковал, он вел солдат в атаку, задаваясь на ходу вопросом, заметит ли кто-нибудь, что он не стреляет? Он не понимал, почему не стреляет, не хотел понимать, какая сила тащит его навстречу пулям.
– Берто, я тебя сменю! – крикнул Жорж Перну прежде, чем успел понять, что пулемет, за которым лежал Роже, не стреляет.
Он не стал даже убирать тело, просто чуть подвинул плечом, лег бок о бок с мертвым. Он стрелял еще минут пять, пока пулемет не замолчал вновь.
Ларошжаклен успел: Эжен-Оливье мчался назад не только с гранатами для подствольников. С ним бежали семь человек, снятых на подмогу с более тихого моста Святого Людовика.
Есть! Касим легко запрыгнул на насыпь второй баррикады. Еще мгновение – и он был уже по другую сторону. Они в Ситэ! Они? Только в следующее мгновение в голову пришло, что в Ситэ покуда он один. Эти, мертвые, лежащие сейчас друг на дружке, успели, перед тем как так вот беспомощно попадать, положить всех ближних атакующих, всех, кроме него, Касима.
Это уже не имело никакого значения, они выиграли меньше минуты, меньше половины минуты. Но время потекло вдруг медленнее, чем воды Сены там, внизу. Он был наедине с мертвыми, единственный живой. Макисар в бейсболке, одетой назад козырьком, щуплый и невысокий, оказался девушкой. Да какое там, девочкой, никак не старше тринадцати. Рядом лежал мужчина средних лет, а ведь Касим встречал его раньше, как-то раз чинил автомобиль не в обычном своем сервисе, а в случайной дешевой мастерской. Он был там рабочим, да, несомненно. Никогда бы не принял его за макисара. А тот, за пулеметом, очень похож на Антуана. Антуан?! Нет, это был другой, просто похож.
Сколько лет длились эти секунды?
Касим лег за пулемет в то самое мгновение, когда время вдруг щелкнуло, сделалось быстрым. Чужие люди в синих мундирах уже бежали по мосту.
Эжен-Оливье бежал так, что казалось, сердце сейчас вылетит через глотку и плюхнется на мостовую. Показалось ли ему, что стрельба на Малом мосту вдруг стихла? Показалось. Ну продержитесь еще четверть минуты, ребята!
Из двух пулеметов и дюжины Калашниковых стрелял только один пулемет. Этого вполне достало, чтобы не дать атакующим влезть на баррикаду. Стрельба была прерывистой, неровной. Кто-то успел подскочить, занял у пулемета место раненого. Эжен-Оливье между тем наклонился над ним, чтобы посмотреть, чем помочь.
Что за чертовщина?!!
– Дерьмо!! – изумленно выругался кто-то рядом. – Эй, что за дела?!
– …Пусть… катятся… к черту в задницу… – раненый в мундире мусульманского офицера с трудом разлеплял синюшные губы. Минуты его были сочтены. – Я… я им не Касим… Я – Ксавье!
«Правильно, конечно, что перебросили народ на Малый мост с моста Святого Людовика, – подумала Жанна, передергивая затвор. – На втором острове не развернешься для наступления. А все же лезут, понемногу, а лезут. Ну да ничего, тут и двух человек хватит. А с минуты на минуту и третий подойдет».
Покуда отбились, можно и сигаретку выкурить. Не сигара, конечно, но хоть какое-то курево, эти гнусные «Голуаз». Слободан распечатал новую пачку. Он не отказался бы от «Беломорканала», который курит София Севазмиу, но не мог же он попросить женщину поделиться такой дорогой контрабандой.
– Эй, новость слышали?! – этого молодого макисара Жанна не знала, и уж тем более не знал Слободан.
– Нет, а чего? Тебя сюда поставили, с нами?
– Так уже незачем ставить! Они оттянулись, не хотят больше в мясорубку. Тут телефон с одного сняли, прослушали голосовую почту. По меньшей мере, на час оттянулись! Хотят артобстрел устроить, чтоб, значит, нам в ответ, суда на воду спустят, с берегов пойдут. Всерьез изготовились, молодцы! То-то будет жаль, что атаковать через час станет некого! Ну, удивятся, бедняги. Словом, приказано сворачиваться.
– Классно!! – Жанна вскочила, вскинув руки над головой. – Ну, классно!! Обманули дураков, на десяток кулаков! Ну, я сейчас партию Жизели танцевать начну!
Слободан невольно усмехнулся, с наслаждением затягиваясь дымом. Он тоже поднялся, стоял, опершись ногой о мешок, и было несказанно приятно распрямить плечи. Отшвырнув окурок, он невольно проследил его полет – туда, на вражескую от баррикады сторону. Окурок упал на асфальт, рядом со сжавшей револьвер рукой убитого. Рука начала медленно подниматься, дуло револьвера вновь обрело зрение, оно смотрело мимо Слободана, на прыгающую по баррикаде Жанну.
Револьвер дернулся, изрыгнув выстрел. Дернулось, теперь уже на самом деле в последней конвульсии, тело на асфальте.
Слободан успел полуоттолкнуть, полузакрыть Жанну, как пришлось, грудью. Дело дрянь, еще спокойно, еще как если бы ничего не случилось, понял он. Очень дрянь.
– Ранен?! Эй, гад сильно зацепил?
– Не знаю еще. Когда добежишь до метро… пошлешь за мной… санитаров… – Сначала слова шли совсем легко, потом труднее, он говорил и опускался на колени, не падал, нет, просто привалился спиной к завалу. Сознание, только что ясное, замутилось стремительно, словно кто-то затуманил дыханием прозрачное стекло.
– Ты… слышала… приказ… Здесь больше незачем быть. Беги!
– Ну фиг тебе!!
Слободан ощущал, как мостовая едет под ним, словно жесткая терка. Затем камни отчего-то перестали терзать его и зрение сделалось отчетливее. Он обнаружил, что лежит почти у самого спуска на платформу Ситэ, а над ним наклонилась Жанна. Впрочем, он не сразу узнал ее. Чаще всего бледноватое, лицо Жанны светилось изнутри каким-то неистово ярким румянцем, оно горело, как бешеный розовый фонарик, а пушистые волосы челки вдруг стали темными и блестящими, гладко лежащими на лбу, словно их нарисовали. Ах, это от дождя, стекавшего прозрачными каплями по ее щекам. Но дождя не было. Жанна отерла лицо рукавом ковбойки. Слободан с ужасом понял, что девочка в одиночку тащила его от моста Святого Людовика до самого входа в метрополитен. Да как ей вообще удалось сдвинуть его с места, с его-то ростом и девятью десятками килограммов!
