Наталья Точильникова - Иные
Гравиплан медленно снижался в долину между лесистыми, пологими горами. Был тихий летний вечер. Только что кончился дождь, и солнце показалось в разрывах обессиленных туч, серыми полупрозрачными лоскутами плывших за горизонт. Внизу сверкнула река. Мелкая и быстрая, такая узкая на широком ложе из серой гальки.
Этого не могло быть, но это было. Поль узнавал эти места. Эту реку, эти леса и это вечернее солнце. Сладко защемило сердце. Он возвращался домой. Он прожил здесь столько лет! Счастливых лет. Он знал, кто его должен встретить.
Нет! Бред! Сумасшествие! Он провел всю жизнь в пещерном городе за тысячи километров отсюда. Он там родился и никогда его не покидал. Кроме того единственного раза. Ученику Свободы нечего делать в мире Иных. Он не должен разделять трапезу с презренными дери и прикасаться к их вещам, дабы не оскверниться. Все, что приходит из города, должно быть очищено. Это было. Он помнил. Очень четко помнил.
Гравиплан мягко приземлился у окраины поселка. Самый обыкновенный поселок с золотистыми деревянными домами. Очень зеленый и ухоженный. А там, направо, на склоне горы, должен быть яблоневый сад. И туда поворачивает дорога. А в центре поселка — несколько кирпичных зданий — дом и лаборатории господина. И это Поль тоже помнил. И тоже очень четко.
От поселка шел человек. Высокий, светловолосый. Точнее, не человек. Высший. Поль сразу узнал его и бросился к нему навстречу. Высший раскрыл объятия.
«Ну, здравствуй! С возвращением! Узнал».
Поль даже не сразу понял, что Высший разговаривает мыслями, настолько это было привычно и естественно. И объятия тоже были привычны и естественны. Христиан всегда был добр к нему. Все долгие годы, пока был его господином. Или столетия? Казалось, это продолжалось невероятно долго.
«Как я рад, товаби!» — подумала та часть его натуры, что радовалась встрече с любимым господином.
«Я тоже рад. Пойдем. Скоро в нашем саду созреют яблоки».
«Сколько времени мы не виделись?»
«Помнишь, какое сегодня число?»
«Конечно, третье июля 1230 года от Начала Изменений».
«Вот и считай. Помнишь, когда мы расстались?»
«Да… В 1228 году. Значит, два года назад. Но я не помню, как…»
«И не надо. Не пытайся добраться до информации, которая пока заблокирована. Всему свое время. Вспомнишь обязательно. А пока дай мне руку. Вот так. Заверни рукав. Должен же я тебя перенастроить».
Поль покорно остановился и привычным жестом завернул рукав на левой руке, обнажив имплантат. Слишком привычным!
Высший взял его руку и некоторое время изучал красный кусочек пластика. Потом была волна наслаждения, очень острого и… привычного. Это случалось уже тысячу раз. Так же привычно он застегнул манжет.
«Ну, все прекрасно, — подытожил господин. — Пойдем».
«Но этого не может быть, товаби!»
Обращение тоже было привычным и отскакивало от зубов (точнее от мозгов).
«Чего не может быть?»
«Мы не могли расстаться два года назад. Я был в горах, у поплавскиан. Я никогда не покидал этих гор!»
«Не волнуйся. В некотором смысле ты совершенно прав. Но мы действительно расстались два года назад. В другом смысле. Я пока не могу объяснить тебе всего. Это может сбить блокировку, и твой мозг не выдержит потока информации. Давай не ставить таких самоубийственных экспериментов. Потерпи! Все узнаешь. Пока постарайся просто считать все свои воспоминания истинными (так оно и есть). И не ломай голову. У тебя будет трудный период. Несколько месяцев. И ты пока поживешь в моем доме, в комнате для сервентов».
«На втором этаже? Окна на юг, в лес?»
«Совершенно верно. Ты прекрасно все помнишь. Пока мне необходимо быть рядом».
Прошло два месяца. Поль помогал Христиану в лаборатории и уже не удивлялся тому, что помнит не только тома по генетике, биологии и медицине, но и расположение реактивов на полках, трещинки на стенах и подробности вида в сад. Хозяин совершенно не раздражал его. Пару недель поплавскианская часть его души еще протестовала против наличия такового, но Христиан был на удивление тактичен и при каждой вспышке немотивированного возмущения своего сервента только твердил о «трудном периоде».
«Товаби, я понимаю, знания полезно записывать на имплантат, чтобы не тратить время на обучение. Но эмоции! Но память о планировке поселка и расположении комнат в лаборатории! Я же не план помню, не схему, а звуки, запахи, ощущения. Зачем весь этот ворох бесполезной и труднопрограммируемой информации? Это же очень трудно записать».
«Смотря как записывать. И вовсе не бесполезной».
«Товаби! Пожалейте меня!»
«Я тебя жалею. Поэтому пока не говорю всего. Отстань! В свое время все узнаешь. На завтра у меня для тебя послушание. Помоги ребятам в саду собирать яблоки. Я понимаю, что эта работа не для homo passionaris, но физический труд успокаивает. Тебе полезно».
Было жарко. Градусов двадцать пять. В саду еще не ощущалось начало осени. Ни одного желтого листа. Только ветви изогнулись под тяжестью крупных красных яблок.
Поль разделся по пояс и поднялся на середину лестницы. Хрупкая девушка с прямыми соломенными волосами и загорелым лицом подала ему сверху полную корзину яблок. Он взял яблоки и замер в нерешительности.
Он помнил эту девушку.
— Мария!
— Да. Значит, это ты! Товаби обещал, что ты скоро вернешься. Помнишь, ты обещал мне рассказать «Легенду об Истаре»? Расскажешь?
Он помнил. Они сидели на траве под яблоней вместе с этой девчушкой. Только был май, и яблони цвели. А он рассказывал ей какие-то истории и историю Истара обещал рассказать. «Только она очень печальная. Года через два, когда вырастешь». Ей было тогда лет тринадцать.
— Да. А что случилось тогда, два года назад?
Девушка помрачнела.
— Ты не помнишь?
— Нет. Я помню, что мы расстались с господином. А потом… Этих двух лет словно не было. То есть они были, но не здесь.
Мария молчала.
— Ну, скажи же! Ты не представляешь, как это меня мучает!
— Ты умер.
Шепот. Одними губами. Девушка повернулась и села на ступеньку лестницы.
— Как умер?!
— Нет, конечно. Я не то сказала. Дери бессмертны. Просто господин прекратил твой жизненный цикл. Перед этим ты пришел ко мне проститься и обещал скоро вернуться.
— Вернуться?
— Чему ты так удивляешься? Все возвращаются. И господин сказал, что вернет тебя, как только будет возможность.
Поль вытер пот со лба. Это надо было переварить. Он спустился и поставил корзину на землю.
— Извини, я пойду. Мне надо побыть одному.
— Ты что? Разве господин не приказал тебе работать весь день? Разве тебе не нравилось со мной работать? Тебе будет плохо!
— Ничего!
Он уже шел по направлению к реке. Холодные горные воды. Он присел на корточки у границы потока, умылся, долго любовался радугами над водой. Потом встал. Плохо было. Правда, неизвестно от чего: от нарушения приказа господина или от полученной информации. Кажется, он впервые так прямо нарушил приказ. До этого он подчинялся беспрекословно и каждый раз получал положенную дозу гормонального кайфа от послушания. Для памяти это было привычно, теперь привыкало тело. Он неуклонно садился на гормональную иглу.
На другом берегу паслись коровы ровного песочного цвета. Рядом, под деревом, по-турецки сложив ноги, сидел человек и играл на флейте. Поль снял ботинки и перешел реку вброд.
Человек оказался маленьким сморщенным стариком. И конечно, Поль отлично помнил этого старика.
— Привет, Леша.
— Привет, привет. Я давно понял, что это ты. Садись. Располагайся как дома. Как тебя теперь зовут? Поль?
— Да.
— Странно, что Христиан не сменил тебе имя.
— Решил лишний раз не травмировать.
— Наверное.
— А как меня звали раньше?
— Виктор.
— Да, помню. Мы с тобой любили здесь половить рыбу и посидеть, поболтать. Помню. И ты был пастухом. Ты всегда был пастухом.
— Мне нравится эта работа. Спокойная. А сколько лет ты был Полем?
— Двадцать четыре года.
Старик покачал головой.
— Маловато. Поль не выдержит. Против двухсот сорока Виктора двадцать четыре Поля — просто ничто!
— Двухсот сорока?
— Конечно. Это твое четвертое тело. Скоро ты сам попросишь господина называть тебя Виктором. Да и нам как-то привычнее. Или он разрешит тебе двойное имя: Поль-Виктор или Виктор-Поль. Красиво.
— Погоди-погоди. Четвертое тело?
— Разве ты не помнишь своих смертей?
— Нет!
— Значит, господин не позволяет. Детям тоже не сразу открывается это знание. Предыдущие смерти вспоминают лет в двенадцать-шестнадцать.
— А ты помнишь?
— Конечно. Обе. Я немного помладше тебя. Это мое третье тело, и оно уже ни к черту. Господин прав.
— В чем?
— Что его надо менять. Через неделю у меня прекращение жизненного цикла.
