Анна Одина - Всадник
– Не думаю. Скажи, Галиат, знаешь ли ты о посольстве Тарна?
– Конечно, этому учат всех жителей военного поселения – из благородных семейств, конечно… Нечасто у нас происходят столь необычные события. – Галиат засмеялся. – Мы ведь позабытая провинция!
Делламорте кивнул.
– Ваша история близится к концу, летописец, и потому расскажу тебе, пожалуй, вот что… для протокола. Я единственный всадник. Это я все те всадники, о которых рассказано в ваших истлевших историях, и снова я все те «многие тысячи всадников, укутанных в тьму», о которых солгал приплывший тарн. Не было никаких тысяч, был я один, и он единственный знал об этом. Это я водил караваны, исполнял заказы и уничтожал правителей. Мир этот – дом, созданный моими предками, и это мой отец придумал остров, с которого отошла наша Волна. Я приходил сюда в поисках знания, но в какой-то печальный момент решил, что слишком много ядовитого плюща наросло на строении, перестал понимать суть вещей. И тогда решил уничтожить и суть, и вещи, пока они не произвел на свет нечто неконтролируемое. Это случилось, когда в стране тарна, прозванного Жестоким, меня убил… не до конца – его огненный бог. Ваш мир начал сопротивляться мне на равных. Нельзя дальше путешествовать в дурном сне. Нужно проснуться.
Галиат смотрел на Делламорте открыв рот.
– Единственный всадник? Убил не до конца? Но ведь истории о всадниках были уже в тех хрониках, что привезли в Рэтлскар, они старше даже, чем Замок-на-острове!
Платформа чуть успокоилась и теперь меланхолически рассекала волны, как будто с интересом прислушиваясь к разговору философа и практика.
– Чем можно удивить человека с таким лицом, как у тебя? – возразил доктор. – Полунаездника, живущего в мощенном стеклом городе, по ночам язвимого чешуей эфемерных крылатых змеелюдей? Знакомого с Трибуналом, его сундуками и их содержимым? Обитающего в месте, где нет ни весны, ни лета, ни зимы, и все… балансирует на грани фола? С железной пуповиной к морскому дну и подрастающей каждую ночь полой горой? Тебя удивляет встреча с человеком, который знает этот мир от начала? – Он довольно весело усмехнулся.
Галиат послушно выслушал перечисление.
– Но… да. Удивляет. – Он сделал неопределенный жест. – Ведь ты описал то, что существует в нашей реальности: поющие дети, Стаб, стекло, померанцы, военачальники… Но ведь всадники-то – легенда. И вот я узнаю, что был всего один Всадник, и это ты! А наш мир – плод сознания… твоего и твоей семьи… И наездники тоже?
– Это мне неизвестно, – отозвался Делламорте после паузы, и Галиату показалось, что он расслышал в его тоне, обычно чуть насмешливом, отголосок смятения. – Надеюсь, нет. Иначе я заслужил бы еще один орден. Контрольный.
VI. Четвертый берег
1. Первые находки
– What Power art thou,
Who from below
Hast made me rise,
Unwillingly and slow,
From beds of everlasting snow?
See’st thou not how stiff
And wondrous old,
Far, far unfit to bear the bitter cold
I can scarcely move, or draw my breath!
Let me freeze again…
Let me freeze again to death[129].
Такие слова произнес магистр, завидев приближающийся берег – зеркальное отражение зубастых скал Мастго. Узкая полоса пристани, усыпанная красноватой галькой, походила на язык дракона, змеящийся в зубастой пасти чудовища, – с этой стороны материк напоминал плод воображения средневекового картографа, который вознамерился испугать путешественника, решившегося доплыть до невозможно дальних краев. Однако невозмутимый жеребец лихо перемахнул на берег, и Галиат, дождавшись удара платформы о землю, так же бесстрастно направил агрегат в узкое ущелье, уходившее в глубь континента. Они продвигались в молчании – всадник впереди, мудрец за ним. Через некоторое время жеребец стал выказывать признаки волнения, принялся храпеть и попытался остановиться. Всадник заставил его пройти еще несколько шагов, но потом решил прислушаться и, спешившись, отпустил коня погулять, а сам в раздумье оглядел окрестности.
– Что случилось? – спросил Галиат, обеспокоенно дергая очередной рычаг.
– Мне известна дорога, Галиат, – ответил Делламорте, не двигаясь. – Я был здесь, довольно давно. В этом самом распадке. Здесь еще… стояла умело сработанная баррикада. – Он прошел немного вперед, осматривая ему одному заметные следы на камнях.
Галиат снова дернул ручку, решив, что на этом известия оканчиваются, и машина с хрюкающим хрустом устремилась вперед, но Делламорте не двинулся. Тогда мудрец со вздохом снова остановил агрегат, отчего из него со звоном вывалилась какая-то деталь, и уже собрался спросить, в чем дело, как вдруг осознал услышанное.
– Как?.. – осторожно переспросил летописец. – Был довольно давно? По делам?
Делламорте вышел из задумчивости и повернулся к спутнику лицом.
– М-мм?.. Вот именно. Здесь погиб последний и преславный Жук, – признался он, – прямо на этом завале. Ему я обязан своей малоценной жизнью. Дважды.
Галиат вылез из машины и подошел к всаднику.
– Жук? Тот самый Жук? – с благоговением переспросил он. – Во имя Которого всё? Он погиб… спасая тебя? – На лице мудреца отразился ужас. – О Жу… о… – Мудрец замолк и стоял молча, вслушиваясь в медленный и торжественный рев ветра, оборачивавшегося вокруг кургана толстой воздушной змеей.
– Описывать битвы довольно сложно, Галиат, – отреагировал всадник с прежней задумчивостью. – Кто кого когда спасал, не упомнить. Но Жук умер, а я нет. И дальше мне туда, – он указал вверх, в горы. – Теперь возвращайся.
Но Галиат, как будто не слыша его, опустился на колени и положил руки на землю. Он вспомнил фразу, которую сказал Ицене в ответ на вопрос, почему жители Замка-на-острове поклоняются Жуку, а не военачальнику: «Потому что Жук умер, а военачальник – нет». Так вот значит как.
– Земля здесь теплая, – тихо сказал он. – Интересно, каковы были эти Жуки? Не им ли мы обязаны… – Он погрузил руки в землю и, перебивая сам себя, воскликнул: – Здесь что-то есть! Твердое, теплое… почти горячее!
Торопливо разрыв рыхлую землю, мудрец откопал большое яйцо и благоговейно протянул его всаднику.
– Что это, доктор? – спросил Галиат.
Делламорте аккуратно сбил с находки землю и, приглядевшись, нехотя улыбнулся:
– Похоже, это будущий Жук. С прописной буквы. И правда, он был слишком хорош, чтобы не быть. – Тихонько постучав пальцем по скорлупе, созидатель вернул шар спутнику и отряхнул руки. – Забери его в город, Галиат. Я уже близок к цели.
Галиат снял плащ и бережно, как фарфорового ребенка, укутал будущего Жука.
– Значит, время Змеиных наездников подошло к концу! – торжествующе провозгласил он. – Пожалуйста, дай знать, когда победишь – пойдем сажать Жука вместе с тобой.
Мудрец сел в машину и, прощально подняв руку, другой дернул за рычаг. Хрустящий сочленениями агрегат неохотно пришел в движение – и вот силуэт конструкции, несущей Галиата, неспешно уменьшается, сливаясь с темными абрисами холмов и кустов, а затем остается только дергающаяся точка, направляющаяся к проливу. Прямо перед летописцем падало в середину вод солнце.
2. Змеиная равнина
Вскочив в седло повеселевшего жеребца, магистр двинулся дальше. Сократив кружной путь через скальные проходы, он проехал одному ему ведомой тропой через темный перевал и оказался на равнине. Пейзаж становился все более странным: равнину прорезали живые трещины, змеясь пробегавшие по земле, чтобы бесследно исчезнуть в траве. Всадник осмотрелся и увидел, что на полпути к горизонту возвышается среди высохшего вереска белая колонна, увенчанная небольшой платформой. Наверху, словно изображая ласточку, стоял на одной ноге совершенно нагой человек, лишь чресла его прикрывала ветхая повязка. Человек был лыс, а взгляд стремился вперед, туда, куда направлялся наш всадник. В довершение картины из верха колонны, как из факела, периодически вылетал столб огня, окутывая человека полностью, только отставленная нога продолжала торчать из пламени. Магистр подъехал и спешился.
– Что еще за пародия на китайскую культурную революцию[130]? – пробормотал он сам себе, а затем обратился к человеку: – Здравствуй, столпник.
– Здравствуй, имеющий десять лиц, хозяин загадочного поиска, отправляющийся за бесконечное море, наносящий тьму, восстающий из мертвых, ты, которого назвали Железным Сердцем, Дан Эх Кодор, перед которым бежали народы и раскрывались небеса, друг исходного Жука, – вежливо отозвался лысый человек.
– Вот так так, – слегка опешил Делламорте (в первый раз в жизни слышал он все эти прозвища). – Будь у нас чуть больше времени поболтать, поинтересовался бы, кто придумал «железное сердце». Не желаешь ли спуститься? Или ты что-то сторожишь?
– Я ожидаю свою гибель, – спокойно и радостно сообщил остолбеневший.
Всадник двинулся было дальше, но передумал.
