Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
Прям как «не будет ли любезный джин»…
Будет, будет…
Ну, вот я и дождался. Нужные слова ими сказаны. Теперь они всецело в нашей имущественной власти. Нет, ну для порядка они, конечно, немного покочевряжатся да поторгуются. Такова уж их натура. Кавказец без торга — что чурек без тандыра.
Им важна не цена, а процесс. Затем эти люди платят, сколько ты просишь. Особенно, если вещь представляет для них крайний интерес. А наиболее экспрессивные, — те могут вещь и за так отдать, если раньше сами что-то продавали. Престижа и имени ради. Как сказано, — «хороший понт дороже денег».
Я неторопливо и с достоинством встаю. Здесь это за основу. Торопыга всегда рискует потерять в глазах «солидных людей» лицо и уважение. Будь взвешен в словах и весом в поступках, — вот золотое правило.
— Да, уважаемый Мурат. Я и мои люди прибыли к вам именно для этих целей. Нам необходимы некоторые, полезные в нашем трудном деле вещи и предметы. И именно об этом мои специально мною уполномоченные на это люди будут везти с вами разговор. Я прошу всех здесь присутствующих взвесить некоторые свои возможности и найти способы удовлетворить наши потребности. Взамен обещаю выгоду и качество нашего товара.
Оставшаяся часть «банкета» была несколько скомкана, поскольку превратилась в торопливое пожирание остатков и заливания в горло жидкостей. Уж больно не терпелось всем поглядеть на содержимое вожделённого «Сим-Сима».
Я дал знак Чекуну и отошёл вроде как поболтать «за жизнь» с Эльдаром.
XXVI
Когда отгремело торжище, растянувшееся беспросветным кошмаром почти на двое суток, половина мужчин посёлка нервно дёргало глазом и с мрачным видом ходило с мешками под глазами…
Я был прав. Бессонную ночь «пришедший караван» им устроил просто на славу. Когда герольдом выглядящий Хохол вынимал из мешка очередной предмет, провозглашал и рекламировал его с подсказок Чекуна, вокруг мужиков всё сильнее сгущались тучи. И в воздухе пахло грозой и потрескивало. Чёртовы хохляки устроили форменный аукцион, ни много, ни мало!
Презрев все мои установки, эти двое гениев Сотбис довели селение до истерики и падучей. И если нас всё ещё не перестреляли, это могло означать лишь одно, — потратив нервы на сражение с матронами, уже тихо ненавидящая нас колония «мачо» абсолютно не имела к утру для этого сил.
Безвольно глядя в пустоту перед собой, Ильясы, Фёдоры, Кирсаны и Диляверы открыто мучились с похмелья и недосыпа.
Таким образом, за полтора дня и полтора, пусть и больших, мешка душистого жидкого мыла, шампуней, ватных палочек для ушей, порошка, кремов, мазей, всяческих паст и мазюкал для век, носов, щёк, рук и губ мы стали обладателями двух баранов разных полов, полутора десятков кур, четырёх кроликов и двух нутрий.
Всё это венчали сваленные пока в сарае около сотни килограммов картофеля, сорок литров подсолнечного масла и пара небольших пакетов с семенами. Живыми семенами из отборных овощей.
Картофель, пусть и совсем вяловатый в конце мая, был покрыт крупными и толстыми ростками. Мы порежем его на кусочки с ростком, а затем высадим в полупесчаную смесь в углу насосной, — там есть отдельный отсек, в котором ранее находилась щитовая. Составленные ярусами, ящики с такой рассадой будут вести болезненное, но всё-таки приемлемое существование. Чтобы примерно к концу октября выдать нам мелкие, но вполне способные перенести зиму и дождаться посадки клубни. В пищу они не годятся, так как уж больно плотные и безвкусные, да и будет их даже меньше по весу, чем высаженных вначале.
Однако этот наполовину паслён будет более лёжким и жизнестойким, чем полновесный картофель. Высаженный в следующем году в почву, он даст слегка видоизменённые по вкусовым качествам и виду, но вполне приемлемые плоды. И лишь ещё на следующий год, когда ДНК растений выровняется, преодолев уродство случайных изменений, наш картофель приобретёт и свойственный ему вкус, и присущий ему вид.
Что поделать, — иными путями мы пока не имеем возможности реанимировать эту капризную и недолговечную культуру. Разве что мы бы случайно набрели на пережившее все катаклизмы вольное картофельное поле. Но, поскольку сия «овоща» не обладает ни морозостойкостью, ни повышенным самовоспроизводством, в ближайшие минимум лет триста нам её иначе и не отведать.
Поразительно, что битое жизнью население крестьянского посёлка не знало толком, как сохранить для посадки клубни к следующему сезону. Высказывались самые разные предположения, вплоть до закапывания в общую яму. Поэтому мой совет выслушали с вниманием. Дай Бог, у кого-то из нас получится, как надо.
Как я убедился, практически все уповали на сев в этом году. Разочаровав их выкладками по грядущей погоде и видами на подобный «урожай», что целиком и полностью достанется земле, жукам и морозу, я и подвиг их, в какой-то мере, к нашей торговле. Что по результатам превзошла любые, даже самые смелые, мои ожидания.
За право быть чистыми, красивыми, здоровыми, ухоженными и желанными женская часть общины попросту устроенным мужикам взрывом долго сдерживаемых эмоций «вскрыла» мозги и всеобщие закрома. Мурат не уставал крякать и расстроено тереть лысину, но стоически молчал, потому как знал, что «если женщина хочет, в драку лучше не встревать». И я его понимал.
То, что взяли дамы, в ряде случаев было им всем жизненно необходимо. Еда и питьё — вещь прелестная, но если тебя кушают блошки и понемногу обнаруживающиеся вши, аппетит портится. Плюс к тому прочий букет неприятностей и вызванных отсутствием привычной гигиены болезней, сопровождающий немытые тела и некоторые органы. Особенно женские.
Поэтому, в качестве утешения, я добавил к куче приобретённого добра немного «утешительных призов», — некоторое количество лекарств и продуктов. Благо, что барахольщик Чекун как-то «запамятовал» приобщить их к цене за уже собранное. Хохол тужился от огорчения в открытую, но я в трёх словах пояснил ему, что здесь находится тот колодец, в который нам плевать совсем не стоит. И он расслабился, не испачкав себе при этом от огорчения штанов. В общем и целом, после подобной демонстрации моей либеральности, данную часть торгов все сочли практически правильной и взаимовыгодной. Одарив к тому же мужское население такими, совсем уж, казалось, простыми вещами, как новые трусы, майки и носки, мы снова вернули к себе полное расположение. Как ни крути, а без подверженных износу трусов и прочих привычных мелочей тоже нельзя, — чувство раздетости не радует.
Не последнюю роль в этом сыграли и мы, — женщины «уважительным» пальчиком показывали на нас, — чистых и почти лощёных, — и пренебрежительно тыкали в липкую робу своих неотёсков, зачастую принародно стуча костяшками пальцев по их толоконным лбам. Мол, смотри, чудище гороховое, на людей! У них, небось, одежду золой не стирают!
Мурат в этом оказался мудрее многих. Чувствовалось, что человек он практичный. И поэтому, едва раздались несмелые выкрики кое-каких недовольных, он, словно потеряв терпение, заорал, собрал их чуть не пинками в кучку и отвёл в сторону. Что уж он там им говорил и доказывал, я не знаю, но как только они, буквально через пару минут, показались обратно, — все молча и почти с готовностью побежали за своими бабами, дабы вести их «за покупками». Половина тёток, девчушек и девок шла к «развалам» зарёванной, но зато другая шествовала важно, как тяжёлые корабли, таранящие воду и уверенные в неотвратимости победы своего оружия. За ними послушно трусили поникшие главы семейств. Сдаётся мне, что бедный Мурат был сегодня ими всеми разбужен и тщательно «обработан» жалобами и доводами куда раньше их нерасторопных мужей и отцов.
Поле боя осталось за тётками и молодками. Кстати, среди них попадались очень даже привлекательные особы… Что и неудивительно, — в селе было более полутора сотен жителей, и уж несколько-то красивых самочек тут просто обязано было народиться. Благо, что веяния цивилизации, рождающей в последние десятилетия красивый генофонд, сказывались уже всюду. И теперь без слёз можно смотреть даже и на население глухих деревень.
После того, как утихли бабские страсти, и сияющая начищенной кастрюлей шумная дамская кавалькада удалилась играть в свои многочисленные бирюльки, пришёл черёд сильного пола разрываться на куски. Тараща глаза на руки Чекуна, словно на руки фокусника в цирке, и сжимая кулаки, сопящее сообщество мужественно боролось под непрекращающейся моросью между желанием обладать и необходимостью сэкономить.
На фоне шумно затеянной бабами в сторонке стирки грязнющего белья росла «гора мужского искушения». В конце концов, вырвав последний мучительный стон из коммуны, Хохол провозгласил торги закрытыми. За два видавших виды АК, две сотни патронов к ним, шесть гранат и несколько бутылок с напалмовой смесью он сторговал корову! И не просто корову, а стельную, чёрт побери! А его подельник, проявив чудеса облапошивания и достав припрятанные даже от меня три блока «Винстона», вырвал у Мурата и его зятя клятвенное обещание выделить тут же полный воз сена. Выпив напоследок с ними, Хохол умудрился договориться с разомлевшим Эльдаром ещё за рожок патронов — в рассрочку, разумеется! — чтобы нас со всем добром проводили «носильщики», прямо до нашего «Урала», ждущего нас за пару километров отсюда.
