Сергей Шведов - Синдром тотальной аллергии
— А рыба?
— Были эндемики да сплыли. Не мой грех, хоть я и сам рыбовод завзятый. Рассказывали, сто лет назад тут ихтиологи сбросили с вертолёта мальков разных промысловых рыб, ну и раков чёрных.
— Ну и как, удачно прижились?
— Русские деды сказывали, что рыбы-новосёлы начисто пожрали старожилов.
— А что за реликты были?
— Я только османа-усача застал и то в дальних лужицах. Говорят, и реликтовая маринка встречается по заливам, но я не видел. Белый окунь в серых окушков выродился, да и те только в отрезанных заливчиках крутятся. Боятся судака.
— А что аборигены рассказывают?
— Местные старики тут вообще в рыбе не разбираются, толком ничего рассказать не смогут.
— Они же сушат рыбу на балык для продажи, сам же мне показывал.
— Это уже я молодых научил. С этого теперь, можно сказать, и живы. На верблюдах рыбку к железке отвезут — вот мне порох и патроны, а им сахар, чай да мука. Раньше старухи-тенгрийки к озеру бочком-бочком с ведром подходили, боялись водицы зачерпнуть. Не купались даже, какой там им рыбу ловить!
— Водобоязнь?
— Да брось — водобоязнь у бешеных собак. Местные боялись водяных духов потревожить.
— Что, до сих пор на мёртвые камни молятся?
— Не все. Суеверные только старики остались, молодые уже нечистой силе мало доверяют, хотя кое-кто ещё и верит, что камни сами собой из-под земли растут, а не морозная земля их выталкивает.
— А что, дедок, приватизировать бы этот рай? Поставить тут на поток экзотический охотничий туризм для зарубежных гостей. От иностранцев отбоя не было бы.
— И зверья тут не было бы, — сердито буркнул старик.
Ещё бы, держится, старый черт, за свои угодья. Приватизировал как бы, значит. Никого сюда не пустит, да и меня живым наверняка не выпустит. Интересно, на цепь посадит или гирю к ноге прикуёт, если в живых оставит?
Глава 6
— Зверьё я тебе показал. Водоплавающих вечером увидишь. Ондатры, нутрии — те только зимой, ещё не сезон. Тугайные зайцы и степные сурки вообще не дичь, а ребятишкам на забаву. На тушканов у нас не охотятся. Корсаков-лисичек и ондатру капканами ловят тоже зимой. И волков летом не бьют. Диких кошек очень мало, и все приблудные.
— А антилопы-сайгаки?
— Сайгакам тут тесно, им простор подавай. Кабана ты уже взял, одного вполне достаточно. По перу мы пойдём на вечерней зорьке, а сейчас пора бы и пообедать — вон солнце аж куда забралось.
Я скинул куртку. В резко континентальном климате переход от утренней стыни к полуденной жаре — вполне обычное природное явление.
Дед потянул носом по воздуху:
— О-о, нас шашлык из кабанчика ждёт. Барбекю не переношу, не прожую мяса дика. А вот колбаска из него как раз по моим зубам будет. У нас девчонки ливерку хорошо делают. А потом мои бойцы тебе самое уловное местечко для рыбалки покажут, чтобы ты размялся перед охотой. За неделю все места испробуешь.
Я молча кивнул. Слишком уж мой егерь расторопный да угодливый. Но, похоже, пока настроен миролюбиво. Или вида не подаёт. Это потом уже перед моим отъездом всё о себе расскажет и всего себя покажет. Ну и пусть себе планирует, не дождётся! Ноги моей уже сегодня ночью тут не будет.
* * *Мы вышли из зарослей тростника прямо на поселище местных обитателей. Жильё издалека уже выдавал сдержанный лай собак и крики немногочисленной детворы.
— Пошли, паря, я тебе моих красавцев покажу. И красавиц тоже, — подмигнул он мне.
— Много тут местных?
— Горстка. Пустыня многолюдства не выдержит, это ж понимать надо.
Вдалеке за торчащими столбами-скалами стояли юрты, за которыми бродили верблюды. А в центре поселища я насчитал всего двадцать пять землянок с окошками вровень с землёй. Возможно, некоторые из них были даже хозяйственными постройками, а не жильём. У домов валялись в пыли собаки и вяло отбивались от назойливых ребятишек. Собак тут было больше, чем детей.
— Чисто натуральное хозяйство?
— Чисто-чисто, очень даже чисто, — заверил меня старик. — Никаких инфекций, сам слежу за санитарией. Саманные мазанки под камышовой крышей — что может быть здоровее и экологичнее? В жару прохладно, в стужу тепло.
— Можно заглянуть?
— К ним — пожалуйста, ко мне — ни за что. Запомни это.
Внутри мазанок всё одно и тоже — небольшая русская печь из глины, глинобитные же лежанки, иногда двухэтажные полати и встроенные в саманные проёмы шкафы без дверок, но под занавесками. Дёшево, практично и в самом деле для здоровья полезно. Окошки только крохотные, да и со стеклом в этих местах совсем туго. Больше побьёшь, чем довезёшь.
Внутренние дворики почти все под камышовым навесом от солнца. «Заасфальтированы» утрамбованной, почти каменной от солнцепёка, глиной. На дворах кое-где круглые печи-тандыры для выпечки лепёшек, печки с чугунными плитами для стряпни, чтобы летом в хате жары не нагонять. И почти везде глинобитные коптильни для мяса и рыбы. Кстати, в каждом дворе под навесом сушится баранина, вобла и балык за зиму.
— Собак пропасть, а вот скота не вижу.
— Скотина на выпасе, где ж ей быть, пока есть хоть какая-то зелень?
— Откуда в пустыне выпасы?
— Коровы с телями днём и ночью на отгоне в камышах, там прохладней, особенно это приятно для дойных, каких у нас немного. Лошади, верблюды подальше — в пустыне. Овцы и козы по кустарникам в перелесках перебиваются. Оленей наших объедают, и без того зелени в обрез. Свиней местные почти не держат, диких кабанов хватает. Да и не прокормишь домашнюю свинью без муки, а мука тут на вес золота. Куры летом днём и ночью шастают по лесу, склевывают маслины с джигидины, а гуси с утками на воде, как и полагается водоплавающим. На зиму птицу забивают, оставшихся на расплод в хату забирают. Чего ещё спросишь?
— А почему у местных жителей ослов и в заводе нет?
— Ишак холода не держит. В мороз за три дня исхудает и копыта откинет. Это тебе не мохноногая пустынная лошадка.
— Ну, а хлев, сарай, конюшня в конце концов на что? Поставил туда осла и — проживёт до весны.
— Э, паря, у пустыни свои порядки. Кони и коровы всю зиму в камышовом загоне под открытым небом перетопчутся, ничего с ними не станется. Тёплые кошары строят только для овец и то ради окота, чтобы ягнята не померзли. Козу с козлятами с мороза возьмут в хату. А держать ишака в тепле, значит кормить его всю зиму.
— Разумеется.
— Ослов на Востоке никогда не кормят.
— А дикие ослы куланы как на природе выживают?
— Они тут отродясь не водились, это тебе не Афган или Иран. Пойдём я сначала тебе покажу, какую я тут «дедскую» забаву себе завел.
— Детскую?
— «Дедскую», не дети, а старый дед забавляется. То есть я.
* * *На ровно отёсанном глиняном обрывчике зияли прямоугольные проёмы с полукруглым сводом.
— Капище для задабривания тенгрийских духов?
— Зайди сначала, — хитро усмехнулся дед, — потом спрашивать будешь.
Я был без оружия, только с одним ножом у пояса. Дедовская идея нырять в подземелье первым мне сразу не понравилась, потому что сам он всё не расставался с автоматом.
Когда глаза привыкли к темноте, я заметил, что в просторном полуподвальном помещении, похожем на армейский капонир для военной техники, защищающий от взрывов снарядов и авиабомб, кишмя кишели среди вороха осоки небольшие серые кролики.
— Разве дикий кролик водится в ваших жутких местах?
— Это домашние, малость одичали, измельчали, но все-таки домашние. Я их сам когда-то с базара районного привёз. Тут им местная зеленина не в корм, вот и выродились по весу маленько, зато плодятся будь здоров как!
— А где берете им нежную траву?
— И без нежной не сдохнут. Жрут все подряд — осоку, камыш, молодой тростник, рогоз, аир. Только успевай подкладывать!
— Зачем они вам? От таких кроликов мяса, как от сурка. Только одна морока.
— Э, не скажи. Первое дело — детишкам на забаву, а второе — навоз для хлебных полосок и огородов.
— У вас тут столько скота!
— Навозом парнокопытных мы топим печи всю зиму.
— Кизяком?
— Ну, сухим навозом пополам с соломой. Кизяк для нас дороже жизни в лютые морозы. Теперь опустись в подвал по ступенькам, тогда сам поймёшь, для чего ещё нам кроличий навоз пригодился.
Эта «дедская забава» перестала меня забавлять.
— Там же темно — черт ногу сломит.
— Зажги керосиновый фонарь. Вон перед тобой на стене висит.
Я зажёг и протянул ему фонарь, скорей похожий на коптилку.
— Давай, дед, первый спускайся. А то я там что-нибудь разобью сослепу.
— Не доверяешь? А зря. Хотя тоже верно — бережёного бог бережет. Только после тебя я уже лампу не возьму.
— Боишься оскверниться? — обиделся я.
— Потом поймёшь. Ступай вперёд, никто на твою жизнь не покушается. Здесь ты у друзей.
