Василий Владимирский - Повелители сумерек
И они пошли вместе, и Одиль казалось, что кто‑то еще сопровождает их. Тени мелькали между деревьев, кто‑то шуршал в траве. Куницы, лисы? Может быть, за деревьями и в самом деле волки? Почему‑то Одиль уже ничуть не было страшно. Другое занимало ее.
— Куда мы идем?
— К источнику… Сегодня ночь полнолуния. Луна правит приливами и отливами, а значит, всеми водами на земле, так же как она правит кровью в теле женщины. Нынешняя ночь — ночь обновления вод. Да станет она ночью обновления крови!
Серебристая полоса воды высветилась в лунных лучах. И еще стоячий камень, на котором были выбиты какие‑то странные знаки — не французский язык, не латынь, они даже на буквы не были похожи. На камне была чаша, темная, грубая, а в ней — нож с изогнутым лезвием.
— Ты должна войти в источник, — сказал крестная.
Одиль послушалась приказа. Исколотым ступням было даже приятно прикосновение холодной воды. И ей не было жалко старого, истрепанного платья, заполоскавшегося по течению.
— Кровь, — произнесла крестная. — Кровь должна обновляться постоянно, иначе сила, заключенная в ней, исчезнет. Даже боги порой приходят к смертным, дабы смешать свою кровь с человеческой. И только клятвы на крови имеют силу.
Держа одной рукой нож, она зачерпнула воды из источника. Затем протянула нож и чашу Одиль.
— Ты должна пролить свою кровь в чашу.
Прежде чем принять дары, Одиль расстегнула ветхое платье. Задумалась, но лишь о том, где рана не будет видна. И полоснула себя под левой грудью. Охнула от боли, но темная кровь закапала в чашу, замутняя прозрачную воду.
Одиль сделала большой глоток и не почувствовала вкуса.
— А теперь проси, чего ты хочешь.
«Новое платье, — готова была перечислить Одиль, — новые туфли, карету, слуг, дворец, досыта есть каждый день…»
Но вместо этого она осипшим голосом произнесла:
— Я хочу стать принцессой.
Внезапно голова закружилась еще сильнее, чем прежде, Одиль охватила страшная слабость, и она едва не выронила нож и чашу. Но крестная забрала их и выпила то, что в чаше оставалось.
— Кровь обновилась, — выкрикнула она, — Жертва принята!
И полоснула ножом по завязкам своего плаща. Тот упал и растворился в воде, как чернильное пятно. Под плащом на госпоже Сен‑Этьен ничего не было. И тело ее поражало совершенной, нечеловеческой красотой. Кожа была столь бела, что луна, казалось, сияла ее отраженным светом. И волосы, рассыпавшиеся до коленей, змеились по ветру, меняя оттенки в призрачном свете.
Затем она зачерпнула воды в чашу и плеснула ее на Одиль. Холод пробрал девушку до костей, но в этом было некое наслаждение. Она чувствовала себя так, словно ей дали выпить лучшего вина с виноградников Анжу.
Крестная воздела руки — и хлопанье множества крыльев было ей ответом. Птицы‑провожатые, доселе парившие в вышине, по спирали стали спускаться к источнику. Они носились вокруг, вздымая воздух и воду, лебеди и вороны, и голова от этого кружилась еще больше, и Одиль с трудом осознала, что лебеди не выглядят черными, они и в самом деле черные. А затем они устремились к женщинам, обхватывая, обнимая их распростертыми крыльями; вороны — к госпоже Сен‑Этьен, лебеди — к Одиль. Сердце Одиль забилось так отчаянно, что она потеряла сознание — или ей померещилось, а когда пришла в себя, то обнаружила, что не упала, а вот птицы исчезли. Самое же главное — одета Одиль была не в прежние обноски, а в роскошное черное платье из лионского шелка. Волосы сами собой сложились в замысловатую прическу, увенчанную током с лебедиными перьями, шею охватывало ожерелье из черного жемчуга.
Госпожа Сен‑Этьен, стоявшая напротив, была в платье из рытого бархата, тоже черном, расшитом рубинами и гранатами. Странным образом подолы платьев не намокали в воде, но все же Одиль поспешила выбраться из ручья на берег.
При виде этой поспешности крестная рассмеялась:
— Да, верно, нам нужно торопиться. Идем же!
Когда они вернулись на поляну, там дожидалась карета, роскошнее которой Одиль никогда не видела (впрочем, видела она не так уж много), запряженная черными лоснящимися лошадьми. Ее охраняли шестеро вооруженных слуг — нелишняя предосторожность в нынешнее опасное время. На боку у толстого кучера висел тесак, а за поясом был пистоль.
— Садись, дитя мое. Эта карета отвезет тебя в Анжер, на бал, что нынче дает принц Франсуа.
Один из слуг, спешившись, приоткрыл дверцу кареты. Одиль приподняла подол, чтобы ступить на лесенку, и остановилась.
— Все пропало, крестная. Я не могу ехать на бал босиком.
— Об этом мои слуги тоже позаботились. — Крестная протянула Одиль пару крохотных туфелек.
— Какие легкие!
— Да, дитя. Твои ноги устали и изранены, потому я даю тебе туфли из меха и пуха. В них тебе будет покойно. Поезжай, но помни: чтоб осуществилось твое желание, дано тебе три ночи, пока полная луна стоит высоко в небе. Обновлением крови моя сила увеличилась, но все же она имеет пределы, поэтому с рассветом ты должна возвращаться. Только когда принц назовет тебе своей невестой, чары закрепятся. Ты поняла меня? А теперь езжай.
* * *Он не был писаным красавцем, Эркюль‑Франсуа де Валуа, герцог Анжуйский и Алансонский, граф Фландрский, наследник французского престола. То есть от рождения, возможно, и был. Говорили, что в детстве он был сущим ангелочком и много превосходил миловидностью старших братьев. Но безжалостная оспа изрядно повредила этой миловидности. И столь же безжалостно смеялись над его рябинами враги, хотя, честно говоря, из каждой дюжины французов вряд ли у половины лица были не обезображены оспой. Да что враги! Королева английская прозвала своего молодого поклонника Принц‑лягушонок. Но это его ничуть не смущало. Узкоплечий, рыжий, рябой, принц Франсуа не пропускал ни одной юбки. Ему даже приписывали связь с родной сестрой, прелестной, но легкомысленной Маргаритой Наваррской. Впрочем, то же самое болтали о Марго и других ее братьях, в том числе нынешнем короле — до того, как тот стал категорически предпочитать мужчин. Говорили, что Франсуа не обошел вниманием ни одну фрейлину «летучего отряда» своей матушки. А королеве Елизавете в знак галантного внимания он подарил подвеску в форме лягушонка, выточенного из изумруда. Надо сказать, что дамы не оставались равнодушны в ответ — ведь поведение принца составляло столь приятный контраст с нынешними привычками его величества! А королева в качестве ответной любезности не только украсила портретом Франсуа свой молитвенник, но и приказала отрубить руку наглому писаке, посмевшему выпустить против принца злобный памфлет.
Что же тогда говорить о провинциальных красавицах! Все они пытались заслужить благосклонность его высочества, когда он приезжал в свои владения, столь откровенно, что принцу Франсуа это уже несколько прискучило. Но когда в разгар бала в зале появилась никому не известная красавица, скука принца испарилась сама собой. Роскошный черный наряд гостьи как нельзя лучше оттенял белую кожу, темные волосы и зеленые глаза. Походка ее была необыкновенно легка, и принц приглашал ее на один танец за другим. На вопрос, кто она, красавица ответила лишь, что род ее не уступит знатностью никому из собравшихся во дворце. Возможно, она преувеличивала, но в том, что незнакомка принадлежит к знати, у принца не было сомнений. Но почему же тогда он не встречал ее раньше? Представительницы знатнейших родов Франции были известны ему наперечет. Может быть, иностранка?
Дамы взирали на счастливицу, танцевавшую с принцем, с ревностью и завистью. Но некая пара глаз следила за Франсуа и его избранницей с особым вниманием. Статная белокурая дама прикрывала лицо маской — на балах это допускалось. Она не танцевала, хотя немало кавалеров старались пригласить ее, в особенности на высокую вольту. Этот танец славен тем, что кавалер крепко обнимает даму и кружит ее, подняв над полом. Блондинка в маске была несколько полнее, чем требовали каноны красоты, установленные Екатериной Медичи для своих фрейлин (как известно, та, чью талию нельзя было свободно обхватить двумя ладонями, безжалостно изгонялась из рядов «летучего отряда»), но кавалеров именно это обстоятельство и привлекало. Однако, встретив взгляд из‑под маски, они неизменно отступали.
Когда под утро, утомленный танцами, Франсуа отошел, дабы освежиться вином, красавица исчезла так же неожиданно, как появилась. Принц послал разузнать о ней своего лютниста Орильи, который совмещал, помимо сугубо музыкальной, должности секретаря, сводника и главы шпионской службы, но тот не смог ничего сказать точно.
— Ее выезд и в самом деле свидетельствует о богатстве и знатности. Но вот герб на карете стражники не смогли описать… Что вы хотите, монсиньор, солдатня… Одни утверждают, что на гербе была крылатая змея, а другие — черный лебедь. Крылатая змея, помнится, была в гербе у Лузиньянов, а лебедь есть в гербах многих родов, Баварского например… Правда, там он белый… Возможно, кто‑то из католических князей Германии пытается начать с вами свою игру…
