Алексей Олейников - Левая рука Бога
В голове билась какая-то жилка: что он тут забыл, что ему вообще надо в этом городе? Валить надо.
Ярцев раздвигал руками слои тумана – кисейные, невесомые, сигнал Катиного умника усиливался. Совсем рядом. Он миновал фонтан, который угадал по журчанию, в тумане что-то прошуршало, зазвенело, что-то большое перемещалось в зале «Ирия», а потом туман кончился – как отрезало. Под ногами все еще хрустело, Денис присел, поднял стекляшку.
Не стекло. Алмазы. Кольца, серьги, элитная бижутерия от Аманды Чу, умники россыпью, сумки, круглые пузыри дальновидов, целые горы, меха, одежда – много, горы одежды, ворохи бумажных денег, все, что было ценного в «Ирии», было собрано в одной громадной куче. Мечта покупателя.
У подножия этой горы сидела Катя Локотькова, завернувшись в золотое кимоно.
– Привет, – сказала она. – Давно не виделись.
– Да уж два дня как, – обалдело сказал Ярцев. Жилка в голове билась все сильнее, он ничего не понимал, но чувствовал, что вот-вот откроется какое-то понимание.
– Ты чего тут?
Катя вяло перебирала кольца, надевала их на пальцы, проверяла – сколько налезет на пальцы, двадцать, тридцать, пятьдесят? Сколько браслетов усядется на ее запястьях?
– Да вот, – она повела рукой. – Видишь…
Ярцев осторожно подошел. Полная глупость, но ему казалось, что…
– Это ты сделала?
– Что?
– Ну… «Ирий» разнесла?
– Ага, – сказала Катя. – И поезд из-за меня.
– Ты была в тоннеле?!
– Я уехать хотела. Не могла больше так жить, в этом городе, с этими людьми.
– Думаешь, в Москве все иначе?
– Неважно, – она улыбнулась хищно, торжествующе. – Теперь мне все равно, я и в Суджуке зажечь сумею.
– С этим? Как хомяк, шмоток натащила, и что – все изменилось?
– Нет. Вот с ним я все смогу.
Над горой поднялась огромная золотая голова. Дремавший дракон раскрыл изумрудные глаза, усы его затрепетали, Ярцева накрыла волна жажды, желания – острого, сильного желания обладать, владеть всем, до чего он может дотянуться, все, что положено ему по праву первого взгляда на вещь, жилка билась все сильнее, сотрясала голову изнутри, эти две волны – одна снаружи, другая из глубины его естества – сталкивались в черепной коробке…
Денис согнулся пополам, схватился за голову. Сдавил виски, с трудом выпрямился – охватил взглядом колоссальное тело, от кончика хвоста до трепещущих усов, пробежался по гибкой чешуе, оценил тягучее золото тела…
И вздохнул.
Боль отступила.
– Да ну, фигня какая, – сказал Ярцев. – Ты серьезно? Я думал, ты умнее.
Дракон распахнул пасть, издал вопль, разметавший туман, поднялся над горой вещей.
– И как ты его сделала? – безжалостно продолжал Ярцев. – Это же корова с крыльями, а не дракон. Хреновый образ, Катя, я думал, ты способнее.
Катя обеспокоилась, глаза ее заметались.
– Как это… Почему? Ты ничего не понимаешь, у тебя все всегда было хорошо! – закричала она. – Ты не приходил домой, к пьяной маме, когда есть нечего, потому что она твой обед пропила. И ужин, и завтрак, и ты не знаешь, что делать, потому что это мама, а тебе десять лет. А другие, большие и взрослые, умные и сильные, говорят – не плачь, девочка, мы заберем тебя от плохой мамы и увезем в хороший детский дом. Там тебя всегда будут кормить. Там тебе будет хорошо, там не будет плохой мамы.
Дракон раскачивался над ней, Катя плакала, но не утирала слез:
– А ты не хочешь, чтобы не было мамы, ты просто хочешь поесть и чтобы все вернулось, все стало как раньше, когда был папа. Тебе-то как понять, Ярцев, ты как сыр в масле всю жизнь катался! А потом ты растешь, и тебе все чаще говорят, что ты дольщица. Это как клеймо под кожей, его напильником не сдерешь. Почему у других девочек платья красивые, а у меня нет, почему эти колготки, опять они, почему у меня рюкзак порванный, я хочу новый, розовый, мама, почему…
Слезы сверкали на ее глазах, губы дрожали, а потом Денис потянулся и поцеловал ее. Она закрыла глаза, заплакала громко, навзрыд, совсем по-детски, уткнулась ему в плечо.
– Уходи, – сказал Денис, и золотой дракон побледнел и расточился в пустоту.
Глава сорок девятая
Человек шел вдоль стены. Пять шагов – отдых, пять шагов – отдых.
Человек тяжело дышал. Испарина покрывала бледный лоб. Серебряные листки «паутинки» дрожали на висках. Сенсорные двери услужливо распахивались перед ним, он перешагивал через тела, не делая попыток никому помочь, шел дальше.
Человек поднял глаза на указатель.
«Рабочая зона установки, во время активного режима не входить без спецзащиты». Сенсор лифта услужливо мигал.
Цветков, с трудом переставляя ноги, побрел в сторону служебной лестницы.
* * *– Ну вот, видите, – сказал отец Сергий.
Меринский видел.
Весь Шестой ряд был заставлен машинами. От самого начала по пешеходной дорожке двигалась очередь, кое-кто, устав, садился на покрывала, чтобы передохнуть, перекусить, выпить чаю из термоса. Меринский отметил, что преобладали женщины. Разных возрастов.
«Благочинному это не понравится, – подумал порбовец. – Приказу тоже. Как быстро… Не может массовое помешательство развиваться так быстро».
– Вы нервничаете, – заметил Меринский.
– Матушка моя в Краснодаре, – сказал отец Сергий. – Кесарево сделали, какие-то осложнения. Увезли ее. А тут чрезвычайное положение. Да еще с Улитой…
Он махнул рукой.
– Разберемся, – сказал Меринский. Машина остановилась около дома, здесь очередь завивалась кольцами, петляла, женщины перегородили улицу, сходились вместе, судачили.
Все это производило впечатление странного сочетания сельского схода и поклонения святым мощам.
Меринский вышел, и его разом накрыла нездоровая истерическая атмосфера, он двинулся к дому, проталкиваясь через толпу, выхватывал подробности для отчета.
У дерева рыдает молодая девушка, женщина постарше – ее мать, очевидно, пытается ее утешить. Другая выходит из распахнутых ворот с сияющим лицом, идет, не чуя земли под собой. Много радости, много ошеломленных улыбок, разговоры вдоль улицы, весь Шестой ряд перешептывается, спрашивает и восклицает.
– …не доживет, говорит…
– …как и сказала, мальчик…
– …а Петровна-то, грех какой, спросила, какой ярлык выигрышный. А Улиточка ответила…
– …руки наложила, отвела – и все заросло…
– …Господь по молитвам нашим послал нам заступницу…
«Здесь нужен сотрудник из отдела по делам религий, – озабоченно подумал Меринский. – И тесное взаимодействие с церковью. Если запустим, культ вырастет. Хватит с нас анциферов…»
– Позвольте, – Меринский властно раздвигал очередь.
– Граждане, вы куда? – дорогу им преградил казак. – Очередь не здесь начинается.
– Тарас, это же я, – сказал отец Сергий. – Не узнал?
Казак замялся.
– Что у вас там? – подлетела женщина. – Стойте спокойно, она всех примет, не надо поперек всех в рай бежать.
– Приказ общественного развития и благоустроения! – Меринский махнул удостоверением. – А это хозяин дома, отец Сергий.
Женщина поджала губы, глянула подозрительными маленькими глазками.
– Да знаю я.
– Здравствуй, Марина, – сказал отец Сергий.
– Проходите, – Марина Семеновна повела их за собой сквозь толпу.
– Ваша прихожанка? – спросил Меринский.
– Хорошая женщина, – отец Сергий удивленно оглядывал людей. – Спор у нас вышел после вчерашней службы. Надо же, сколько…
«Примерно полторы тысячи, – прикинул Меринский. – На второй день…»
Чем ближе они подходили, тем тише становилось во дворе, наконец люди расступились, и они выпали в круг благоговейной тишины.
Улита сидела во дворе, рядом, у ее ног, играли девочки и спал Гордей.
На стул к ней подсаживался очередной проситель, склонялся, что-то шептал. Девушка откидывала волосы, отвечала, и реакция у всех была почти одинаковая – женщины всхлипывали, прижимали руки к лицу, кто-то кидался целовать ей руки, кто-то вставал, как пьяный, шел, не разбирая дороги. Две старушки в белых платочках бойко подскакивали, подхватывали такую просительницу под руки, уводили.
– Папа пришел, – Улита смотрела синими глазами, в которых кружились золотые искры.
– Здравствуй, доча, – настоятель отвел глаза. Что с ними творится, что с ней случилось: благодать или искушение? Батюшка не знал. Каждое воскресенье он предстоял перед Богом, творил чудо преосуществления хлеба и вина в Тело и Кровь, открывал людям великое чудо, Богом дарованное. А теперь чудо вторглось в его жизнь, как бешеная бора, срывающая крыши, и он не знает, что с ним делать.
– Может, мы поговорим в доме? – отец Сергий беспомощно оглянулся, он был в прицеле десятков глаз.
– Зачем? – удивилась девушка, отец смешался. – Разве нам надо что-то скрывать?
– Доча, что ты делаешь? – Не те слова, вообще все не так, это не его Улита, тихая, скромная девочка, не ее глаза. – Зачем все это? Эти люди, зачем ты их прельщаешь? Чьей властью, Улита?
