Сергей Дубянский - Пятая жизнь
Епископ опустился на свое место, но тут же вновь почувствовал непреодолимое желание воспрепятствовать уничтожению чуда, столь ласкавшего его взор и будоражащего фантазии. Причем, он не знал, как сумеет это совершить, но какая-то внутренняя сила заставила его встать, нарушая традиционный ритуал допроса, в соответствии с которым за ним оставалось лишь последнее слово при вынесении приговора.
Инквизитор посмотрел с удивлением, но промолчал.
— Обвиняемая Анна, — начал епископ, — готова ли ты отвечать на вопросы Святого суда добровольно, не подвергаясь испытаниям, ибо сам факт испытаний неминуемо ужесточает приговор? Признание поможет тебе сохранить жизнь, если суд сочтет его чистосердечным, а грехи не настолько великими, чтоб карать их смертью. При этом ты должна будешь публично отречься от дьявола и вернуться в лоно истинной веры под благое начало Господа нашего. Готова ли ты к этому?
Обвиняемая молчала, ни словом, ни жестом, не выражая своего отношения к вопросу. Епископ испугался, что инквизитор расценит это, как отказ, поэтому быстро задал вопрос, с которого всегда начинался любой процесс:
— Веришь ли ты в существование ведьм и их способность наводить порчу на людей и животных, устраивать молнии и градобитие, совершать перемещения по воздуху и другие богомерзкие деяния?
Обвиняемая подняла голову, обводя камеру отсутствующим взглядом. Епископ подумал, что Сатана, видимо, тоже оставил ее, как и Бог, от которого она отказалась сама. Теперь она осталась, покинутая всеми покровителями, чтоб в полной мере ощутить ничтожество человеческого существа. Сейчас, наверное, самый удобный момент, чтоб вернуть в ее душу Бога…
— Верю, — ответила Анна, прерывая эти, вселявшие в епископа надежду, мысли, — иначе б Святой суд не занимался их выявлением и наказанием.
Инквизитор удивленно вскинул голову, а Марта, уставшая бесцельно держать факел, вставила его на место и вышла, так как знала, что на самом допросе не может присутствовать никто, кроме членов суда. Да и не хотелось ей этого, потому что иногда, проходя по коридору в течение дня, она слышала ужасные звуки, доносившиеся из-за двери, а также видела последствия допросов, принося обвиняемым пищу.
Когда дверь за Мартой закрылась, епископ облегченно вздохнул, хотя прекрасно знал, что облегчение это временное. К каким бы ухищрениям он не прибегал, конечный результат уже определил инквизитор во время их приватной беседы.
Обвиняемая ждала следующих вопросов, но под ее взглядом все они перемешались в голове епископа.
— Брат, позволь мне вернуться к своим обязанностям, — сказал инквизитор, видя его замешательство. Он открыл Инструкцию, отступать от которой Святой суд не имел права, — обвиняемая Анна, признаешь ли ты, что не чтила Бога в своих помыслах?..
— Чтила, — ответила она растерянно.
— …и ты готова отречься от Сатаны и принести покаяние на всенародной исповеди?
— Отречься от Сатаны? — девушка удивилась, казалось, очень искренне, — я не поклоняюсь Сатане. Я не знаю, кто это…
Ответ настолько озадачил инквизитора, что он на минуту задумался. Нет, не о том, существует ли Сатана в действительности (это не может подлежать сомнению), а над тем, безумно это существо в своей наивности или такова очередная дьявольская уловка, разрушающая стройную систему допроса и уводящая его в сторону от основной темы?
— Как же ты можешь знать о Боге и не знать о Сатане? — спросил инквизитор, — отрицание Сатаны ведет к отрицанию Бога. А это самая тяжкая ересь, трактуемая Инструкцией, как «подозрение третьей ступени».
Обвиняемая продолжала молчать. В глазах ее не появилось ни страха, ни раскаяния.
— Откуда же тогда берется зло, от которого пришел спасти мир Господь наш Иисус Христос? — инквизитор говорил теперь спокойно, даже самодовольно, потому что одной предыдущей фразы было достаточно, чтоб отправить обвиняемую на костер.
— Спасти мир?.. — переспросила она, — как странно… — видимо, она не догадывалась о своей участи и с полной непосредственностью радовалась тому, что к ней не стали применять все те страшные орудия, причиняющие боль, а просто разговаривают о Боге, — разве мир надо спасать? Бабушка говорила, что он прекрасен в своем единстве и многообразии, ибо Божественное рассеяно по нему…
— Что?! — инквизитор даже привстал. Согласно Инструкции, он не имел права перебивать обвиняемую, потому что, чем больше она произносит слов, тем легче уловить в ее речах ересь, но не выдержал такого богохульства, — Господь — Создатель! Как он может быть «рассеян» в своих собственных творениях!
Обвиняемая удивленно хлопала глазами, не понимая, почему на нее вдруг стали кричать.
— Ты знакома с Библией?
— Это книга о Боге? Да, мне читал ее отец. У нас дома есть Библия. Но зачем мне понимать Бога так, как его понимают другие? Я могу сама каждый день общаться с ним. Он везде…
— Она язычница, — заключил инквизитор, — а это страшная ересь. Ты согласен, брат?
— Я придерживаюсь мнения, что отчасти, это заблуждение, брат, — ответил епископ, — она просто не познала Бога и не виновата в этом. А я, как пастырь, обязан направить ее на путь истинный…
— Святой Амвросий Медиоланский говорил: «Ты тяжко грешишь, если очень многого не знаешь. Поэтому мы хотим, придя в момент опасности на помощь душам, рассеять незнание, но иметь перед глазами суровейший суд, который препятствует тому, чтоб гордое незнание взяло над нами верх». Слова эти следует трактовать однозначно — не познавший истинного Бога должен быть подвергнут самому суровому наказанию через справедливый суд. Разве не так, брат?
— Нет. Иисус собирал «заблудших овец», и мы должны делать то же самое. Обвиняемая Анна, готова ли ты отказаться от своих лживых воззрений и принять подлинную веру в Господа нашего? Это единственный и вернейший путь к спасению твоей души. Вступи на него… (он чуть не добавил «дочь моя»).
— Познакомьте меня с Вашим Богом, и я полюблю его так же, как своих…
— Это демоны! — воскликнул инквизитор, — не поминай имя Господа всуе! Бог — это только Господь наш Иисус Христос!
— А бабушка рассказывала мне, что Бог везде: в цветах, в деревьях, в животных и птицах, — обвиняемая мечтательно глядела в сторону, — если б она не умерла, мы б до сих пор жили в хижине на берегу ручья, бродили по лесам, собирая травы и разговаривая с деревьями… Ваша милость! — она на секунду воодушевилась, — ее не боялись даже дикие звери! Лисы брали еду у нее из рук!..
— Ваша милость, — подал голос нотариус, — разрешите заметить, что преступлений уже накопилось в избытке для вынесения справедливого приговора.
Инквизитор посмотрел на епископа. Оснований для продолжения процесса, действительно, не осталось. То, в чем сейчас добровольно и, наверное, неосознанно призналась обвиняемая, уничтожало все возможности ее спасения.
Епископ, чтоб не видеть ее лица, сосредоточил взгляд на самом ярком факеле.
— Обвиняемая Анна, — начал он, — мы, епископ и судья веры, проводящие расследование в городе Мидгейм, указываем на то, что в настоящем процессе о Вере порядок судопроизводства не был нарушен. Мы принимаем во внимание, что ты добровольно, без применения пыток произнесла признание по всем пунктам, предъявленных тебе обвинений, но отказалась раскаяться, желая навсегда остаться в своих заблуждениях, о чем мы сожалеем безмерно. Однако мы не можем и не хотим отстраниться от справедливости и терпеть столь великое непослушание и упорство против Божьей церкви. Призывая имя Господа нашего Иисуса Христа, стараясь возвеличить католическую веру, и искоренить еретическое нечестие, нашим окончательным приговором мы предоставляем тебя светской власти для сожжения на костре…
После произнесения этих слов епископ, наконец, оторвал взгляд от факела, исторгавшего багровое, совсем как адское, пламя. Обвиняемая смотрела расширившимися от удивления, полными слез глазами и молчала. Епископ тоже замолчал. Он прекрасно понимал, что уже бессмысленно апеллировать к святому Бернарду, говорившему: «Смиренная слеза возносится к небу и побеждает непобедимых», ибо заранее знал ответ инквизитора: «…с Божьего попущения судьбы человеческие неисповедимы». Тем более, приговор уже произнесен и назван «окончательным».
Епископ вздохнул, возвращаясь к тексту.
— …Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее последнего воскресения сего месяца, 1572 года от Рождества Христова.
— Марта! — крикнул инквизитор.
Мучительные минуты до того момента, когда та появилась в дверях, епископ чувствовал, как медленно погружается в прозрачно зеленоватые, как речная вода, глаза обвиняемой. Он вдруг вспомнил, что уже несколько лет, служа Господу во имя спасения своей души, перед которой Тот когда-нибудь откроет небесные врата, не видел настоящей живой воды, так же, как и не слышал птиц, кроме каркающих ворон над монастырским кладбищем и голубей на городской площади…
