Наталия Сова - Королевская книга
— Прямая кишка дракона, — вполголоса сказал страж.
— И все-то вы знаете, и всюду-то вы бывали… — ответил Горностай.
Стражи хохотнули, но как-то невесело.
Горностай пробормотал, вглядываясь в полумрак:
— Факел в конце тоннеля еще горит — боковой выход, стало быть, открыт.
— Но-но! — Страж тронул его за плечо. — Не вздумай, помощник.
Горностай широко улыбнулся, сказал что-то вроде: «Да-да, я убедился, невозможно…» — и крепко взял Арнику за руку. Терн сделал бесшумный скользящий шаг в сторону двери. Арника не слышала внутри ничьих слов и мыслей — было только точное знание того, что надо делать и что в это время будет делать другой. Она знала, что сейчас нужно будет бежать изо всех сил и, достигнув места, обозначенного горящим факелом, резко сворачивать влево и прыгать; знала, что Терн намерен свалить двоих стражей приемом «Открывая золотые ворота», а третьего, если сунется, приемом «Летящий в небесах». Едва это мелькнуло в ее сознании, как те двое уже барахтались на полу, а плащ Терна слился с темнотой коридора.
— Назад! — гаркнули позади. — Самоубийцы!
Под ногами чавкало. Горностай бежал стремительно и ровно, не оглядываясь на вопли, Арника вовремя поймала ритм его бега и не отставала. Воздух быстро темнел и сгущался. Они пробивались сквозь плотный сумрак, ни на минуту не упуская из виду далекий тускнеющий свет. Арника задыхалась, ноги отказывались слушаться, Горностай до боли сжимал ее руку. Было мгновение полной тьмы, когда она потеряла из виду и Терна, и Горностая, почувствовала мощный толчок в спину и поняла, что падает вниз.
Под ней спружинила груда мокрых опавших листьев, она перекатилась на спину и осталась лежать, в изнеможении раскинув руки. Стояла тишина, было слышно только тяжелое дыхание — ее и Горностая. Арника поняла, что потеряла свой узелок и ленту с головы. Она вспомнила зловещий шелест смыкающегося пространства, слегка повернула голову. Там, откуда они, по мнению Арники, вывалились, возвышался огромный старый дуб.
Горностай сидел на земле рядом с ней, Терн стоял над ними, неотрывно глядя на мощный ствол. Больше никого вокруг не было.
Горностай медленно поднялся, озираясь и бледнея. Обошел дерево, касаясь рукой коры, шепча: «Тысяча ангелов… тысяча ангелов…» Бросил на Терна отчаянный взгляд:
— Коридоры иногда исчезают. Бесследно и безвозвратно. Но я ни разу не видел такого… Чтобы вот так…
Терн молчал и не двигался.
— Государь, я надеюсь… очень надеюсь, ваши люди замешкались, и коридор сомкнулся, прежде чем… прежде чем они попали внутрь, — запинаясь, сказал Горностай. — Скорее всего, так оно и было. Я не чувствую ничьей смерти…
Арника лежала, поднеся к глазам сухой, истонченный до полупрозрачности дубовый лист. Она вертела его за черешок и рассматривала на свет.
— Она тоже не чувствует. — Горностай улыбнулся.
— Идем. Поднимай ее. — Терн резко повернулся и пошел, не оборачиваясь, к дороге.
Горностай, склонившись над Арникой, мягко сказал:
— Еще немного, девочка, — и мы пришли. Даугтер в двух верстах отсюда, через долину.
Прищурив глаз, она смотрела на него сквозь лист.
— Поднимайся с земли, простудишься. — Он подал ей руку.
9
Сверяясь с корявыми синими цифрами у себя на предплечье, я спустилась по ступенькам и — о чудо! — попала в холл «Замка». Мягкие кожаные кресла, разлапистое растение с резными листьями (как его — монстрелла? монстерия?), два удивительно схожих между собой охранника в черных пиджаках. Виднеющийся сквозь стеклянные двери осенний день и автострада с быстрыми грязными автомобилями. Я вышла в ветер и моросящий дождь. Надвинув на глаза капюшон и сунув руки в карманы, двинулась к остановке, где не было ни души, только воздетый навстречу дождю синий флажок с номерами автобусов. Осторожно потрогала языком больной зуб. Заныло. Чтобы отвлечься, я стала рассматривать припаркованные у «Замка» машины, прикидывая, какую из них я хотела бы в личное пользование. У всех были хищные носы и раскосые фары, они стояли, припав к земле, точно сдерживаясь, скорость дремала в них, в любую секунду готовая проснуться. Но вот подкатила новенькая, из тех, что встречаются крайне редко — неторопливая, круглоглазая и добродушная, — и я мысленно остановила свой выбор на ней.
Пока я любовалась нетипичным автомобильным явлением, из машины выбрался мужчина, обежал вокруг и открыл дверцу перед дамой.
Фигуры их были смутны из-за дождя и расстояния, но я едва не подпрыгнула на месте — непокрытые волосы дамы полыхнули знакомым цветом. Она припала к плечу своего спутника, и они медленно пошли к подъезду «Замка», выражая крайнюю степень расслабленности и счастья.
Джайв висела на Саньке, как давеча в «Олимпийском» — на Серафиме, а уж Санек…
— Да он влюблен! — вслух сказала я. — Причем серьезно. Симма тассе!
Собраться, сказала я себе, собраться и думать. Джайв добралась до «Замка». В то время как «вольный мастер» шестого ранга велел мне держаться от «Замка» подальше — либо в силу моей бесполезности в борьбе с мировым злом, либо в силу своей заинтересованности в том, чтобы Джайв никто не мешал. Вообще-то он выглядел достаточно открытым и искренним, но ведь я могу ошибаться… Какой сложной, однако, стала в одночасье жизнь — короли, даймоны, клубы, центры, закладки…
Подъехал автобус, распахнул двери. Я медлила. Водитель попался на редкость терпеливый. «Да езжай уже!» — раздраженно думала я, боясь, что сейчас не выдержу, зайду, сяду на любимое мое место для пассажиров с детьми и сбегу отсюда куда глаза глядят. Он уехал, я постояла еще немного и решительным шагом направилась обратно.
Санек полулежал в одном из кожаных кресел под монстреллой-монстерией и, откинув голову, созерцал потолок. Джайв нигде не было видно.
— Привет, — сказала я.
— Ирка! — оживился он. — Какими судьбами?
— Я в ресторан…
— О-о!
— У меня там знакомый паренек работает, у меня к нему дело.
— Понятненько. А мы тут селимся. Медовый месяц, блин. Торопишься?
— В общем-то нет.
— Я тебя искал, домой тебе звонил — не застал. Разговорчик у меня к тебе есть небольшой, небольшое такое предложеньице… Ты вообще как? Да ты присаживайся, присаживайся.
— Вообще — нормально.
Затем Санек поинтересовался, каковы мои «творческие узбеки», и я ощутила себя тевтонцем, под которым вот-вот проломится чудской лед.
— По-разному, — уклончиво ответила я.
— Я так и думал. Предложение вот какое. Ты человек медлительный, основательный. И то, что книжку ты делаешь неторопливо, — это хорошо, с одной стороны. Удалиться в таежный тупик, там в одиночестве медитировать над текстами — это хорошо. Но время-то идет. Тик-так. Лет через пять, когда ты созреешь… может, и смысла-то в этом уже никакого не будет. Да и вообще, где мы все будем лет через пять? Так вот предложение мое: придумывать вместе. Ты берешь на себя романтику, я — правду жизни. Не-не, вдвоем мы писать не будем. Я говорю — придумывать. Буду подкидывать тебе идеи, сюжетцы разные. Чтоб ты не закисла. А?
— Ты же в Москву уезжаешь.
— Ну не сию минуту. У Любоньки моей здесь дела еще. А уеду — так электронная почта же есть, телефон. Цивилизация! Представь, придумываем мы твою страну — у тебя же там страна? — Ирканию. Ты ведь Ирка — значит Ирканией будет называться страна твоя… Чего куксишься, не нравится?
— У меня там много стран, и все уже как-то называются.
— Ну придумаем еще одну! Это же зашибись название — Иркания.
— Где-то я такое уже слышала… или читала. Кажется, у Итало Кальвино.
— Ну хрен с ним, не Иркания тогда.
— Надо подумать.
— Знакомая картина. Человек говорит «надо подумать», уходит и думает. Думает, думает, думает. А время — тик-так.
— Что это ты так заботишься о моем времени?
— Честно говоря, Ирка, — он приблизил ко мне лицо, — Любонька моя сказала, что может устроить так, что гонорарище нам отвалят… ну, скажем, очень хороший. Сейчас такие вещи, что она у тебя прочитала, котируются. Ну востребованы. Чем быстрее мы вещь сдадим, тем больше денег получим.
Он шептал еще что-то невразумительное и неубедительное, и, чтобы остановить его, я спросила издевательски:
— А предоплату она тебе не обещала?
На это Санек, нимало не смутясь, ответил, что аванс он уже взял. Аванс пока неофициальный — эти деньги (из какого-то для таких случаев предусмотренного фонда) Любонька предложила в качестве стимула, и затем еще, чтобы в процессе творчества у авторов не возникала потребность зарабатывать хлеб насущный, отвлекаясь тем самым от процесса.
— Чего? Ты, Ярилло, получил предоплату за мой роман?
— Так не присвоил же! — обиделся он. — Есть же разница! Я о чем тебе и говорю — у нас все вдвоем складывается. И в организационном плане, и в творческом. Любонька правду сказала — тебе надо меня держаться. Я возьму себе двадцать процентов. А остальное тебе отдам вот прямо сейчас.
