Александр Карнишин - Ксенос и фобос
На пашню были положены мостки с перилами. Кинуты обрезки бревен, на них - мостки с перилами. На всякий случай, на дождь и снег. А за мостками их принимали уже местные, тащили на руках, за руки, по двое-трое в рощицу, в большой автобус, и скоро он выезжал, отвозя детей куда-то ближе к цивилизации. К врачам, к белым простыням, к душу и ванной.
Кудряшов стоял, смотрел вслед. Вера сидела у его ног. Дети оглядывались и махали руками. Кричали:
- Приезжайте к нам!
С большими, старшими, было труднее. Они угрюмо спрыгивали через борт грузовика, выслушивали инструктаж, хмыкали недовольно. Но им можно было объяснить, что и как.
- Верить вам не обязательно, ребята. Я просто рассказываю, что и как. По-другому не выйдет. Вопросы?
- А остаться можно? Мы можем пригодиться. Мы уже взрослые.
- Остаться? Зачем? Город эвакуируется. Принято такое решение нашим правительством. Просто вас - раньше всех. Как положено.
Глава 20
Он только твердил про себя с отчаянием, как молитву: "Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой... всемогущий, всесильный, всепонимающий... разберись! Загляни в мою душу, я знаю, там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая!"
А. и Б.Стругацкие. Пикник на обочине
Сидорчук неспешно допил свой кофе и выглянул второй раз в окно. Он соблюдал привычный режим дня: подъем в шесть утра, обязательная зарядка и душ, пока еще поступала откуда-то горячая вода в трубы, обязательный утренний кофе. Размеренное привычное передвижение по квартире не отвлекало от мыслей. Откуда горячая вода? Вот, например, интересная мысль. Действительно, откуда? Если все ушли. Все, кто оставался - они же ушли? Вот это уже не вопрос. Это можно утверждать.
Все ушли.
Или все пропали.
Для него это было, как шутили на сборах, "монопенисуально", потому что он все равно остался. Из принципа и данной когда-то в другой жизни присяги.
Уходя, бывшие соратники резанули по скотчу, и еще через час примерно Виктор сумел вырвать одну руку, а потом уже проблем с освобождением не было.
Кино такое было в детстве. Идешь по городу - а вокруг тишина. Кроме ветра и шума его в кронах давно облетевших тополей, кроме стука приоткрытых дверей, кроме скрипа ржавых качелей посреди двора - ничего. Летает какой-то мусор. Откуда-то издалека слышно, как сыпется стекло. Звонко сыпется, свысока, вдребезги. Наверное, створка оконная болталась - вот и стукнуло ветром.
Нет, что ни говори, "Сталкер" - фильм, конечно, был гениальный. Вот такой же ветер там, и свист этот в ушах постоянный. Хотя Виктору страшно не было на просмотре. Было страшно увлекательно. Хотелось скорее листнуть дальше, увидеть, что там еще придумал режиссер. Он и книгу-то прочитал только после фильма. Книга оказалась совсем о другом.
Кстати, о "Сталкере". Так может, Кудряшов был прав, только не до конца? И все эти пропажи людей - действительно по месту. Но не город опасностью является, а именно эти места, где они пропадали. Как ямы такие сквозь пространство. Наступает человек - и нет его. Туда как раз и надо было гайки бросать, как в кино.
Сидорчук приоткрыл форточку и закрепил ее специальным упором. Когда он ложился спать, форточки обязаны были быть закрыты. Сквозняки он не любил, потому что после жестокой простуды одной весной такие сквозняки стали вызывать жестокие невралгии, приходилось даже анальгетики колоть, блокаду делать.
Вот, кстати. Они утверждали, что Сидорчук, мол, "засланец", потому и не боится ничего. А ему несколько лет снились страшные сны, от которых просыпался в холодном поту. Днестровский лиман. Разлив. "Непромокашка", за плечи подвязанная. И вода холодная черная, непрозрачная по грудь. Руки чуть приподняты с автоматом, отчего быстро устают и затекают. Вот так ходишь медленно, гоня легкую волну перед собой и поскальзываясь на невидимых корнях деревьев. А сами деревья - с белыми кольцами, следами от предыдущих паводков. Идешь так, компас ни фига не показывает, мотается от помех, вода, судя по кольцам, может и с головкой накрыть, а конца края этой воде не видно. И час можно идти, и два, оступаясь и окунаясь с головой. Вот там было страшно. Никто в тебя не стреляет, нет засад, а все равно страшно. Потому что не знаешь, куда идти, и где эта чертова суша. Потому что вода потихоньку прибывает. Потому что деревья - осинник гнилой. На дереве не отсидишься в ожидании вертолета.
Так что врут они. Сидорчук тоже боялся.
И насчет любви... Что, и первой любви как будто не было, школьной, дурной? И жены не было? А что он тогда все это помнит, зачем? Да нет, свихнулись просто мужики и пост свой бросили, сбежали. А он, Сидорчук, на посту. Никто не снимал его отсюда. Послала партия на спецназ - значит, спецназ в городе есть. Вот он сам и есть тот спецназ. Пока он есть.
Виктор аккуратно протер стол, убрал хлеб в хлебницу. Сполоснул чашку и поставил на полку. Не любил он, когда наваливают посуду в мойку и все ждут, кто начнет мыть. Чего ждать? Сам поел - сам и помой.
Хорошая квартира, кстати.
Он тогда переночевал в общежитии. Один на весь городок. Поутру проверил склады, подержался за тяжелые висячие замки, посмотрел на пломбы с торчащими проволочными усами. А потом пошел "в город". Транспорта ему не оставили. Не положен, похоже, пришельцам транспорт.
Хотя, говорили еще, что, мол, может и не пришелец он, а просто что-то типа камеры. Ну, вроде через него наблюдают за всеми. Заглядывали ему в глаза, душевно просили: вернуть все взад. Мол, мы же теперь все знаем. Мы же, говорили, эксперимент все равно теперь нарушим.
И нарушили. Тишина теперь в городе. Не за кем наблюдать. А все Виктор, с него началось...
Сидорчук прикрыл дверь и спустился на улицу. Третий этаж, старый дом, по каменным ступеням берцы глухо бухают тяжелой подошвой в полной тишине подъезда. Очень тихо теперь, да.
А ведь зима все-таки наступила. Всю ночь бесшумно шел снег, и теперь по белому пушистому покрывалу протянулась единственная строчка ровных шагов.
Он сбил замок с низкой дверцы, поворочался неуклюже, сунув голову и осматриваясь, подсвечивая себе фонариком. Вот, вот они, инструменты. Он даже не задумывался, откуда тут зимние инструменты. Просто вытащил из угла широкую дюралевую лопату на длинном корявом черенке, прикрыл снова дверь, повесив замок в пробой, и шагнул назад.
Ну, с чего начать? Как Маленький принц - с уборки своей планеты? Квартира была близко к центру - Виктор специально выбрал себе такую. Теперь он обогнул дом слева, вышел на площадь, покрытую тонким слоем снега, продолжающегося неторопливо сыпаться сверху. Прицелился, как из автомата, прищурив левый глаз. Поставил лопату, выправил направление, и - ш-ш-ш-бух! Протащил со скрежетом и ударом в конце о бордюр. Сзади осталась четкая темная полоса чистого асфальта. Ш-ш-ш-бух! Обратно - вторая полоса, слившаяся с первой. И пошел. Туда - сюда, туда - сюда. Снег отбрасывал в конце подальше, чтобы не мешался.
Он не поднял голову на шум двигателя. Пошли они все куда подальше. Нашли себе крайнего. Инопланетянина нашли. И вообще, я не человек. Я - камера. Наблюдатель. Вот и нечего.
Он ставил лопату, делал паузу, прищурясь смотрел вдаль, и снова толкал перед собой поднимающийся валик подтаявшего снега.
Кто-то встал рядом, примерился, и тоже - ш-ш-ш-бух!
И еще кто-то встал чуть дальше, и еще, и еще... В пять минут площадь оказалась буквально вылизанной.
- Перекурим, командир?
- Ну, угощай, Паша...
Мартичук протянул пачку, щелкнул своей заслуженной "зиппо". Затянулись, посматривая вокруг. Народ чистил тротуары. Кто-то привез машину березовых метел, сгрузил на обочину.
Виктор стоял под медленными снежинками, редко слетающими с черного неба, вытирал снятой шапкой лоб, улыбался сам себе и этому черному небу. Ловил снежинки ртом. Щурился, если какая-то попадала в глаз. На душе было спокойно и радостно.
Вот все и закончилось. Весь этот кошмар, вся эта чепуховина были во сне. В чужом научном эксперименте. В Зоне. А на самом деле - все в порядке. И все как было. И живой Мартичук метет метлой по соседству...
А... Дашка?
Он с трудом, с полным напряжением всех мышц, пересиливая что-то, мешающее ему, повернул голову, но Пашки Мартичука уже рядом не было. Был снег и чернота зимнего утра вокруг. Пашки не могло быть, потому что он погиб. Это не сон.
Сидорчук с таким же трудом, через непонятное сопротивление, поднял руки вверх, закрыл лицо обеими ладонями...
...
Проснулся, и еще лежал несколько минут, успокаивая дыхание, приходя в нормальное состояние.
