Андрей Валентинов - Капитан Филибер
Между прочим, трофейный «сидор» оказался как-то подозрительно тяжел.
— Портупей, поручите кому-то… Или лучше сами. Среди вещей — два моих мешка. Один легкий, там папиросы, второй потяжелее. Я его у «товарища» конфисковал. Загляните, только осторожно. Как бы не рвануло.
— Так точно! — в глазах Иловайского мелькнуло любопытство. — И еще… Господин капитан, ребята боятся… То есть… Ну, в общем, мы не хотим, чтобы вы считали нас трусами. Мы сошли с поезда…
О господи! Зря, выходит, подумалось, что портупей — не из героев. Но чему удивляться? Время такое, можно сказать, эпоха. «А прапорщик юный со взводом пехоты пытается знамя полка отстоять, один он остался от всей полуроты…»
Кажется, пора браться за политработу.
— Господин портупей-юнкер, — проникновенно начал я. — Истинный образец храбрости, а заодно и галантности, показал некий рыцарь, который сражался с драконом, стоя к нему спиной, дабы не отводить взгляда от присутствовавшей там же дамы. Его подвиг да послужит нам примером.
Иловайский хотел что-то возразить, но я поднял руку.
— Минуточку! Подобных героев обожают романтические поэты — сволочь, которая прячется от фронта и зарабатывает себе на кокаин, призывая других героически умереть за Родину, желательно в страшных мучениях. Вы — будущий офицер, значит должны понимать: ваша цель — не погибнуть за Родину, а сделать так, чтобы за свою родину погибли враги. Можно в мучениях. С поезда вы сошли, последовав настоятельному совету старшего по званию. Вопросы?
Вопросы у портупея явно имелись, но ответить не довелось.
— Капитан! Кайгородов! Сюда, скорее, распрогреб их всех в крестище через коромысло в копейку мать!..
Доходчиво. Убедительно.
* * *Песня — непрошеная, чужая в моем маленьком Мире, не отпускала, не хотела уходить. «Он», ставший теперь мною, все не верил, не мог осознать до конца…
Загорится жизнь в лампочке электричеством,
Прозвенит колесом по листам металлическим
Упадет с эстакады картонным ящиком —
Я знаю, что все это — не настоящее.
Я сцепил зубы. Настоящее, все это — настоящее. Черный террикон справа, красные крыши впереди, склон, фигурки — малые мурашки — бежавшие вниз по склону. Мурашки то и оглядывались, дергались, некоторые падали…
Щелк! Щелк! Щелк-щелк-щелк!..
Отстреливались… Точнее, пытались — у тех, кто лупил по ним со стороны поселка, получалось не в пример удачнее.
Если мурашки добегут, скатятся вниз по склону, то неизбежно наткнутся на нас. Иного пути у них нет.
Щелк! Щелк-щелк-щелк!..
— Русская сказка есть — про домик, — сообщил невозмутимый Хивинский, поудобнее пристраивая винтовку, ту самую, трофейную. — Лягушка шла, в домик зашла, потом мышка шла, потом медведь… Мы сейчас, как в домике.
Кажется, поручик подумал о том же, что и я.
— В теремке, — несколько обиженно уточнил фольклорист Згривец. — Про теремок сказка! Или вы ее, поручик, так сказать, адаптировали?
— Про шатер сказка, да? — легкий акцент Хивинского угрожающе загустел. — Сказка твоя-моя патриархальный детство, да? Среди пустыня ровныя шатер стоит, да? Бар-якши, да? Один верблюд идет, да? Шатер видит, кыргым барам, да?
Я покосился на разговорившегося поручика. Михаил Хивинский… Про пустыню, верблюда и «кыргым барам» он, конечно, зря. Такие, Пажеский корпус заканчивают. Но все-таки любопытно. Не грузин, не черкес. Может, действительно… Хивинский?
— Между прочим, это максималисты, — закончил поручик на чистом русском. — Сиречь, господа ба-а-аль-ше-вички. Повязки видите?
Вот уж кому очки без надобности! Я всмотрелся… Верно! Красные повязки на рукавах. Не у всех, но у троих или четверых — точно.
— Они, — вглядевшись, согласился штабс-капитан. — Свиделись, разтрясить их бабушку в кедр Ливанский да через трех святителей матери их гроб…
Рядом зашелестело. Краем глаза я заметил портупей-юнкера. Иловайский, нагло нарушив приказ — сидеть и не высовываться, пристраивался поблизости. Само собой, не один, с винтовкой.
— Кипит мой разум возмущенный! — чисто и красиво пропел разошедшийся поручик. — Прицел — четыре, портупей!
— Есть!
* * *Он снова увидел мир со стороны. Ледяная уходящая осень, низкое каменное небо, черная пирамида среди окаменевшей степи. И люди — мертвые люди на мертвой земле. Их уже нет, их и не было, они — всего лишь сигналы, импульсы, раздражение нервных окончаний, шипастые «импы» в DOOMе. Бродила-стрелялка «1917. Kill maximalist!» Убей большевика!..
Этот мир находится на последнем издыхании,
Этот мир нуждается в хорошем кровопускании,
Этот мир переполнен неверными псами —
Так говорил мне мой друг Усама…
Лабораторный журнал № 4
10 марта.
Запись вторая.
Изучаю Журнал № 1. Для того они, журналы, и нужны. Опыт, как слои на антарктическом леднике — наслаивается, наслаивается, наслаивается… По крайней мере, теоретически. На практике же, Первый (равно как и Второй с Третьим, чьи журналы я уже просмотрел) скорее самовыражается, чем описывает научный эксперимент. Тоже материал, но для психолога. Или психиатра.
Собственно говоря, ведение Журнала совершенно необязательно. Каждый из нас может просто прийти домой, еще раз перечитать инструкцию, включить компьютер, поставить диск с программой, сделать себе укол Проводника — и смело «погружаться». Но так никто не поступает. Возможно потому, что все мы — люди не слишком молодые. Журналы анонимны, но изложение и весь строй мыслей говорят сами за себя.
Кстати, Первый и Второй неоднократно прохаживаются по адресу «современной молодежи». У меня появилось глухое подозрение, что кто-то из них — бывший школьный учитель.
Итак, безрассудство нам не свойственно, а посему каждый не только тщательно готовится, но и пытается помочь следующему. Насколько я знаю, так поступают Q-исследователи во всем мире, но «чужих» журналов (американских или, допустим, канадских) видеть еще не приходилось. Очень жаль, что ни с Первым, ни со всеми прочими нельзя просто поговорить. Поневоле начинает казаться, что Q-путь — это дорога смерти. Понимаешь, что это не так, убеждаешь себя, но все равно невесело.
Между предпоследним и последним путешествием Первый прожил целый год — его ничто не торопило. Очень интересно узнать, как именно.
О себе Первый пишет мало. По профессии он человек «книжный», скорее всего, редактор, а посему рассуждения о Q-исследованих начинает так:
«На работе постоянно приходилось повторять авторам: не думайте, что читатель — тупой дурак. Да, ему требуется совсем иное, чем писателю. Ему не нужны философия, интересная информация, свежие гипотезы, изыски сюжета и слога. Он желает читать о сильных страстях, драках, бабах, выпивке и жратве, причем всенепременно с хэппи-эндом. Читатель лучше знает, что ему нужно. Современная книга служит для СУБЛИМАЦИИ, а не для пополнения запаса идей и знаний. Смирите гордыню, пойдите читателю навстречу — и все будут счастливы в тех мирах, какие им по нраву и по карману».
Этакий изящный кульбит с переходом к Q-проблеме. То, что я с ним совершенно не согласен, в не так и важно. Такой подход, насколько я понимаю, весьма распространен. Более того, именно в подобном духе формулируются байки, гуляющие в околонаучных кругах. Ничего, мол, особенного, просто Джек Саргати изобрел утонченный метод самоубийства.
Именно так в свое время давили (и додавили!) исследователей DP-феномена. О «сонных хакерах» тоже говорили, будто они сводят людей с ума. Неудивительно, что нас, исследователей Ноосферы, так мало.
Тем интереснее читать Журналы.
Первый озаботился — снабдил каждую свою запись эпиграфами, не слишком, кстати, удачными, зато не избитыми. Почти сразу наткнулся на что-то, смутно знакомое:
Он сладко спал, он спал невозмутимо
Под тишиной Эдемской синевы….
Кажется, это тоже намек на Q-исследования. Если так, то не слишком удачный. Порывшись в закромах, я добрался до оригинала — малоизвестного стихотворения Евгения Винокурова «Адам»:
Ленивым взглядом обозрев округу,
Он в самый первый день траву примял,
И лег в тени смоковницы, и руку
Заведши за голову, задремал.
Он сладко спал, он спал невозмутимо
Под тишиной Эдемской синевы.
Во сне он видел печи Освенцима
И трупами наполненные рвы…
Своих детей он видел… В неге Рая
Была улыбка на лице светла.
Дремал он, ничего не понимая,
Не знающий еще добра и зла.
У каждого — свой подход. Первый определенно считал себя даже не Адамом, а Творцом, создающим новые Вселенные. Но это лучше, чем сводить Q-исследования к созданию очередного способа самоубийства — изысканного и чрезвычайно сложного. Или — убийства. Почему бы и нет? Такое тоже возможно — маленький уютный DOOM протяженностью в целую жизнь.
