Евгений Гуляковский - Мир в латах (сборник)
И Степан пошел на юго-восток. Он все еще пытался найти следы каравана, понимая, что спасательная группа будет двигаться обратно по караванной тропе. Но вокруг под ногами был лишь белесый обожженный солнцем камень, без единого отпечатка, без единой царапины…
Иногда ему встречались кактусы, разорвавшие своими неукротимыми корнями поверхность каменной равнины. Они были похожи то на отдельные колонны, то на странные рощи без малейшего признака тени. В одной из этих “рощ”, так и не найдя лучшего укрытия от солнца, он вынужден был ненадолго остановиться, чтобы переждать самую страшную полуденную жару.
Развесив на колючках одеяло, он получил небольшой кусок тени, но сидеть на камнях оказалось невозможно, и тогда Степан, отыскав между кактусами достаточно широкую расселину, постарался выскрести из нее верхний, раскаленный слой песка.
Неожиданно осколок камня, которым он проделывал эту операцию, наткнулся на что-то твердое. С трудом разрушая слежавшийся, местами почти окаменевший слой песка, Степан извлек из-под него небольшой металлический предмет, тускло блеснувший на солнце своей матовой бронзовой поверхностью.
В руках у него оказался восьмигранный наконечник старинной ацтекской стрелы. Степан хорошо знал его форму, точно такой же был в коллекции профессора Ельгина, только там он потемнел от времени, покрылся кавернами окислов, а этот сохранился так хорошо, словно лишь вчера покинул колчан своего владельца. Был ли тому причиной сухой воздух пустыни или что иное — Степан не знал. Больше всего сейчас ему хотелось понять, куда делась караванная тропа. Он положил свою находку в карман — возможно, Ельгин лучше разберется в ее секретах.
Жара стояла такая, словно Степан находился внутри огромной печи. Губы потрескались, в горле пересохло, ему с трудом удавалось проталкивать в измученные легкие новые порции горячего воздуха. Впервые он пожалел о той, вылитой в песок воде из фляги. Несколько глотков из нее оборвали бы все его мучения.
Не осталось сомнений — он полностью сбился с нужного направления. Местность, по которой они шли вчера, совершенно не походила на ту, что окружала его сегодня. Следы прошедших до них караванов, кости погибших животных — все это непостижимым образом исчезло. Лишь миражи у раскаленного горизонта остались прежними. Впрочем, и это не совсем так. Сейчас, например, он видел маленькие глиняные домики и огромные ступенчатые пирамиды храмов древнего ацтекского города. Возможно, того самого, к которому так стремились его товарищи. Вот только на вершине этих пирамид клубился дым, а внизу блестели бронзовые щиты воинов. Скорее всего у него начинался бред.
Мираж заколебался, подчиняясь невидимым движениям раскаленного воздуха, словно был настоящим. Но ни один мираж не в силах отразить то, что не существует в действительности.
Горячая земля выпивала, высасывала из него остатки сил. Нужно было вставать и идти дальше. Вот только зачем? Какой смысл в новых мучениях, если у него не осталось надежды?
— Валяешься? — вкрадчиво спросил скелет, выделяя свой отчетливый костяк из плывущего марева миража. — Давай, давай. Я давно тебя жду.
— Я готов, — просто ответил Степан.
— Тогда вставай, и пошли.
— Еще чего! — возмутился Степан. — Для тебя вполне подойдет и это место.
— Ошибаешься, — сказал скелет, вновь превращаясь в старика. — Вон за тем холмом, как только перевалишь его, увидишь старую хижину. В ней я тебя и подожду.
Скелет исчез, растворился в струях похожего на кипяток воздуха, оставив после себя лишь сомнение. Стоило ли проверять реальность этого приглашения?
Холм, на который указал скелет, виделся не таким уж далеким. В конце концов любопытство оказалось сильнее отчаяния, и Степан поплелся к холму, оставив под кактусом свой рюкзак и твердо решив не возвращаться за ним. Если назначенная встреча состоится, ему уже не понадобятся вещи.
Хижину он увидел сразу же, как только поднялся на холм. Это была обычная мексиканская мазанка, обнесенная плетнем из колючих веток пустынных кустарников. Издали она казалась нежилой, но там могла быть вода! Мог быть колодец! Степан забыл обо всем, ноги сами понесли его к хижине…
Пил медленно, долго, впитывая влагу каждой клеточкой иссушенного тела. Вода пахла первозданной свежестью, она пахла ветрами и травами, она пахла жизнью. Теперь он был готов встретиться с несколькими скелетами сразу.
— Есть тут кто-нибудь?
Хижина молчала, только дверь скрипнула в ответ на его вопрос и приоткрылась, словно приглашая войти. Степан переступил порог. Внутри царили полумрак и прохлада, толстые метровые стены не пропускали жару, а маленькое оконце, затянутое слюдой, почти не давало света.
Мебели практически не было. Соломенная циновка, небольшой стол, явно самодельный, глиняная посуда — все здесь говорило о натуральном мексиканском хозяйстве, о том быте, которым и сегодня, в двадцатом веке, живут десятки мексиканских деревень. Да разве только мексиканских? Он вспомнил покосившиеся домишки на своем родном севере…
В хижине кто-то жил. В миске на столе лежала сухая маисовая лепешка.
Степан снова повторил свой вопрос. Никакого ответа. Лишь снаружи донесся заунывный тоскливый вой. Волки? В пустыне не бывает волков, скорей всего это ветер. И тут он услышал шаги. Шаги у самой хижины.
Он готов был поклясться, что вокруг на несколько километров не было ни одной живой души. Во дворе невозможно укрыться. И тем не менее кто-то подходил к двери. Степан почувствовал, как у него перехватило дыхание.
Дверь открылась, и порог переступил старик в поношенном мексиканском плаще из грубой домотканой материи.
Хотя в комнате было темно, Степан заметил, что вошедший человек очень стар, но держится удивительно прямо, а его походка легка, как у юноши.
На секунду лицо старика показалось знакомым, но скорее всего это была лишь игра его измученного пустынными миражами воображения.
— Простите, — сказал Степан, — я вошел без приглашения. Здесь никого не было, я отстал от каравана и вот…
Старик ничего не ответил, он пересек хижину и уселся в углу на циновке, не обратив на Степана ни малейшего внимания, словно тот стоял здесь всегда, как этот древний стол.
— Где я нахожусь? Какая это деревня? Где проходит караванная тропа? — попробовал Степан еще раз, отчетливо произнося слова.
Никакого ответа, взгляд, направленный сквозь стены хижины, казалось, видит иные миры. Степан решил подождать, продемонстрировать выдержку, хотя ему очень хотелось есть. В неподвижности и молчании время текло незаметно. Свет, пробивавшийся сквозь слюдяное оконце, стал слабеть.
Сухая маисовая лепешка, которую Степан заметил на столе, когда вошел в хижину, казалась ему теперь куском пышного пирога.
Старик достал из заплечной котомки лист бетеля и с видимым удовольствием принялся его жевать, по-прежнему не обращая на Степана ни малейшего внимания.
— Вы не понимаете по-русски?.. К сожалению, я не знаю вашего языка…
Старик молчал.
Прошло не меньше часа. В хижине стояла тишина, нарушаемая лишь тонким писком москитов да заунывным свистом ветра за стенами. Старик сидел на своей циновке совершенно неподвижно. Покончив с бетелем, он ни разу не шевельнулся. Муки голода становились совершенно непереносимы. В конце концов Степан не выдержал и сделал новую попытку заговорить:
— Мне нужно в Мехико, в посольство, я русский, понимаете? Рашен.
— Не суетись. Время разговора еще не пришло. — Фраза прозвучала в голове Степана очень четко, с глубокими обертонами, словно он слышал ее через стереонаушники, сдвинутые на затылок.
— Вы знаете русский?! — Степан вскочил, он одновременно испытывал радость и гнев за столь долгое бессмысленное ожидание.
Он хотел подойти к старику, заглянуть ему в глаза, но шага за два что-то его остановило. Ощущение опасности? Холодок в спине? Он вздохнул, отвернулся и поплелся на свое место.
— Хорошо, — проговорил старик, — человек, который должен стать воином, обязан уметь управлять собой.
— Я не собираюсь становиться воином.
— Наши желания стоят немногого, пока внутри нет силы для их осуществления.
Степан не хотел спорить с этим явно не совсем нормальным человеком и потому ответил примирительно:
— Я готов стать воином, кем угодно, лишь бы узнать, есть ли здесь хоть какой-нибудь транспорт.
— Зачем он тебе?
— Мне нужно в Мехико, в посольство.
— У нас нет такого города.
— Есть, это столица государства, в котором вы живете, она находится на побережье.
— У этого государства совсем другая столица. Она называется Кекоциатль.
— Пусть будет по-вашему. Тогда я хотел бы попасть в этот самый Кекоциталь.
