Дорис Лессинг - Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе
— Гриот, пой вместе со мной! Почему ты не поешь?
Этот вопрос поразил Гриота, который никогда не думал, будто мелодия и песня могут иметь к нему хоть какое-то отношение.
— Я не умею, — ответил он.
— Да ну, брось, Гриот, у тебя красивый голос.
Так он выучил песни о ее родной реке, после чего Нубис сказала:
— Гриот, теперь ты должен найти свои собственные песни.
В жизни Гриота, как он считал, не было ничего, заслуживающего интереса, поэтому он слагал песни о приключениях Данна и Маары. Как-то вечером он сидел вместе с генералом на могиле Раффа и вдруг сказал:
— Послушай, Данн.
И запел свою версию того, что произошло с Маарой, Данном, когда на них напали речные драконы.
Сначала Данну было неприятно слушать его, но затем он улыбнулся и сказал:
— Ты не перестаешь удивлять меня, Гриот. Но почему ты поёшь обо мне? Ты забываешь, что мы с Маарой были лишь одними из многих. Кто вспомнит об остальных, Гриот? Кто споет о них? Забавно, что когда я был одним из них, когда я вместе с этими людьми бежал от жары и жажды, то никогда не думал, будто они заслуживают похвалы. Теперь же я уверен в этом. И часто о них думаю.
— Но, Данн, эта моя песня о тебе относится и к ним тоже. Мои слушатели будут мысленно представлять себе тех, кого они знали, тех, кто был тогда вокруг тебя.
— Ты так считаешь? Надеюсь, ты прав. Ужасно, что люди исчезают бесследно. Исчезают, как соломинки в водовороте.
В небе горел закат. Это был тот час, когда Данн любил сидеть в компании Раффа, своего верного снежного пса, и когда Гриот был свободен от своих многочисленных забот. Пылает горизонт, щебечут птицы, скоро опустится ночь, придет время ужина. Потом, вместо того чтобы сразу после еды лечь спать, все старые друзья собирались вместе, и Лета с девушками тоже, и пели свои песни, обменивались новостями со всех концов Тундры. Гриота всегда просили спеть, и в его песнях неизменно восхвалялся Данн.
— Я заметил, что ты никогда не поешь о Другом, — сказал как-то ему Данн. — Ты никогда не поешь о Плохом Данне.
— Мне бы не хотелось петь о нем, господин.
— Жаль. Он мог бы сказать много интересного, но слышу его только я.
Гриот все-таки сомневался в красоте своего голоса, как ни нахваливала его Нубис. Эта очаровательная девушка, круглая сирота, жертва засухи, как и множество других ее сверстников, надеялась стать любимицей Гриота. Да, для нее это стало бы настоящим триумфом. Гриот думал: «Та девушка, в песках, по крайней мере, никогда не льстила мне». И потом к нему пришло осознание одной печальной истины: «Если человек льстит, доверять его словам нельзя».
Гриот стал уходить в высокие лесистые холмы, где, кроме него и лис с ястребами, не было ни души. Там он пел, чтобы выяснить, чего на самом деле стоит его голос, но вскоре понял, что невозможно услышать свой голос таким, каким его слышат другие. Гриот пел для собственного удовольствия — и воображал, будто отовсюду к нему сбегаются лисы и слетаются птицы, чтобы насладиться его пением. Потом сам же пристыдил себя: не об этом должен думать практичный человек! Когда он пел о Данне, или о Мааре, или — изредка — о Тамар, ему не досаждали неприятные мысли. Но иногда Гриот отпускал свой голос в свободный полет, начинал петь без слов, ни о чем не думая. И тогда бывало (уже не раз), что его ищущий себя голос переходил в хриплый вой. Гриот приходил от этого в ужас. Так выть мог бы Рафф, но не человек. Среди холмов водилась птица, щебет которой доставлял ему особое удовольствие: маленькое, серенькое, пугливое создание. Она прыгала по веткам вереска и выговаривала что-то вроде: «О-пять, о-пять, о-пять». Но однажды Гриот услышал в птичьем чириканье голос Данна. И это надолго отвратило его от походов в холмы. Потом он все же вернулся. Эти места как будто притягивали его. Если Гриот не отвлекался и пел только о Данне, то ничто не беспокоило его, но стоило прозвучать первым нотам его песни без слов, как голос срывался сначала на крик, а потом на вой. Гриот винил в этом красоту холмов и небеса, эти солнечные, улыбающиеся, обманчивые небеса. Ведь всего в нескольких днях пути на северо-запад они превращались в серый, унылый небосвод, низко висевший над болотами.
Гриоту хотелось рассказать о своих ощущениях Лете, но когда он оказывался дома, вдали от вересковых зарослей, когда он не видел лживую игривость неба, то обуревавшие его в холмах чувства превращались в нечто надуманное и пустое, в чем стыдно было сознаться.
Однако сам он подолгу размышлял над этим, как и подобает серьезному и практичному человеку. Гриот вспоминал слова генерала о том, что он, Данн, держит внутри себя под замком часть себя самого, которая хочет разрушить его. Не то же ли самое происходит и с Гриотом? Или все люди таковы? Он ни с кем не делился этими мыслями, даже с Данном. Ему казалось, что это было бы опасно, все равно как признаться в собственной слабости.
Вот какой разговор состоялся между Данном и Тамар, пока они наблюдали за Гриотом, который шел им навстречу — крепкий, здоровый, серьезный человек.
— Он все еще молод, а я старик, — сказал Данн. — А ведь мы с ним почти ровесники. И вот что забавно: когда Гриот стал мальчиком-солдатом в армии агре, я уже был его капитаном — хотя всего на три года старше его.
Тамар молча взяла Данна за руку, и он спросил:
— Ты знаешь, что древние люди жили до восьмидесяти, даже до девяноста лет?
Тамар огорчилась:
— О, как это ужасно! Вот бедняги!
— А некоторые доживали до ста лет.
— Я бы не хотела столько жить, — заявила Тамар.
— А у нас долгожителями считаются те, кто проживает четыре или пять десятков.
— Почему, Данн, люди теперь умирают так рано?
— Это нам неизвестно.
***
Однажды Али сказал Гриоту, в своей страстной манере, с упреком:
— Бедняжка Тамар, она столько трудится. Она же совсем юная. Нельзя быть все время такой серьезной.
Гриот передал Данну пожелание Али — Тамар нужно больше отдыхать и хотя бы иногда развлекаться.
— Она слишком усердно работает.
Данн, в свою очередь, сказал Тамар, что все упрекают его за то, что он перегружает племянницу работой.
— Нужно иногда делать перерывы. В общем, попробуй придумать себе какое-нибудь развлечение, Тамар.
— Развлечение?
Они гуляли по саду вдали от могилы Раффа. Тамар не могла туда ходить, очень расстраивалась.
— Может быть, все хотят, чтобы ты танцевала? Я знаю, что обычно молодые девушки обожают танцевать, устраивают всякие праздники. Что скажешь, Маара?
— Я не Маара, я Тамар, — поправила его девушка и вложила свою ладонь в дядину. — Милый Данн, когда-нибудь тебе придется позволить мне быть Тамар. И отпустить мою мать.
— Да, я знаю, — согласился Данн. — Маара за всю свою жизнь ни разу не танцевала. У моей сестры просто не было времени, потому что она постоянно боролась за выживание. Бедная Маара! Она так и не узнала, что значит развлекаться.
— Но я ходила с другими девушками танцевать, — сказала Тамар. — Только у меня не получается. Я слишком… скованна.
— Тогда придется тебе придумать что-нибудь еще вместо танцев. А то Гриот и Али от меня не отстанут.
— Девушки придумали обо мне песню. Это даже не песня, а такая игра. Хочешь, расскажу тебе, чем она заканчивается?
И тогда она встает и склоняет голову.
Кто не умеет танцевать, тот истекает кровью.
— И она — Маара — действительно истекла кровью, да? — сказал Данн.
— Данн, — произнесла Тамар, — прошу тебя.
Данн остановился, положил руки на плечи племяннице и впился взглядом в ее глаза. Он часто так делал, причем не только с Тамар. Наверное, он считал, что если вглядываться в глаза человека достаточно долго, то можно увидеть его истинную суть.
— Бедный Данн, — вздохнула девушка. — А я все равно Тамар, а не Маара.
— Да, да, конечно.
— Али не всегда бывает прав. Это ведь он говорит, что мне нужно чаще встречаться с подругами и отдыхать. Но мне кажется, что от этого больше вреда, чем пользы. Вот еще один отрывок из песни, которую про меня сочинили:
И тогда она встает и склоняет голову.
Кто не умеет песни петь, тот безнадежно глуп.
— Разве они не любят тебя, эти девушки?
— Они любят тебя, Данн. Причем все, без исключения. А меня нет.
Эти слова причинили Данну боль, и Тамар постаралась утешить дядю:
— Но это нормально. Они никогда не смогли бы полюбить меня. Они хотят восхищаться мной, хотят, чтобы я была совершенством. Я должна петь лучше всех, прекрасно танцевать, играть на дюжине музыкальных инструментов — играть как никто другой. Как ты не понимаешь этого, Данн? — Тамар пыталась рассмешить его, и это ей удалось.
— То есть они не любят тебя, потому что ты не идеальна?
— О, они вообще никогда не смогут полюбить меня. Они любят тебя, потому что ты Данн.
