Эми Плам - Умри ради меня
— Ты как, жива? — спросила я.
— Думаю, да. Только больно шевелиться, — слабым голосом ответила Джорджия.
— Надо ей помочь, — требовательно сказала я Эмброузу. — У нее может быть сотрясение мозга… она здорово ударилась головой, а потом какое-то время была без сознания. И я совершенно уверена, что у нее еще и рука сломана.
Эмброуз присел рядом с Джорджией на корточки и осторожно, чтобы не сдвинуть с места голову, на случай перелома позвоночника, выпрямил руки и ноги моей сестры, чтобы она лежала ровно.
— Нужно отвезти ее в больницу, — сказала я.
— Не она одна нуждается в медицинской помощи, — заметил Эмброуз, показывая на мое плечо.
Я посмотрела на свою рубашку, промокшую от крови. До этого момента я ничего не ощущала, но тут вдруг руку пронзило жгучей болью, источником которой была открытая рана. Я схватилась за плечо — и так же быстро убрала руку, поморщившись от боли.
Услышав быстрые шаги на лестнице, я оглянулась на дверь как раз в тот момент, когда в проеме появился Юл.
— Кэти? — спросил он испуганным голосом.
— С ней все в порядке, — ответил за меня Эмброуз. — Плечо порезано и нога немножко, но в целом она жива-здорова.
Юл быстро осмотрел комнату и, увидев тело Винсента рядом с камином, бросился к нему и упал на колени рядом. Прижав ладонь ко лбу, он негромко сказал в воздух:
— Ох, Винс, старина… как я рад, что ты по-прежнему здесь!
Вонючий, едкий дым потянулся из камина, когда тело Люсьена охватило огнем. Посмотрев туда, Эмброуз сказал:
— Надо нам отсюда убираться, если мы не хотим отравиться этим дымом.
Юл встал, открыл окна, а потом присел на корточки рядом со мной.
— Как она? — кивнул он в сторону Джорджии.
— Жива, — ответила я.
— А ты сама как? — спросил он, касаясь ладонью моей щеки.
Мои глаза наполнились слезами.
— Я в порядке, — заявила я и решительно вытерла глаза.
— Ох, Кэти… — пробормотал Юл и, чуть наклонившись, обнял меня.
Это было как раз то, в чем я нуждалась: человеческое тепло. Ну, пусть не совсем человеческое, неважно. Раз уж рядом не было Винсента, Юл вполне мог более или менее заменить его.
— Спасибо, — прошептала я.
— В больницу, — коротко сказал Эмброуз и достал из кармана сотовый телефон.
Отойдя в другой конец комнаты, он стал звонить, а Юл, отпустив меня, подошел к нему.
Я посмотрела на сестру. Она явно плохо соображала.
— Мы едем в больницу, — сказала я. — Все будет хорошо.
— А он где? Люсьен? — чуть шевеля языком, спросила Джорджия.
— Мертв, — просто ответила я.
Джорджия посмотрела на меня и спросила:
— Что случилось?
— А что ты видела? — ответила вопросом я.
Она, попытавшись улыбнуться, сказала:
— Достаточно, чтобы понять: моя сестра — отчаянный воин.
39
Остальные ревенанты прибыли домой как раз в то время, когда приехала «Скорая». Эмброуз позвонил знакомым врачам, которые согласились доставить нас с сестрой в частную клинику и ничего не сообщать полиции. Парамедики опасались трогать голову Джорджии, поэтому на нее сразу надели фиксирующий воротник и отнесли в машину на носилках. После этого они наложили временные повязки на мои раны. Мы с Юлом забрались в машину и сели рядом с Джорджией.
Я гадала, что могли подумать о нас парамедики: две довольно хрупкого вида девушки, почти подростки, которые как будто выскочили из схватки двух гангстерских банд… а рядом Юл, одетый как какой-нибудь герой «Матрицы». Я была уверена на все сто процентов, что, если бы врачам не заплатили как следует, мы бы уже ехали в полицейский участок на допрос.
Но хотя я умирала от желания узнать, что же все-таки произошло в катакомбах, мы с Юлом не разговаривали, потому что один из врачей сидел рядом с нами. Он проявлял благоразумную осторожность, задавая вопросы, а я, сначала посмотрев на Юла в поисках одобрения, объяснила, что Джорджия упала и сильно ударилась о деревянный столбик полога кровати и кто-то случайно наступил ей на руку. А насчет ран на своем плече и на ноге я просто сказала, что это от ножа, надеясь, что врачу достаточно будет и такой информации. И, судя по тому, как он кивнул, ему действительно было достаточно.
В клинике Джорджию обследовали и сообщили нам, что с ней, в общем, все в порядке, если не считать нескольких сломанных косточек в руке; руку Джорджии аккуратно уложили в гипс. Рана у меня на ноге оказалась неглубокой, но вот на плечо пришлось наложить несколько швов. Проверив, как действует моя рука, доктор сказал, что мне повезло и нож не задел ни одного нерва.
Дальше он принялся осматривать меня по полной программе — свет в глаза, кровяное давление и прочее в этом роде. И наконец, вздохнув, сказал:
— Мадемуазель, у меня такое впечатление, что у вас крайнее истощение. Давление слишком низкое, на опасном уровне. И у вас легкая лихорадка, кожа бледная, зрачки расширены. Вы принимали какие-то медицинские препараты или наркотики?
Я отрицательно качнула головой.
— Когда вы… вас ранило, вы не испытывали… сильного психического переживания?
— Да, — ответила я, думая о том, что бы сказал этот милый врач, узнай он, какое именно психическое переживание досталось мне.
— А сейчас у вас есть головокружение, слабость или тошнота?
Я кивнула.
Вообще-то с того момента, когда Винсент покинул мое тело, я себя чувствовала тряпичной куклой, у меня едва хватало сил на то, чтобы двигаться. Но понимание того, что благополучие моей сестры и меня самой зависит от моей способности переставлять ноги, я все же заставляла себя держаться.
— Вам необходим отдых. Ваше тело должно восстановиться после того, через что вам пришлось пройти. Вам и вашей подруге, — он кивнул в сторону кровати, на которой лежала Джорджия, — здорово досталось. Отдыхайте и набирайтесь сил, или вы доведете себя до еще худшего состояния. — Потом доктор осторожно показал на Юла и понизил голос: — Вы можете ничего не говорить, просто кивните или покачайте головой. Должен ли я отпускать вас из клиники с этим человеком?
Я только теперь осознала, каким опасным должен был выглядеть Юл в своих ботинках с металлическими носками, кожаных брюках и просторной черной одежде.
Я прошептала:
— Это не он сделал. Он наш друг.
Доктор заглянул мне в глаза и, явно убежденный, согласно кивнул и позволил мне отойти.
Пока Юл разговаривал с врачом и отдавал ему пачку денег в благодарность за помощь, я шепотом окликнула:
— Винсент?
«Да», — тут же последовал ответ.
— Ты здесь все время был?
«Да разве я мог тебя бросить в такой момент?»
Я закрыла глаза и представила, как он обнимает меня.
Мы вернулись в дом Жан-Батиста как в штаб-квартиру какого-нибудь генерала после битвы. Между комнатами шло непрерывное движение, обитатели дома навещали друг друга, помогая лечить раны.
Я объяснила Джорджии, что нам придется провести ночь в доме Винсента. Мы не могли вернуться к своим родным вот в таком виде. Я помогла сестре подняться по лестнице и уложила в кровать Шарлотты, гадая, горит ли все еще тело Люсьена в спальне Винсента. Но даже если и нет, я и представить себе не могла, что вернулась бы на место таких кровавых событий. Джорджия, все еще молчаливая после потрясения, заснула в тот самый момент, когда ее голова коснулась подушки.
Мое плечо снова начало жечь, потому что действие анестезии, примененной в момент наложения швов, стало заканчиваться. Я спустилась вниз, в кухню, чтобы найти воды и запить обезболивающее, которое мне дали в клинике.
«Очень болит?» — прозвучал в моей голове голос Винсента.
— Не очень, — соврала я.
Сквозь вращающуюся дверь в кухню вошел Юл, теперь уже больше похожий на самого себя, потому что переоделся в рваные джинсы и облегающую футболку. Он просиял улыбкой, одновременно и нежной, и уважительной.
— Всеобщее собрание, — сказал он. — И Жан-Батист хочет, чтобы ты тоже пришла.
— Вот как? — удивилась я.
Юл кивнул и протянул мне чистую футболку.
— Я подумал, что тебе, возможно, захочется выглядеть немножко более респектабельно. — Он показал на мою окровавленную одежду.
И отвернулся, пока я быстро переодевалась и бросала испорченные вещи в контейнер для мусора.
Мы вместе пошли по коридору, мимо холла — в большую комнату с высокими потолками и двухъярусными окнами. В спертом воздухе пахло кожей и увядающими розами. В дальнем конце комнаты, перед монументальным камином, стояли толпой кожаные диванчики и кресла.
Рядом с жарким огнем, пылавшим в камине, я увидела Шарлотту, лежавшую на одном из диванов, и Эмброуза, растянувшегося прямо на персидском ковре. Он тоже переоделся в чистые джинсы и футболку, и, хотя его раны были омыты и нигде не было видно крови, все же повязок на нем красовалось столько, что его можно было принять за мумию. Он увидел, как я таращусь на него, и сказал:
