Стивен Кинг - Несущая огонь
— Выскажет, — согласился Рэйнберд, — и это будет конец. Увидев, в каком он состоянии, она сразу поймет, что все это время я ее обманывал. И тут же смекнет, что все это время я был у вас за подсадного. Следовательно, весь вопрос в том, как долго вы сможете протянуть.
Рэйнберд подался вперед.
— Учтите два момента. Первый: вам придется примириться с мыслью, что она не будет зажигать для вас костры ad infinitum[23] Она не автомат, а просто девочка, которая соскучилась по отцу. С ней нельзя, как с лабораторной крысой.
— Мы и без вас… — взорвался было Хокстеттер.
— То-то и оно, что нет, — не дал ему закончить Рэйнберд. — Так вот, это знает любой экспериментатор. Принцип кнута и пряника. Зажигая костры, Чарли будет думать, что она соблазняет вас пряником и что вы — а значит, и она — шаг за шагом приближаетесь к ее отцу. На самом деле все, разумеется, наоборот. В данном случае пряник — ее отец, и соблазнять ее этим пряником будем мы. Если перед носом у мула держать лакомый кусок, он перепашет вам все поле. Ибо мул глуп. Но эта девочка — нет.
Он сверлил глазом то Кэпа, то Хокстеттера.
— Я готов повторять это снова и снова. Что, легко вогнать гвоздь в железное дерево? Та еще работенка, но вы почему-то постоянно об этом забываете. Рано или поздно она вас раскусит и сыграет отбой. Потому что она не мул. И не лабораторная крыса.
«А ты только и ждешь, когда она выйдет из игры, — подумал Кэп с тихой ненавистью. — Ждешь, когда ты сможешь отправить ее на тот свет».
— Итак, это отправная точка, — продолжал Рэйнберд. — Начинайте эксперименты. А дальше думайте, как максимально протянуть их. Закончатся эксперименты — валяйте, систематизируйте. Если соберете достаточно информации, получите вознаграждение в больших купюрах. Съедите свой пряник. И можете снова впрыскивать ваше зелье разным олухам.
— Вы опять за оскорбления? — голос Хокстеттера задрожал.
— При чем тут вы? Это я про олухов.
— И как же, по — вашему, можно протянуть эксперименты?
— Чтобы ее завода хватило на первое время, будете давать ей маленькие поблажки, — ответил Рэйнберд. Пройтись по лужайке. Или… все девочки любят лошадей. Пять — шесть костров она вам устроит только за то, чтобы прокатиться на лошадке по верховой тропе — понятно, не без помощи грума. Я думаю, этого вполне хватит, чтобы дюжина бумагомарак, вроде Хокстеттера, еще пять лет потом исполняла победный танец.
Хокстеттер рывком встал из-за стола:
— С меня хватит!
— Сядьте и помолчите, — одернул его Кэп. Побагровевший Хокстеттер готов был ринуться в бой, но весь его запал улетучился так же быстро, как возник, даже слезы навернулись. Он снова сел.
— Свозите ее в город за покупками, — продолжал Рэйнберд. — В увеселительный парк покататься на машинках. Скажем, в компании с Джоном, добрым дядей уборщиком.
— Вы всерьез думаете, — подал голос Кэп, — что этими подачками…
— Нет, не думаю. Долго так продолжаться не может. Раньше или позже она опять спросит про отца. Она ведь тоже человек. И у нее есть свои желания. Она с готовностью поедет куда скажете, ибо считает: услуга за услугу. Но в конце концов опять встанет вопрос о любимом папочке. Она не из тех, кого можно купить. Ее голыми руками не возьмешь.
— Итак, приехали, — задумчиво произнес Кэп. — Все выходят из машины. Проект исчерпан. На данном этапе, во всяком случае. — По разным причинам он испытывал огромное облегчение от подобной перспективы.
— Нет, не приехали, — сказал Рэйнберд со своей леденящей улыбкой. — У нас в запасе будет еще одна козырная карта. Один большой пряник, когда уже не останется маленьких. Я не имею в виду гран — при — ее отца, но кое-что способно заставить ее проехать еще немного.
— Что же? — спросил Хокстеттер.
— Догадайтесь. — С лица Рэйнберда не сходила улыбка, но больше он не сказал ни слова. Кэп, может, и сообразит, хотя за последние полгода он сильно развинтился. И все же мозги у него даже в среднем режиме работают куда лучше, чем у его подчиненных (включая претендентов на престол) с предельной нагрузкой. Что до Хокстеттера, то этот ни за что не сообразит. Он уже поднялся на несколько ступенек выше собственного уровня некомпетентности — своего рода подвиг, который вообще-то легче совершить государственным чиновникам, чем кому-либо другому. Хокстеттер давно разучился брать след по запаху.
А впрочем, догадаются они или нет, каким будет последний пряник (так сказать, поощрительный приз) в этом маленьком соревновании, не столь уж важно; на результат не повлияет. В любом случае он, Рэйнберд, пересядет за баранку. Он, конечно, мог задать им вопрос: кто, по — вашему, отец девочки после того, как вы ее лишили отца?
Но пусть сами догадаются. Если сумеют.
С лица Джона Рэйнберда не сходила улыбка.
* 4 *Энди Макги сидел перед телевизором. Мерцал янтарный глазок коробки дистанционного управления. На экране Ричард Дрейфус пытался изобразить некое подобие Чертова Пальца — вроде тех в пустыне, где приземлялись эти тарелочки — в домашних условиях. Энди наблюдал за его действиями с глуповато — блаженным лицом. При этом он был натянут как струна. Сегодня контрольный день.
Три недели, прошедшие после аварии, превратились для Энди в пытку, когда едва переносимое напряжение сменялось почти преступной радостью. Он хорошо понимал состояние оруэлловского Уинстона Смита, который на какое-то время ошалел от своего подпольного бунтарства. У него, Энди, появилась тайна. Она точила и терзала его, как всякая сокровенная тайна, но она же вернула ему бодрость духа и былые силы. Он обошел их на полкорпуса. Одному Богу известно, хватит ли его на всю дистанцию, но первый рывок сделан.
До десяти оставалось совсем немного — в десять придет Пиншо, как всегда, улыбаясь. Они вдвоем отправятся в сад на утреннюю прогулку, чтобы обсудить как продвигаются его дела. Энди даст ему посыл… попытается дать. Он бы давно это сделал, когда б не телемониторы и понатыканные всюду «жучки». Ожидание позволило ему обдумать стратегию нападения, еще и еще раз проверить наиболее уязвимые места. Кое-что в сценарии он мысленно переписал, и не один раз.
Ночами, лежа в темноте, он неотвязно думал: Большой Брат[24] все время смотрит на тебя. Помни об этом каждую секунду, об этом прежде всего. Ты под колпаком у Большого Брата, поэтому, чтобы спасти Чарли, ты должен их всех перехитрить.
Он спал как никогда мало, в основном потому, что опасался заговорить во сне. Иногда часами лежал, боясь даже пошевелиться, — вдруг их насторожит, что накачанный наркотиками человек ведет себя излишне беспокойно. А когда его все же смаривало, спал чутко, видел странные сны (его преследовал одноглазый Джон Сильвер, долговязый пират с деревянной ногой) и то и дело просыпался.
Избавляться от торазина оказалось проще простого — они ведь были уверены, что он без наркотика не может. Ему теперь приносили таблетки четыре раза в день и ни о каких тестах со времени аварии не заговаривали. «Похоже, они махнули на меня рукой, — решил Энди, — и сегодня на прогулке Пиншо сообщит мне об этом».
Иногда он, откашливаясь, выплевывал таблетки в кулак, а затем вместе с объедками отправлял в мусоропровод. Иногда он прихватывал их в туалет. А то еще делал вид, будто запивает их пивом, а сам сплевывал в полупустую банку, где они благополучно растворялись. Про банки он как бы забывал и, когда пиво окончательно выдыхалось, выливал его в раковину.
Видит Бог, все это он делал не профессионально, чего наверняка нельзя было сказать о тех, кто за ним наблюдал. Но вряд ли они сейчас наблюдали за ним так уж пристально. В противном случае, рассуждал он, его бы давно накрыли. И весь сказ.
Дрейфус вместе с женщиной, чей сын в данный момент катался на тарелочке в компании инопланетян, карабкался по склону Чертова Пальца, когда раздался короткий зуммер, что означало: открывается дверь. Энди едва не подскочил.
Ну вот, пронеслось в голове.
Вошел Герман Пиншо. Он был ниже ростом, чем Энди, хрупкий, изящный; с первого дня Энди почувствовал в нем что-то женственное, хотя и не мог себе объяснить, что именно. Сегодня Пиншо был в серой водолазке и легком костюме — как с картинки сошел. И, как всегда, улыбочка.
— Доброе утро, Энди, — сказал он.
— А? — встрепенулся тот и, помедлив, словно в раздумье, ответил: — Здравствуйте, доктор.
— Ничего, если я выключу? У нас ведь сегодня прогулка, не забыли?
— Да? — Энди нахмурился, но затем лоб его разгладился. — Ладно. Вообще-то я его не первый раз смотрю. Конец мне нравится. Очень красиво. Он улетает на тарелочке, представляете? К звездам.
— Красиво, — согласился Пиншо и выключил телевизор. — Ну что, пойдем?
— Куда? — спросил Энди.
— На прогулку, — терпеливо повторил Пиншо. — Вспомнили?
