Юлия Васильева - По ту сторону Стикса
– Я сам по себе. Но если вы попытаетесь помешать им на дамбе – в стороне не останусь.
Попытаемся… Если бы Дэвон не знал точно, что Фрэй положит свою жизнь на то, чтобы остановить эту провокацию, он бы никогда не появился в "Плутонике". У меня оставался только один последний вопрос:
– Зачем вы с самого начала пытались убрать меня?
На этот раз гость ответил с видимым удовольствием и нескрываемым презрением:
– Аарон опасался, что ты сможешь прочитать чьи-то мысли и раньше времени разоблачить подставу, – без сомнений, теперь это была усмешка.
Действительно, какая глупость. Похоже, что наши враги лучшего обо мне мнения, чем я сам. Но и Дэвон не сказал всей правды: была у него причина, еще одна причина. Как застарелая рана, которая ноет в холодные дни, жажда мести может напоминать о себе и много лет спустя.
"Пса за пса, Фрэй. Пса за пса…"
Уже через час в общем доме стали собираться боевики восточной группировки. Вся картина была настолько знакома, что меня начинало подташнивать от нехороших предчувствий. На этот раз мы шли вперед с открытыми глазами, и от этого, что странно, становилось только страшнее.
Когда я спросил Фрэя, как он собирается оказаться одновременно в двух местах, друг посмотрел на меня искоса (этот взгляд всегда означал, что мне не понравится принятое им решение):
– Никогда не пытался сделать невозможного. Мое место на дамбе.
– Но как же Монах? Ты бросишь своих боевиков на Рома?
– Нет, я оставлю их тебе.
Мне показалось, что в желудке шевельнулось что-то склизкое и холодное. Паника? Страх? Проклятая трусость? Я был не в том состоянии, чтобы выяснять и анализировать собственные эмоции. Пришлось сглотнуть, подавляя назревавший спазм.
– Я не могу.
– Тебе придется.
– Фрэй, не в этот раз. Раньше я никогда и ни в чем тебе не отказывал, но это не тот случай, – слова давались тяжело, падали глыбами льда, и дробили своими острыми краями нечто – не то дружбу, не то доверие. – Я не могу вести за собой людей, и тем более не могу вести за собой твоих людей.
– Ошибаешься, – в голосе друга не было злости, только усталость. – Будет гораздо хуже, если их вообще никто не поведет. Ром и Вито для этой роли не годятся, они все время следовали за мной и никогда не шли впереди.
– Фрэй, очнись! Это я тот, кто всегда следовал за тобой! Я ни разу не сказал слова поперек! Я безропотный и безмолвный, словно осел на мельнице, лил воду на твое колесо! Так что не предлагай мне ничего подобного…
– Ты себя не знаешь…
– А ты меня знаешь?!
– Есть вещи, которые видны только со стороны.
У меня не осталось больше сил на пререкания. Разговор был бессмысленным, и я не видел для него благополучного исхода.
– Ты хочешь угробить дело всей своей жизни? Валяй! Только не забудь потом зажечь для нас всех костер побольше!
В назначенный день небо не просто плакало, оно рыдало в тщетной попытке смыть всех людей с лица земли потоками слез. Дождь, больше похожий на тропический ливень, с самого утра обрушился на резервацию и на город, собирая струями грязь с обеих сторон, уносил ее в многострадальный Стикс. Река вспучилась и бурлила, сметая хлипкие прибрежные постройки и, казалось, готова была вернуться к своему прежнему уровню. К вечеру дождь стал понемногу стихать, но все равно даже от остаточной мороси хотелось, словно в кокон, завернуться в холодную липкую ткань дождевика.
Фрэй чуть сильнее, чем надо, хлопнул меня по плечу:
– Не размокай! Еще максимум полчаса – и выдвигайтесь. Присоединимся к вам, если останемся целы.
За его спиной стоял Гудвин, Вито и Медяк. Да еще Амир отрядил парочку своих лучших стрелков. В десяти шагах, словно черная тень, застыл Дэвон. Я бы не доверял зверинцу, но его эмоциональный фон по-прежнему не давал мне повода сказать это Фрэю. Хорошая компания. Хватит ли ее? Кто их знает…
Наши лучшие силовики либо погибли, либо были прикованы к койке. Невелика рать. Группировка уже страдала одышкой, как старый раскормленный пес со сточенными клыками. Сможет ли такой снова вцепиться в горло противнику? Смешно.
Час назад приходил Джэджун, предложил, чтобы мы забрали своих боевиков из корейского переулка. Они справятся сами, а нам даже такая слабая поддержка пригодится. Все равно, если развалится восточная группировка, им придется либо уйти, либо договариваться с новыми хозяевами. И еще напоследок кореец шепнул мне:
– Станет совсем плохо – приходи. Если не защитим, так спрячем.
Еще смешнее.
А ведь изначально они находились под нашей защитой. Но сейчас эти ребята, одетые в агрессивное хаки, дадут фору всем выходцам из резервации.
Фрэй повернулся ко мне спиной и махнул рукой:
– Инк, смотри, не слей без меня эту стрелку. Голову сниму, будешь на свою цепочку пристегивать!
Он явно улыбался.
По какой-то причине Фрэй тащил с собой и вчерашнего журналиста, в последний момент проскочившего на территорию резервации. Этот малый явно не до конца понимал, что здесь происходит, но это не мешало ему всюду совать свой нос. Обратно на дамбу он шел с явной неохотой, подозревая, что пропустит все самое интересное, и считая, что его в чем-то все же обманывают.
Фрэй искоса взглянул на пытающегося улизнуть из его компании писаку, потянулся и с легкого разбега прошелся по стене, оттолкнулся и, очертив красивую дугу переворота через голову, твердо приземлился на ноги. Подобная разминка произвела впечатление: журналист перестал пятиться и на секунду даже замер с открытым ртом, затем с лязгом сомкнул челюсти и удивленно спросил:
– Так вы, ребят, паркурщики что ли?
Атмосфера моментально разрядилась всеобщим хохотом. То, что и нужно было Фрэю. Мой друг подтолкнул незадачливого мужика и сам бодрой походкой пошел вперед, постепенно скрываясь из виду за мутной пеленой дождя.
Всего лишь показная беззаботность, будто собрался на увеселительную прогулку. Но мне от этого не легче смотреть на его удаляющуюся спину, и оставаться здесь с его людьми, которые не верят мне, или еще хуже – не верят в меня. Каждый из них нюхом чует почище любого эмпата всю мою трусость, слабость, ненадежность и никчемность. Четверть из них может сбежать прямо по дороге на пристань, где забита стрелка, еще половина драпанет, как только запахнет жареным. Остальных перебьет западная группировка. Может оказаться так, что даже если Фрэй и сохранит дамбу, возвращаться ему будет не к кому. Ну да ладно, он не пропадет. А я…
Я повернулся, чтобы войти обратно в здание, и невольно встретился с внимательным взглядом Рома, просверлившим меня из-под тяжелых надбровных дуг. За ним стоял Зило, но силовик уставился в землю, не желая встречаться со мной глазами. Этих людей раздирали совершенно противоположные эмоции. Ром ощущал почти такую же ответственность и обреченность, как и я. Он не сомневался в том, что дело у Фрэя выгорит, как не сомневался в том, что завтра солнце встанет с той же стороны Стикса, что и прежде. Он знал, что его босс со Смертью на "ты": они изредка встречаются, как старые знакомые, Фрэй целует костлявой даме ручку, и каждый расходится по своим делам. Но Ром сомневался, что подобная встреча, будет столь же безобидной для нас. Зило смотрел вслед Фрэю с тоской брошенного пса, не веря, что тот вернется. Какой-то мистический неестественный ужас охватил силовика – мне даже стало не по себе, а где-то в груди нехорошо екнуло сердце.
Оба они, как черные вороны, накликивали беду, каждый по-своему.
Я прошел мимо них на склад, где меня ждали более сотни таких же темных эмоций.
Когда мы вышли, дождь снова начал набирать силу. Снаружи царил полумрак, хотя время только подбиралось к вечеру. Ботинки хлюпали по жидкой грязи, и каждый нерв отзывался звоном, когда слух ловил, как позади, вторя моим шагам, точно так же хлюпают еще сотни ног. Я веду их на бойню. И хотя каждый оказался здесь по своей воле, всем прекрасно известно, что никакого морального права у меня на это нет. Это не мое решение, и я не смогу отвечать за последствия, как это делал Фрэй вне зависимости от того, к чему приводили его поступки и приказы. Разница между нами была слишком существенной, пропасть непреодолимой. Когда люди шли за Фрэем, они ощущались как чистая сила, текущая мощным потоком, готовая смести все на своем пути. За мной же двигалось болото, грязноватая жижа, сродни той, что чавкала под ногами.
Со стороны перпендикулярного набережной переулка появились боевики Амира, дешевые пластиковые зонтики в их руках выглядели нелепым мусором. Сам Амир одряхлел за последние годы и уже ни на какие стычки не вылезал из своей берлоги. Может быть, и сейчас не вылез бы, если бы нашел возможность разнюхать обстановку в западной группировке и переметнуться на их сторону. Но на этот раз то ли всегда острый нюх его подвел, то ли действительно старость вступала в свои права.
Я внезапно споткнулся на очередном шаге: улицу впереди перегораживала ветхая тележка-развалюха, а чуть поодаль бесформенным кулем к стене прислонилась сгорбленная фигура. Среди людей позади словно ветер пролетел испуганный ропот. И следом за ним, одновременно с ним, как мороз по коже суеверный ужас. Они остановились, и никто не хотел делать вперед и шага. Я подошел и склонился над фигурой около стены: из-под рванины торчали длинные костлявые ноги, испещренные темными набрякшими венами, грязная, нечесаная борода опутывала голые старческие колени, глаза словно бы покрытые мутной маслянистой пленкой в полузабытьи таращились на хмурое серо-сиреневое небо.
