Петр Хомяков - Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ
Как можно после этого рассчитывать на супружескую любовь и верность?
Разумеется, сын Агамемнона мстит за убийство отца. Но при этом он убивает собственную мать!
– Все это известно знатокам мифов, и ты не продемонстрировал ничего, кроме своей эрудиции, – сухо сказал Юрий Петрович. – Ну, кто ответит коллеге?
– Разрешите мне, – поднял руку Петр.
– Пожалуйста. Чем вы еще порадуете нас, любитель запутанных комбинаций и заговоров?
У всех на памяти был прошлый семинар, который напоминал детективный спектакль.
– Знаете, на этот раз ничем. Ибо опровергать Виталия не собираюсь. Скажу больше, недавно одна моя подруга, студентка-медичка, тоже любящая древнегреческие мифы, заметила, что по ее мнению многие боги и герои Эллады, например бог Арес или Геракл ведут себя как форменные психи. Они не могут сдерживать себя, агрессивны, истеричны, кровожадны.
По ее мнению их поведение похоже на поведение плодов пьяного зачатия.
– И это все, что вы хотите добавить?
– Нет. Самое главное, что, и об этом мы говорили на предыдущем семинаре, абсолютно все воспринимают Элладу как некий расцвет, как светлое детство цивилизованного человечества, как предтечу большинства достижений современного мира в политике, культуре и экономике.
И это несмотря на все те моменты, о которых мы только что сказали.
Почему такое возможно?
– Да, интересно, почему же?
– Да потому, что при всех этих уродствах олимпийская Греция была громадным шагом вперед по сравнению с предыдущим миропорядком. Миропорядком египетско-ближневосточной империи.
И можно только представить, каким уродством были эти первые имперские государства Восточного Средиземноморья. Где в жертву кровожадным богам приносились дети, которых живыми жарили в чреве медных быков-молохов.
– По моему, это все же крайности отдельных регионов этой части древнего мира, – заметил Юрий Петрович.
– Пусть так, хотя такого нельзя в принципе представить в Элладе при всей ее необузданной дикости. Как нельзя представить в Элладе и последующих зверств ближневосточного мира, где ассирийские цари покрывали стены взятых городов содранной с пленных кожей. Или тех же зверств, якобы кроткого, библейского царя Давида, который задолго до Гитлера жег пленных в печах или распиливал пилами. О чем прямо говориться в библии, которую иные идиоты считают боговдохновенной книгой. Да по сравнению с Ветхим заветом Майн кампф просто книга для детского возраста.
– Правильно! – энергично воскликнул Вадим.
– Ребята, я же просил без этих ваших политизированных перехлестов, – досадливо поморщился Юрий Петрович.
– Извините, – поправился Петр и продолжил, – Так вот, по сравнению с этим уродством, организованным в государственном масштабе, даже все перечисленное нами извращения олимпийских богов и героев просто блекнут. И представляются мелкими бытовыми проступками.
И главная заслуга Эллады как раз в обрушении того имперского миропорядка. Который до той поры не знал поражений.
– Мне кажется, вы повторяетесь, Петр. Почти то же самое вы говорили и прошлый раз.
– А это можно и нужно говорить десятки и сотни раз. Ибо не изжита эта модель имперской гадины.
По сравнению с которой даже откровенно разбойничий миропорядок олимпийской Эллады с ее героями – жертвами пьяных зачатий и богами-маньяками представляется приемлемым и даже светлым.
Разбойничья вольница лучше имперского государства. Не только для народа, но и для цивилизации и культуры, как ни странно это звучит.
Что и доказала Эллада.
И что нам, в России, пыжащейся сохранить имперские пережитки, должно быть понятнее, чем кому-либо.
Юрий Петрович поморщился, но не стал заострять внимание на последней реплике. Переводя разговор в другое русло, он спросил:
– А что, неужели нет еще лучшего миропорядка, чем разбойничья античная вольница?
– Есть, разумеется. Это миропорядок наших русских современников олимпийских богов. Которые не строили пирамид, как египтяне, не создавали таких культурных шедевров, как Гомер и его коллеги, но совершили величайшую в мире научно-техническую революцию, одарив мир новым металлом – железом.
Глава 7. Упоение справедливостью
Огромная степь раскинулась от Алтая до Дуная. Она была широка как море. И по этому ковыльному морю кочевали те, кто звался скифами.
Но скифы были разными. И Тамирис была скифского рода. И те, кто убил ее, надеясь захватить и продать в рабство, тоже были скифами.
Для тех, кто собирался на Лысой горе, не было племенных различий. Все они были волхвами белых народов. Все они были братьями и сестрами. И Вольфганг из Черного леса, и Тамирис с Каменного пояса, и Сварог с Серой реки.
А скифы, послушавшие Зевса, и те, кто покупал у них рабов, не были им братьями. Хотя внешне многие и походили на своих северных соседей. Но не во внешности дело. Вернее не только в ней.
Вот и теперь семена раздора взошли в рядах самих скифов. И жившие у Каменного пояса схлестнулись с жившими в Таврии.
Пора, – подумал Сварог, и у тех, кто пошел против работорговцев, появились стальные мечи.
Такую войну нельзя было организовать никому, кроме волхва, который может смотреть на землю сверху. Разрозненные стычки принимали осмысленный характер, и те, кому Сварог вручил меч, теснили врагов к Большой реке.
Они, носящие этот подарок Сварога, уже не называли себя скифами. Они стали сарматами. И все больше степей отвоевывали они у недавних сородичей.
Но точку в существовании приморских работорговцев должны были поставить ближние и дальние родовичи Сварога.
Западный ветер крепчал. Казалось, это душа Вольфганга, хозяина Запада, воспаленная и горячая, летит навстречу дикарям юго-востока. Сухая трава гнулась под порывами этого ветра. И Сварог видел сверху, как навстречу ветру уходят от сарматов разрозненные скифские толпы.
Хорошие кони у скифов. Уйдут от погони. Соберутся в другом месте. Обойдут стороной. Ударят в спину.
Потому особо и не опасаются этих своих бывших сородичей, так ловко бьющих их в открытом бою новым оружием.
Болваны горбоносые, – подумал Сварог. – Вы отличаетесь от сарматов, потомков Тамирис, тем, что у вас нет своих волхвов. Вы жадны, тупы и ленивы. Взяли чужих богов, и думаете, они вас спасут?
Не спасут чужие боги.
Не спасут.
Подожженная северными волхвами степь огненным валом рванула навстречу скифам. В панике заметались они между огнем и сарматскими мечами.
Но вырвались и ушли в сожженные равнины. Где трава сгорела, а колодцы были загодя отравлены.
Пали их кони.
И пешими встретили они молчаливые суровые ряды тех, за кем вчера охотились, как за дичью.
В руках у северян сверкали ужасные мечи из божественного металла. А стрелы с наконечниками из того же металла издалека прошивали кожу легких скифских доспехов.
Сварог врубился в ряды врагов. В буквальном смысле. Его стальной меч крушил чьи-то руки, плечи, шлемы.
А сам он был неуязвим. Враги падали перед ним, сраженные его огромным длинным мечем, раньше, чем могли дотянуться до грозного волхва.
Вот кто-то попытался подставить под удар свой бронзовый меч. Но разве можно назвать благородным именем меч, подлое оружие кинжал. А бронзовый меч был именно массивным кинжалом. Им можно было колоть, но не рубить.
И этот кинжал разлетелся вдребезги от рубящего удара. Сварог мельком увидел выпученные в ужасе глаза врага, которые от следующего удара разъехались в разные стороны вместе с развалившимися половинками головы.
На мгновение перед ним образовалась пустота. И из этой пустоты выпрыгнул огромный воин. Его мощная длинная рука с массивным кинжалом метнулась к Сварогу.
Сделав полшага назад, волхв с переносом веса тела обрушил меч на эту руку. Отрубленная кисть вместе с кинжалом отлетела. Но громадный воин был не из слабых. Как будто не ему только что отрубили половину руки. Он попытался подхватить кинжал другой рукой и повторить свой маневр.
Меч Сварога описал полукруг и косо обрушился на нижнюю часть шеи, чуть склонившегося, чтобы подхватить кинжал, врага.
Да, стоек, яростен. Но война не спорт, это не ваши дурацкие игрища, которые потом назовут олимпийскими. Нет восхищения стойкостью зверья.
Бешеное зверье не уважают. С ним не соревнуются. Его уничтожают.
Меч перерубает горло и часть шеи.
Фонтан крови из разрубленной сонной артерии громилы шибает в лицо Сварога. Противник останавливается, пошатываясь как подрубленное дерево. А Сварог ловко обойдя его, идет дальше. По пути небрежно пнув шатающееся туловище ногой.
Великан заваливается.
Это зрелище гибели своего, наверное, лучшего, воина обескураживает противника. Залитый кровью с ног до головы Сварог страшен.
Враги обращаются в бегство.
Сварог легко бежит за ними, рубя отстающих.
Не ожидали профессиональные убийцы, что сами окажетесь в роли жертв? Не подумали, что отступать вам некуда?
