Роберт Шмидт - Бездна
– Насколько я знаю, нет. А потому он все сильнее нервничает и накручивает себя.
– А вы не можете что-нибудь смастерить, чтобы дать ему о нас знать? – Помнящий указал на окружающие их кучи разбитых компьютеров.
– Если бы я мог – давно бы уже ему ответил, – отрезал Тесла. – Несмотря на то, что он – русский.
– Серьезно?
– Вы о чем?
– Старый порядок рухнул двадцать лет тому, а вы все еще не доверяете россиянам?
Профессор нервно поправил очки.
– Вообще-то вы правы, капитан. Теперь мы, самое большее, вроцлавцы, а они – москвичи. Наших государств уже давно нет, и ничто не указывает, чтобы мы когда-нибудь сумели выстроить их снова. Но… – он задумался на миг. – Я какое-то время назад разговаривал с Господином Яном. Спрашивал, должно ли нам объявить о полученной информации. Его советники посчитали, что – нет. Единогласно. Да и ему, похоже, эта идея не слишком пришлась по нраву.
– Почему? Люди воодушевятся, если узнают, что выжили не только они. Что где-то есть город, в котором все еще сохраняется шанс на возрождение цивилизации.
– Вы так полагаете?
– А вы считаете иначе?
– Увы, – вздохнул ученый. – Мы получаем все более нервные сообщения от единственного человека. Никто ему не отвечает. Вы видите в этом нечто позитивное?
Учитель открыл рот, словно собираясь ответить, но не произнес ни звука. Он не подумал об этом аспекте происходящего. Для людей, скатывающихся все ниже и проигрывающих все новые битвы с природой, информация о том, что где-то есть одинокий радиоаматор, которому не удалось установить контакт ни с одним большим городом, может оказаться последним гвоздем в гроб.
– Будь у нас побольше таких людей, как вы… – отозвался он после долгого молчания.
– Даже сто гениев не придумают способ совладать с новой экосистемой. – Тесла рассмеялся, когда понял, как это прозвучало. – Нет, я вовсе не считаю себя гением. Так, обычный интеллигент. Ученый. До войны я работал в университете. Был доктором наук, даже не в постоянном штате. Профессором меня назвали эти простаки, – кивнул на сводчатую стену, то есть на Място. – Для них обычный магистр – уже кто-то вроде Эйнштейна.
– Я кое-что об этом знаю, – признался Помнящий, оперевшись на один из бронированных шкафов. Русский как раз замолчал, раздавшийся треск дал понять, что он отключил аппаратуру. – В своем анклаве я устроил школу, отчего меня назвали Учителем.
– Мне казалось, что вы – солдат…
– Был им. Четыре года службы в спецвойсках. Потом перешел в частный сектор. Перед Атакой я работал в фирме, мы охраняли политиков и знаменитостей.
– Чудесно. Но откуда тогда эта тяга к учительству, могу я спросить? – Тесла отключил и снова накрыл приемник.
Заботился об оборудовании, словно о собственном ребенке. Ничего странного: это могло оказаться последнее действующее радио к западу от Днепра.
– Смею надеяться, что я не идиот. Заметил, что все вокруг сыплется, и решил делать с этим хоть что-то, совсем как тот москвич, – он специально употребил название, которое минуту назад использовал сам ученый. – Я посвятил этому восемнадцать лет. Через мою школу прошли два поколения обитателей анклава. Я учил читать, писать, считать и сражаться. Тем, кто был поумнее, излагал также основы медицины, истории, географии и химии. Вбивал малышне общие знания, одновременно вкладывая им в головы, что следует делать, чтобы выжить. И знаете, как меня отблагодарили?
– Догадываюсь, – усмехнулся Тесла. – Вы получили, если верно понимаю, мгновенный расчет?
– Мягко говоря.
– Да уж… – ученый снял очки, протер их. – Прошу не принимать этого на свой счет, но нынче наука не в чести.
– Но ведь знание – это сила, – возмутился Помнящий.
– Вы это знаете, я это знаю, но для всех прочих уцелевших это уже не настолько очевидно.
– Не понимаю…
– Это непросто понять, но оно так и есть. Вот скажите мне, зачем людям, которые обитают в каналах, знания об истории, географии или литературе? Где они сумеют этим воспользоваться?
– Вы шутите.
– Нисколько. Я говорю серьезно. Если вы задумаетесь, то и сами поймете. Это плохо, мы знаем об этом, но это, увы, неизбежно… Мира, описываемого в книгах, которые вы даете детям для чтения, уже нет. И никогда не будет. Медицина? Зачем кому-то ее основы, если последние лекарства мы использовали лет пятнадцать назад, а если вы найдете их где-то на поверхности, пропущенные собирателями таблеток, то скорее отравитесь, чем излечитесь. Или, например, диагностируете вы воспаление желчного пузыря – и что дальше? Пациент все равно умрет, если дело уже дошло до воспаления. Да… Большинство знаний, которыми мы владеем, сделались бессмысленными, – он подчеркнул последнее слово.
– А история? Без нее мы перестанем быть…
– Кем? – перебил его Тесла. – Людьми?
– Поляками.
– Уж простите, но мы ведь только что об этом разговаривали. Вчера мы были просто вроцлавцами. Сегодня – граждане Вольных Анклавов, Лиги, Нового Ватикана. А что будет завтра? История – это список цивилизаций, которые обрушились и никогда уже не восстанут. Это прекрасная повесть о людях, которые так долго стремились к самоубийству, что, в конце концов, его совершили.
– Вы говорите, как…
– …как беспристрастный ученый, который видит вещи такими, какими они являются. Без розовых очков и идеализации. Как я уже говорил, мне это нисколько не нравится, но я понимаю, что тут причина, а что – результат, и, увы, я не вижу и шанса удержать этот расклад.
– Знаете что? – Помнящий оторвался от шкафа. – Идя сюда, я многое обдумал. В том, что вы говорите, есть немало правды, но я делаю из представленных вами фактов совершенно другой вывод и все еще вижу смысл в сохранении знания.
– Вы меня не поняли, поручик… прошу прощения – капитан. Я не сказал, что мы должны все позабыть. О, нет. Знание необходимо сохранять, но так, как это было сделано после падения Римской империи. В так называемые средние века. Я лишь не поддерживаю идеи распространения знания в обществе. Оно должно культивироваться в закрытых коллективах, где науку будут наследовать избранные, лучшие из лучших. Только таким образом мы не утратим то, что накопили наши предки. Сколько, например, ваших учеников сумеют процитировать знаменитые строки «Пана Твардовского»?
– Человек пять-семь.
– А сколько – поймет?
Учитель не ответил. Профессор предлагал самый худший сценарий, но в одном был прав. Из года в год становилось только хуже. Нежелание учиться нарастало. Как и сопротивление. Причем, как со стороны родителей, так и самих учеников. Отчего так? Теперь, когда Помнящий услышал эти безжалостные тезисы, до него дошло, что девяносто процентов знаний, которыми он грузил детей, никогда не будут применены. Им сегодня хватит основ чтения, письма и счета. Для всех остальных то, что он годами в них вбивал, просто балласт, от которого они избавятся при первой возможности. Что с того, если будут неправильно выражаться, – и до войны с этим было не слишком-то хорошо, а мир как-то стоял. Всю географию можно свести к плану собственного города. Никому не удалось – и не удастся – покинуть его границы. Так зачем знать, как выглядят далекие континенты, если нет возможности увидеть собственными глазами даже городские окраины? Зачем знать, что кто-то страдает от одной из тысяч известных болезней, если невозможно облегчить страдания?
На самом деле стократ важнее сегодня была школа жизни. Дольше проживет тот, кто лучше владеет мачете и пращой, а не тот, кто по памяти цитирует даты величайших когда-то битв и имена знаменитейших когда-то генералов. В этом жестоком мире выживут те, кто изготавливает более ровные стрелы и точнее ими стреляет. Дольше прочих проживет человек, знающий, как правильно фильтровать воду. Если возникнет такая потребность, ремесленники обучат своих сыновей и дочерей, но для этого им не понадобится углубленное знание чтения и письма – пусть умения эти не слишком-то им и помешали бы.
Никто не заметит, что школы, вроде той, которую он держал восемнадцать лет, исчезнут из туннелей анклавов. И никто не будет по ним тосковать.
– На этот раз не будет никакого ренессанса, – проворчал он. – Мутанты устроят нам осень средневековья… а потом все закончится.
– Вы это довольно живописно представляете. И хотя это несколько обидно, но я боюсь, что – правдиво, – кивнул Тесла. – Мы не знаем…
Он замолк, увидев заглядывающую в мастерскую Искру.
– Дед, – позвала она, радостно скалясь. – Двигай. Доктор сказал, сейчас твоя очередь.
Учитель глянул на нее внимательней. Выглядела она иначе. Чище.
Глава 38
Волнение
Перевязать раны и наложить швы на те, что казались опасней прочих, заняло у врача почти полчаса. За это время Немой успел уснуть. Лежал он, свернувшись в клубок, прижимаясь к мягкой подушке той частью лица, которая опухла поменьше. Учитель сносил пытки молча, внимательно следя за сыном и мысленно проклиная кузнеца, из-за которого ему пришлось покинуть бедный, но, по крайней мере, спокойный анклав. Если бы не Станнис и его заговоры, парню не пришлось бы пережить столько ужасов. Перед глазами Помнящего промелькнули воспоминания о теняке, глотающем шарика, о поднимающейся крышке люка на площади, о свете солнца в расширяющейся дыре ломающейся трубы…
