Владимир Полуботко - Двенадцатая нимфа
— И их здесь больше, чем у нас, — добавил Лаэрт.
— Дети так и рассказывали: пять или шесть, — сказал Бьёрн. — Смотрите: вон те две струйки дыма, выходят как будто из одной и той же горы — между ними расстояние слишком маленькое. И не поймёшь, один это вулкан или два.
Между мужчинами завязался спор по поводу количества вулканов и особенностей здешней горной системы, а они тем временем всё шли и шли куда-то. Как вдруг Вальтер остановился, словно бы что-то забыл.
— Господа, — сказал он. — Вы разве не замечаете одного совершенно невероятного обстоятельства?
— Какого? — спросил Лаэрт.
— Какого? — спросил Бьёрн.
— Мы оказались в некоем непонятном мире. Возможно, это параллельное пространство, но у нас нет никакого страха по этому поводу!
— А разве непременно должен быть страх? — спросил Бьёрн.
— Конечно! Наши древние предки, ещё во времена каменного века и дремучей дикости именно это самое должны были и чувствовать всякий раз, когда перемещались в новое пространство. Ведь они были бродячими охотниками и собирателями, и им приходилось постоянно менять свои стоянки. А при таких переменах всякий раз возникали опасения: неизвестно, какие племена там живут, неизвестно, какие звери или силы природы…
— Да, это странно, — согласился Лаэрт. — Чувство умиротворённости — вот то, как я бы охарактеризовал свои собственные ощущения на данный момент.
— Может быть, это специфическое воздействие каких-то растений, чей запах мы сейчас вдыхаем? — предположил Бьёрн. — Однажды, когда я был на своём учебном паруснике на экваторе в Новой Гельвеции, я столкнулся с подобным явлением — я тогда прогуливался со своими курсантами по прибрежным джунглям…
Они шли всё дальше и дальше по тропинке, которая уводила их всё дальше и дальше от дугообразного моста и пещеры.
Селение, которое они увидели в глубине долины, состояло из одноэтажных каменных домов, каждый из которых представлял собою маленькое чудо архитектуры: то какие-то башенки, то колонны, то статуи, то арки, то карнизы — у каждого дома непременно было своё отличительное свойство, которое выделяло его на фоне других домов. Люди, бродившие по улицам в длинных белых одеждах, расшитых какими-то геометрическими узорами, были, судя по всему, заняты своими повседневными делами. Увидев пришельцев, они останавливались в изумлении и смотрели на них, лишь изредка обмениваясь какими-то замечаниями на своём непонятном языке.
— Если не считать одежды, то по внешнему виду они от нас ничем не отличаются, — проговорил вполголоса Лаэрт.
— Господа, мы вас приветствуем! — категорически заявил Бьёрн и снял с себя шляпу.
Лаэрт ничего не сказал, а только помахал всем рукою.
Вальтер тоже сдержал эмоции и лишь поклонился, сняв шляпу.
Кто-то из местных жителей взял у него из рук шляпу и показал всем золотое изображение головы змеи, которое было прицеплено к шляпе в виде кокарды. Некоторое время люди с изумлением разглядывали шляпу и то, что на ней было, но потом с почтительными поклонами вернули головной убор его владельцу.
Через какое-то время Вальтеру, Бьёрну и Лаэрту пришлось остановиться, потому что их окружили довольно плотным кольцом… Их о чём-то спрашивали — вполне дружелюбно, но ответить на эти вопросы было невозможно, и поэтому создавалось впечатление какого-то недоразумения.
— Какая жалость, что среди них нет переводчика, — пробурчал с досадою Бьёрн.
— Среди нас всегда найдутся переводчики, — ответил чей-то женский голос из толпы.
— Ну, слава богу! — обрадовался Бьёрн. — Хоть один человек нашёлся!
— Я не одна, — ответила женщина. — Такие, как я, есть ещё. Мне всегда очень нравилось делать с нашими детьми экскурсии в ваш мир и смотреть самой, как вы живёте и детям нашим показывать. Вот и пришлось выучить ваш язык.
— И как вам наши порядки? — спросил Лаэрт.
— У нас разные мнения насчёт вашего мира. Некоторым он нравится, а некоторым — нет. Но большинство не понимает его вовсе. Идёмте, я проведу вас к нашим старейшинам…
Проснулся Вальтер уже утром. И сразу же вспомнил: он под арестом. Яркий солнечный свет проникал в камеру через небольшое решётчатое оконце под потолком, но и этого было достаточно, чтобы хорошо рассмотреть того, кто сидел перед ним на стуле.
Это был всё тот же Меценат. Толстый, обрюзгший. Чёрные глаза хищника, одновременно подёрнутые паволокой какой-то мечтательной грусти. Крючковатый мясистый нос. Копна синих волос.
— Спим? — спросил он вполне миролюбиво. — А я вот уже на ногах. С утра работаю и работаю: делаю деньги.
— Деньги? — спросил Вальтер, не вставая со своего ложа. — Зачем вам столько?
— Денег много не бывает, — ответил Меценат. — Туда заплати, сюда заплати, вот и получается, что нужны всё новые и новые денежные поступления.
Вальтер спросил:
— Признайтесь хотя бы сейчас: ведь это же враньё — то, что вы мне рассказывали про ваше происхождение из бедной семьи, про голод и холод, которые вы претерпевали… Ведь вы же мне врали, так же?
Меценат удивился:
— Да какая вам разница? Врал или не врал? Вы сейчас должны думать о себе.
— Вот то-то и оно: вы никогда не говорите правды и всегда лжёте.
— Не всегда, — огрызнулся Меценат. — Сейчас я говорю правду: вам грозит очень серьёзная опасность!
— Допустим. И что же вам от меня надо? — спросил Вальтер, зевая. — Вы пришли ко мне за деньгами?
— Будто вы и сами не знаете!
— Вам нужна статуэтка, что ли? Так её у меня нет!
Меценат вскочил со стула. Всё его напускное добродушие мигом исчезло.
— Я вижу, что вы не понимаете, когда с вами по-хорошему! Вы не понимаете всего ужаса своего положения! Против вас выдвинуты очень серьёзные обвинения, и вам угрожает тюремный срок в несколько десятилетий! Давайте решим всё очень просто и быстро: вы мне — статуэтку, которую я беру у вас, между прочим, не бесплатно, а за миллион тяжёлых монет, а я вам — свободу! Вы мне, а я вам!
Вальтер привстал на своём топчане, а потом и уселся на нём, свесив ноги и упершись спиною в стену.
— Допустим, что я согласен, — сказал он. — А что вы будете делать со статуэткой?
— Это уже моё дело!
Вальтер сказал решительно:
— Я вам соглашусь продать её только при том условии, что вы мне чётко скажете: что вы с нею собираетесь делать!
— Хорошо, хорошо! Если это вам так нужно, то я скажу!
— Ну?
Меценат собирался с духом. Проговорил:
— В общем… Да вы и так всё прекрасно понимаете!
— Я ничего не понимаю! Говорите!
— Я её переплавлю в своё собственное произведение искусства. Я постараюсь, чтобы оно было на этот раз прекрасным и по своей эстетической ценности превзошло эту самую статуэтку!
— И что дальше?
— А дальше я получу моральное удовлетворение.
— От ощущения своего превосходства над древними эйнами и их культурой?
Меценат молча и подавленно кивнул.
— Да возьмите другое золото и упражняйтесь на нём, сколько вам угодно, но зачем вам именно это?
— Вы, люди, не понимаете одной простой вещи: золото не химический элемент. Золото — священно. Это божественный металл. И, если из него было сделано изображение какого-то божества, то это золото — вдвойне божественно. А если я, любимец богов, сделаю из этого золота прекрасное произведение искусства, то полученное будет божественным втройне! Боги, которым я поклоняюсь, тоже ведь нуждаются в почитании с моей стороны. Я должен оказывать им какое-то уважение!
Вальтер сказал:
— Я раздумал продавать вам свою статуэтку. Идитё к чёрту! Сажайте меня в тюрьму, но статуэтка к вам в руки никогда не попадёт.
Меценат некоторое время сидел перед своим пленником, как громом поражённый. Наконец пробормотал:
— Я так и знал, что этим кончится…
Встал и пошёл к выходу. Возле двери оглянулся назад и проговорил:
— Не надейтесь на то, что вы когда-нибудь выйдете на свободу. — Вслед за этими словами он приоткрыл дверь и выкрикнул куда-то вдаль: — Малыш, подойди ко мне, моё синеволосое сокровище! Зайди сюда.
В камеру вошёл Це-Фон.
— Объясни этому дяде, какие показания ты дашь в суде.
Мальчик, не поднимая глаз, повторил заученные слова.
— Я расскажу, что вы хотели похитить меня и запросить за меня большой выкуп.
— Врать не хорошо — ты разве этого не знаешь? — сказал Вальтер.
— Прадедушка говорит, что врать можно. Его самого нельзя обманывать, а всех остальных — можно.
— Ну и станешь таким же плохим человеком, как твой прадедушка!
Меценат при этих словах только хохотнул.
— Он не может стать ни плохим, ни хорошим человеком. Он, как и я, — мы вообще не люди! На нас ваши законы морали не распространяются!
Вальтеру показалось, что он вспомнил, что-то очень важное, но вспышка памяти тут же в нём и погасла. Он промолчал. А мальчик пожал плечами:
