Вера Крыжановская - Эликсир жизни
Нарайяна снова подошел к шкафу и открыл несколько шкатулок.
– Все они полны бриллиантами, жемчугом, рубинами, изумрудами и другими драгоценными камнями, из которых каждый представляет целое состояние. А здесь, – он нажал кнопку, причем открылось соседнее отделение, широкое и круглое, как колодец, – лежат слитки чистого золота. Насколько глубок этот золотоносный колодец, я положительно не знаю. Может быть, он доходит до подошвы горы. Во всяком случае эта сокровищница неистощима и позволяет жить по-царски. Теперь перейдем к оборотной стороне медали.
Насладившись всеми благами, какие дает безграничное богатство, удовлетворив свое самолюбие местью и низостью людей, пресмыкающихся перед золотом и, наконец, вкусив порока и любви во всех видах, человек впадает в ужасную болезнь, сопровождающую драгоценный дар бессмертия, – пресыщение. Им овладевает непреодолимое желание убежать от этого гама, от всех увеселений и светской пустоты и скрыться от людской лживости и жадности. Все перевидев и все испытав, душа устает в этом неутомимом теле. Она начинает чувствовать настоятельную потребность в уединении и тишине и ею овладевает болезненная жажда свободы. Но чтобы понять это, надо самому испытать. Когда для меня наступали такие минуты отчаяния, горечи и нравственной духовной усталости, я бежал в один из своих глухих замков или в уединенное убежище в Гималаях.
Там, совершенно один, за исключением нескольких необходимых слуг, я искал забвения и утешения в работе и сне. Но сон – этот друг и утешитель бедных и обездоленных – уже не мог успокоить меня и заглушить тягостную дисгармонию между больной душой и вечно здоровым телом. Труд еще был лучшим средством, и я жадно искал истину во всех формах. Но ее трудно найти, несмотря даже на странную и таинственную силу, которой я был пропитан. В особенности же я изучал это дьявольское вещество, полное искушения, как кубок упоительного вина, горечь которого чувствует только тот, кто осушил его до дна. И вот, несмотря на все мои исследования, я все-таки ничего не знаю. Я перерыл все книги магии и герметической науки, но все было напрасно. Алхимики тщетно искали эликсир жизни, а я, имея его в руках, никак не мог сделать его анализ. У меня бывали мрачные часы, когда я стучался в двери ада и вызывал его обитателей. Жажда жизни и наслаждений привлекала их: они являлись и умоляли меня дать им хоть каплю этой жидкости, чтобы они могли принять телесную оболочку.
– И вы давали этим нечистым существам? – пробормотал Ральф, у которого от всего услышанного кружилась голова.
Нарайяна покачал головой.
– Как вы могли это подумать? Нет, я оставался неумолимым, так как всегда боялся неосторожно коснуться до неведомых и ужасных законов. Но я вызывал не одних нечистых существ; я призывал также чистых, почти божественных духов. Лучезарные, они смутно являлись мне и говорили о вере и молитве; я… а я разучился молиться! И чего мог я просить у Божества? Я был бессмертен и никакая опасность или болезнь не грозили мне; я наслаждался неистощимым богатством, а века, как броней, одели мою душу равнодушием. Одно лишь пресыщение мучило меня. Я прятался в самых глухих из своих замков только для того, чтобы снова возбудить вкус к жизни среди людей.
– Разве так трудно жить без горя и разочарований, не чувствуя постоянно у себя под ногами бездну небытия? – пробормотал доктор.
Нарайяна разрешился сухим и звонким смехом.
– Вы еще не поняли всего трагикомизма положения. Эликсир жизни охраняет целость тела и развивает скрытые способности души, но он не делает неуязвимым того, что думает и живет в нас. Под корой, созданной исключительными обстоятельствами, трепещет душа, которая очень болезненно просыпается иногда. Не так давно я испытал любовь, – такую любовь, к какой не считал себя способным и которая поглощает все существо человека. И вот женщина, которую я боготворил и на которой хотел жениться, простудилась и заболела. Болезнь показалась мне неопасной, но вдруг ее состояние ухудшилось – и через несколько часов любимая женщина скончалась на моих руках. Вникните хорошенько: она умерла, а у меня в руках был эликсир жизни!…
В этих словах звучали такая ярость и отчаяние, что Ральф вздрогнул и в то же время спросил себя, почему Нарайяна не воспользовался могущественным средством, бывшим у него в руках.
Тот точно услышал его мысль и сказал с горькой насмешкой:
– Потому что несмотря на все, я оставался человеком и рабом рока. Я не имел времени достать жидкость, столь драгоценную для меня в то время, так как из принципа никогда не таскал
с собой это опасное вещество. О! Тогда я был как сумасшедший и жаждал умереть. Может быть, мне и не следовало бы говорить вам все это, но я считаю своим долгом раскрыть перед вами все хорошие и дурные стороны того, что я вам предлагаю.
Воцарилось довольно долгое молчание. Бледный, с лихорадочным взглядом, Ральф молча смотрел то на собранные сокровища, то на ужасную жидкость.
– Постарайтесь успокоиться и обдумайте все на свободе. Я не требую немедленного ответа. Вы имеете полное право требовать, чтобы вам дали время зрело все обдумать и взвесить все за и против моего предложения.
Он встал, убрал все на место и запер шкаф. Затем, обернувшись к Ральфу, он сказал:
– Пойдемте! Для развлечения я покажу вам залу предков, то есть место, где покоятся мои предшественники.
Нарайяна отодвинул драпировку и открыл дверь.
Они снова очутились в узком коридоре, высеченном в скале. Сделав шагов двадцать, они свернули направо, и доктор с невыразимым удивлением увидел, что продолжение галереи было пробито во льду. В этой ледяной галерее кое-где стояли высокие треножники, тоже изо льда, на которых горело какое-то вещество, издававшее ослепительный свет, но, очевидно, не распространявшее ни малейшего тепла.
От синеватых, прозрачных, как хрусталь, стен веяло ледяным холодом, и Ральф следовал за своим странным проводником, охваченный неприятной дрожью.
После нескольких минут ходьбы они вошли в обширный грот, освещенный, как и галерея, и имевший волшебный, фантастический вид.
Внимание Ральфа было тотчас же привлечено целым рядом саркофагов, артистически высеченных изо льда, из которых немногие были заняты телами.
С трепещущим сердцем Ральф начал осматривать останки этих людей, живших вне обычных законов природы, к числу которых он мог, если пожелает, причислить и себя.
Все это были красивые мужчины во цвете лет и, казалось, они мирно спали в своих ледяных гробницах; все были одинаково одеты в длинные и широкие белые туники, а на головах у них
были венки из белых фосфоресцирующих цветов, свежих, как будто они только сейчас были они сорваны.
Нарайяна подошел к одному из покоившихся мирным сном и устремил на него мрачный и задумчивый взгляд. Затем, обернувшись к доктору, он указал на один пустой саркофаг и сказал с непередаваемым выражением:
– Мое место рядом с тем, кто посвятил меня, а там, дальше – ваше, когда вы захотите положить предел долгому жизненному странствованию.
Ральф пытливо взглянул на него.
– В конце концов, вы все-таки не бессмертны и ваше тело разрушимо, так как вы можете умереть,- заметил он.
Нарайяна улыбнулся.
– Да, я могу умереть, если сумею уловить настоящий момент, благоприятный для моего разложения. Должен вам сказать, что через известный промежуток времени происходит ослабевание астрального тела. Изнашивается не плотское тело, а узы, связывающие душу с ее материальной оболочкой. Взгляните на эти тела, которые лежат, как живые. Ни время, ни тление не коснулось их. Они неразрушимы. Отлетела только бессмертная гостья – божественная психическая искра. Поймите же меня хорошенько: если я уловлю этот момент и вторично приму жизненный эликсир, смешанный с чужим жизненным соком, уже пришедшим в состояние разложения, то я сожгу узы, привязывающие мою душу. В вас, Морган, уже происходит таинственный процесс отделения астрала от материальной оболочки. Уже силы разделились на два лагеря: одни – чтобы вознестись, другие – чтобы погрузиться в великую лабораторию, химически переработаться там и послужить для новых соединений. Все, что состоит из воздуха и железа – возносится, а что состоит из воды и земли – разлагается. Итак, если я введу эту борьбу в узы, связывающие меня с телом, то узы эти разорвутся и я буду свободен.
– И я также, в случае нужды, могу воспользоваться этим средством, чтобы освободиться?
– Без сомнения, если вы сумеете уловить удобную минуту, но только не раньше нескольких столетий. Впрочем, не думайте, что легко умереть, прожив так долго. И все-таки, что бы было с человеком, если бы он не имел этой надежды на конечное освобождение. Берегите же хорошенько эту таинственную жидкость: если вы потеряете ее или ее у вас похитят – вы потеряете возможность умереть. А теперь вернемся назад.
