Армин Кыомяги - Луи Вутон
А теперь, когда я остался один, все счастье мира, что – должно перекочевать в меня? В меня одного… Но хватит ли во мне места для того объема счастья, который еще полгода назад распределялся по кровеносной системе семи миллиардов сущностей? Гуманитарная катастрофа, о какой никто даже мечтать не мог.
Добро пожаловать в меня! Будем знакомы. Я – это 70 килограммов неразделанного мяса и непорубленных костей, кишок, щетины и волос, зубов и ногтей. И еще всяких жидкостей вроде крови, лимфы, желудочного сока, урины и спермы. Да, и жидкого говна, если и впредь мне придется питаться этими консервами из бобов. Проходите же, уважаемое счастье, и чувствуйте себя как дома. Но погодите. Вы с сопровождающим? Кто этот верзила, что так отталкивающе смердит и так судорожно держится за вашу руку? Похоже на сироту гигантского роста, вцепившегося в юбку мачехи-лилипутки. Несчастье? Но я его не звал. Для него места не найдется, здесь и без того тесно, сам с трудом помещаюсь. В каком смысле так не пойдет? Вы же не близнецы-братья? Неужели? Вы в этом уверены? Совсем не похожи друг на друга. Черт. Ну, да хрен с вами. Раз вы никак не можете без него, кем бы он ни был, пускай отправляется вон туда, в толстую кишку. Наверняка ему там будет по-домашнему уютно. А для вас, дорогое счастье, позвольте открыть мое сердце. Заходите, присядем вот тут, в правом предсердии и попросим атрио-вентикулярный клапан подать нам чего-нибудь вкусненького. О своем брате можете не беспокоиться. О нем позаботится приемный отдел пищеварительного тракта. Забудем о нем. Жизнь прекрасна как распустившийся цветок.
И вот сидим мы вдвоем со счастьем в моем сердце и приятно беседуем. Жалуюсь на плохую погоду и одиночество. Счастье утешает – говорит, что весна уже не за горами, а одиночество всего лишь видимость. Стоит хоть разочек поднять голову навстречу рассекающим небо черным стрижам, поухать в лесу вместе с сонной семейкой филинов или весело пробежаться вслед за серыми куропатками по необъятным благоухающим полям, и одиночество как рукой снимет. Слушаю его и чувствую – борется во мне со вчерашними чипсами и фасолью что-то новое и тревожащее, я будто застрял в лифте.
Погружаюсь в раздумья. А если б все пошло по– другому, прямо наоборот. Если б второй день июля не канул в вечность очищающей депортацией, а вовсе положил бы начало размножению. Sponsored: international day of Xerox. Если б я явился в торговый центр настолько переполненный народом, что очередь на ожидающее меня собеседование протянулась бы до Центральной Европы, где вдоль и поперек переплелась бы с миллионами других змеящихся очередей, становясь в этом хаосе неоперабельной человеческой опухолью на теле континента. Если б я оказался в мире, где не осталось свободного от людей места. Где люди одновременно глотают пищу и толкаются, отдавливая друг другу ноги. Где люди спят, склонив головы на плечи соседей, не боясь упасть, ибо в такой тесноте это просто невозможно. Где влюбляются в радиусе пары метров и сливаются в спешке и стоя. Где человек никогда не знает с кем на самом деле слился или кто слился с ним, потому как всего за одну минуту его тело соприкасается с десятками чужих тел. Где к моменту, когда жених успевает расстегнуть на брюках молнию, невеста уже оттеснена так далеко, что надежда вновь встретиться с ней равна надежде на новую встречу двух капель воды в Тихом океане. Где новорожденные, при условии, что их маме удалось отвоевать столько пространства, чтобы хоть немного раздвинуть ноги, скользят по окровавленным бедрам стонущей роженицы прямиком на асфальт и большинство из них тут же затаптывается. Для тех немногих, кому суждено остаться в живых, мир сводится к топающим ногам, от которых, чтобы выжить, надо научиться уворачиваться.
В вечных поисках работы и хлеба табун антилоп гну из Animal Planet – их так чертовски много, что счастье и несчастье, предназначенные в общем распределительным фонде на долю каждой земной особи, невооруженным глазом уже и не видны.
Поразмыслить, что ли, над своей жизнью хотя бы за последний год. О чем думают бактерии в пробирке под микроскопом лаборанта? Пожрать и потрахаться. Потрахаться и пожрать. Пожрать и пожрать. Потрахаться и потрахаться. Два желания в четырех вариациях. Для захвата планеты этого достаточно. Доказательство в пробирке.
Нужна настоящая отвага, чтобы пойти на этот рискованный опыт – начать думать. Ведь за каждой приятной мыслью прячется большая и страшная, подглядывающая из потустороннего мира злая бука, вращающая глазищами и выдыхающая ядовитые испарения. Бактерии об этом знают и не тратят своего времени на бесплодные размышления. Их герб лаконичен и прост. Возбужденный член между булочками хот-дога, снизу слоган: жратва и секс. Разум может гнать пургу на викторинах, но в главных жизненных вопросах он ДНК не соперник.
И вот я здесь, один. По крайней мере, мне так кажется. Хотя полной уверенности быть все-таки не может. А вдруг где-то глубоко под землей тысячи шахтеров по инерции все добывают и добывают железную руду, ибо их начальники, которые должны скомандовать отбой, испарились. Хей-хоо, хей-хоо, пахота до кровавого пота. А, может, это вовсе не удары сердца, что по ночам не дают мне спать? Подпольная работа не прерывается даже тогда, когда самого пола уже не существует. Хей-хоо!
Ну почему вместо атомных бомб и космических ракет люди не изобрели, к примеру, холодильники, умеющие травить увлекательные байки?
Слово Electrolux’у 520L: «Сегодня, дорогой Луи, я расскажу тебе об одной тюрьме. Видишь ли, это своеобразное место заключения, без решеток, без замков, в камерах нет даже дверей, а арестанты размещаются и содержатся по-королевски. Каждое утро, в обед и вечером там накрываются столы с безмерным количеством самых разных, доставленных из всех уголков света, яств, приготовленных маститыми тучными поварами с добродушными усатыми лицами. Вино, пиво и более крепкие напитки льются рекой. Кстати, Луи, если пересохло в горле, можешь взять из меня бутылочку доброго охлажденного пивка Karksi Hele. Итак, на чем я остановился…».
Перед глазами всплыла идиллическая картина. Теплый летний день. На открытом кухонном окне колышется узорчатая занавеска с изображением цветущей сакуры. За столом сидит молодая хозяйка и подпиливает ногти. Перед ней дымящаяся чашка кофе. Под столом трется о красивую гладкую ногу пестрый рыжий кот с доброй мордочкой. Со двора доносятся энергичный стук топора и возгласы играющих в прятки детей. Холодильник сегодня в ударе, рассказывает подряд уже третью историю. Женщина слушает, не поднимая от ногтей глаз. Лицо ее как зарделось, так и не перестает пылать. Обстановка пленительная, женщину охватывает возбуждение. Холодильнику нравится эта женщина, и он старается изо всех сил. Но только когда они вдвоем. Особенно наслаждается холодильник теми редкими жаркими ночами, когда женщина, испытывая жажду, приходит попить на кухню. Открыв свою дверцу и приветствуя ее вспыхнувшим светом, холодильник неизменно говорит женщине что-нибудь приятное. Какой-нибудь неожиданный комплимент, выдумать который могут только механизмы. От него женщина застывает, полусонная, в полупрозрачной короткой сорочке, и краснеет как помидор на второй сверху полке. Холодильник же думает при этом, что если бы женщина тоже была холодильником или хотя бы морозильной камерой, он бы подарил ей все сложенные в него овощи, молочные продукты, лоток с двенадцатью коричневыми яйцами в своих гнездышках, нарезанную колбасу и сыр, вчерашнее овощное рагу и детские йогурты. Он готов отказаться от всего. Даже принадлежащее мужу пиво подарил бы женщине. Если бы только она была холодильником.
«Хочешь, я покажу тебе мой провод?»
«Чего-о?»
Идиллия разбивается, как выроненное из рук куриное яйцо. Люди бывают такими бесчувственными и скучными. Что они знают о страсти и привязанности. Ни хрена не знают. Знают, как строить заводы и торговые центры. Знают, как делать аборт и искусственное оплодотворение. А вот любовь явно за пределами их понимания. Маленькие млекопитающие с большим извращенным мозгом.
24 декабря
Рождественский сочельник ознаменовал глинтвейном. С утра сжег полную ванну дров и поставил на угли большую кастрюлю, в которую налил красного вина, рома и добавил всякие пряности и приправы.
У этой кастрюли счастливая судьба. Она хоть и не увидела хозяйку, зато избежала встречи с тем волосатым типом без глаз и носа. Это можно считать большой удачей, если взглянуть на нехилую кучу загаженных кастрюль в отделе товаров для кухни.
Рождественский глинтвейн вышел на славу. Я налил его в термос и взял с собой на крышу. Снега не было. Небосвод сулил даже какой-то просвет, и под общим воздействием этого прояснения и горячего напитка в моей душе шевельнулась детски наивная надежда на счастливое завтра. Я тут же высмеял этот порыв чувств. Безжалостно и грубо. Прежде, чем надежда начала держать головку. И надежда, my ass, отошла вместе с околоплодными водами.
