Олег Дивов - Медвежья услуга
— Мы не имеем никаких даных и вряд ли сможем их получить в обозримом будущем. Нас только поставили в известность о факте наказания.
— Поскольку не было заявления… — начинает полицай.
— Понятно, понятно, — цедит Дик.
Понятнее некуда. Нет заявления — нет преступления. Значит, на территории, подпадающей под земную юрисдикцию, Урсула ни в чем не виновата.
— Что мы знаем на сегодня… Это молодая особь, ей около тридцати лет в нашем эквиваленте, — говорит Русаков. — Дальше все очень условно, потому что мы подгоняем данные под земные понятия и определения. Если я говорю «ученый», это не значит, что она ученый. И если говорю «социолог»… Это самое близкое, что у нас есть. Так или иначе, она работала на Земле наездами в общей сложности около двух лет. Полугодичными циклами — «мишкам» не дают тут засиживаться по причинам, которые я не уполномочен обсуждать…
— Тоже мне секрет — вы их гоняете, чтобы беременные самки не рожали на Земле. А то придется дать «мишке» наше гражданство — и понеслось…
Зря я все-таки перед выходом стопку хлопнул — она лишняя была. Русаков косится на меня неодобрительно, никак не комментирует мою реплику — и продолжает:
— Три месяца назад эта особь в очередной раз вернулась домой, и вместе с ней уехал работать Бенджамен Нордин. В его задачу входили так называемые полевые исследования, а урсуноид консультировал обработку результатов. Ничего, в общем, необычного. Что случилось дальше, никто понятия не имеет. Так или иначе, Нордин поступил в некотором смысле остроумно, использовав лазейку в законодательстве. Жениться-то сейчас можно хоть на корове! Мы просто этот момент прошляпили. Никому и в голову не приходило…
Русаков удрученно качает головой и косится на бутылку.
— Он ее как медведя, что ли, оформил? — спрашивает Дик.
— Совершенно верно. Это его ручная медведица! Урсула, мля. Она даже на четыре лапы встала ради такого случая. И господин Нордин через посольский терминал преспокойно оформил все документы. Только ветеринарный паспорт ему сляпал на коленке тамошний врач, но сляпал убедительно. Собственно, это единственный в посольстве, кто видел Урсулу живьем. Все остальное Нордин провернул удаленно — а что взять с компьютера, он железный и знает два ответа: «да», «нет»… После чего Урсула опять встала на две ноги — и пошла садиться на земной рейс как законная супруга, вписанная в гражданский паспорт мужа, поскольку свой гражданский паспорт медведю, трам-тарарам, не положен. И не подкопаешься. Ловко сделано, признаю. Ваш внук зарывает талант в землю, ему бы в разведке служить.
— Надеюсь, врача уже расстреляли?
— Вам шуточки, Ричард Викторович, а с доктором будем разбираться, это же служебный подлог, уголовная статья. Ишь, гуманист нашелся. Сейчас летит домой, посмотрим, чего расскажет.
Дик с Аланом переглядываются, Алан едва заметно кивает. Русаков слегка морщится.
— К сожалению, по сути дела врач не знает ничего. Он просто «мишку» пожалел. Крутят они нами как хотят… Манипуляторы.
Русаков снова косится на бутылку, и я его понимаю — бутылка хорошая.
Дик ловит этот взгляд и никак не реагирует. Не хочет угощать дипломатического советника.
— Когда «мишку» выгоняют из стаи, он покойник, — говорю я. — Без семьи он никто, у него статус добычи. Миллион лет назад изгнанник мог прибиться к другой стае. При известном везении был такой шанс. У молодой самки или очень сильного самца — чуть больше шансов. Но чаще одиночка погибал. Его просто убивали другие «мишки». Потому что мордой не вышел или им кушать захотелось. Изгоя можно задрать и слопать, закон такой. А теперь вся их цивилизация — единая стая. Закон остался прежним, изгнанник — легитимная добыча для любого «мишки». А вот другой стаи ему уже не найти. То есть, шансов ноль. Абсолютный. Вы это знали, советник?
— Ваши симпатии к урсуноидам общеизвестны, Грег, — холодно отзывается советник.
— Вы это знали.
— И что? «Мишки» повсюду. То, чем они занимаются — ползучая оккупация. Это страшно, на самом деле. Земля — единственное место, где оккупацию сдерживают.
— Вот почему Бенни привез Урсулу сюда, — говорю. — Логично, вам не кажется?
— Мне бы хотелось поговорить с ней, — Русаков поворачивается к Дику.
Дик молчит. Все молчат. Шумно и грузно молчит полицай; тихо молчит и не шевелится Алан, хорошо у него получается, видно опытного дипломата; полностью растворился в воздухе миграционный чиновник, его тут не было и нет, он не хочет во всем этом участвовать.
«Мишек» на Земле в среднем меньше тысячи. Да, конечно, они теперь вполне интеллигентные ребята, а не полузвери, как миллион лет назад, но закон есть закон. Никто не обязан убивать Урсулу, однако и запрета нет. Дальше все зависит от тяжести преступления, о котором они наверняка узнали еще вчера по своей телепатической почте. И каждый «мишка», наткнувшись на Урсулу, будет решать для себя, достойна она жить или нет. Матерый самец загрызет ее в пару секунд, а она небось и сопротивляться не станет. Одна осталась на всем белом свете, вычеркнули ее, ну и чего ради трепыхаться?
У «мишек» нет системы наказаний в нашем понимании: они треплют непослушных детей, взрослые могут подраться, и только. А отлучение от стаи — это смертный приговор, ребята. У Урсулы никаких перспектив. Выжить она сумеет, но жить ей без семьи незачем.
Как она вообще сегодня держится — фантастика. Устойчивая психика, железные нервы. Я бы головой о стенку бился… Ловлю себя на том, что думаю об Урсуле как об обычной земной женщине. Забавно. И неправильно. Нет, дорогие мои, она — из ряда вон, она — несчастнейший из смертных, вам такое одиночество и представить нельзя. Я могу, но я актер, меня этому учили. Я могу представить и не такое одиночество.
Искать ее намеренно не будут. Урсула без проблем сможет устроиться на Земле так, чтобы не попадаться на глаза соплеменникам.
Это, конечно, не выход. Это не жизнь.
Кстати, о жизни и смерти. Сейчас Урсула, насколько понимаю, все еще числится домашним животным — и «мишка», убив ее, попадает года на три максимум…
— Надо ее в человека переоформить, — заявляет полицай, будто услышав мои мысли. — А то если грохнут, сколько можно накрутить — ну года три, и то с учетом наличия умысла и особого цинизма… Плюс намеренная порча имущества, но она поглощается более тяжким… Стоп! А вот и нет. Это же убийство супруга! Со всеми вытекающими последствиями. И тогда, извините, вплоть до пожизненного. Только нормальный гражданский паспорт ей все равно надо сделать.
— Вы ее даже не видели, — говорит Русаков с горечью. — Вы не знаете, что она натворила. Тем не менее она уже вами манипулирует. Вот так они захватывают обитаемую вселенную. Они повсюду, и у них все под контролем. Но смею вас заверить, мы не позволим им сделать это на Земле.
— Да ничего страшного она не натворила, — говорит Дик устало. — С человеческой точки зрения — совсем ничего. Теперь уже я смею вас заверить: пройдет не так уж много времени, и вы бегать за ней будете на четвереньках, чтобы она до вас снизошла.
Русаков делает надменно-удивленное лицо. Получается неплохо — видать, тоже учили.
— Она хорошая девчонка, — говорит Дик. — И хотела как лучше. Просто ее на родине не поняли. Не знаю, чем все это кончится. Сегодня она мой гость. А об остальном я подумаю завтра. Спасибо за визит, господа, и всего вам наилучшего.
Коляска разворачивается и шагает к дому. По дороге она наливает хозяину выпить, чуть-чуть, на самое донышко. Дик в совершенстве владеет этим искусством — принимать по маленькой и равномерно. Не то что я, например.
Русаков вопросительно глядит на Алана, тот молча кланяется и отворачивается. «Мигрант» открывает папку, листает документы, рвет какую-то официальную бумагу пополам, и я оставляю два автографа — ему и полицаю. Оба лезут в вертолет, подчеркнуто не обращая внимания на дипломатического советника. Они даже пытаются дверцу захлопнуть у него перед носом. Они почему-то не верят в то, что «мишки» хотят нас оккупировать.
И они, конечно, уверены, что мы найдем для Урсулы выход из безвыходного положения. Мы ведь — семья. У нас Дик. У нас десять пьяных адвокатов прямо здесь.
То, что нам может оказаться совершенно неинтересна заведомо дохлая медведица, пусть и очень пушистая, никому в голову не приходит.
Если меня сегодня действительно попросят сплавить Урсулу с глаз долой в Латинскую Америку — не удивлюсь. Семья уже сделала для нее все, что можно. Дальше помочь нечем. Значит, нет медведя — нет проблемы. Дик принимал такие жесткие решения не раз. Бывали этически неоднозначные ситуации, когда человека жалко, а помочь ему никак, и все вздыхают, и все мнутся, — и дед брал на себя ответственность за разрубание узла, и тогда все вздыхали уже с облегчением, я знаю. Почему семьи ценят патриархов: «дедушка старый, ему все равно», он знает, когда прикинуться бессердечным, чтобы молодым не пришлось тащить эту ношу.
