Беркем Атоми - Мародер
Забежал к приятелю, живущему через двор, – у него, начинающего охотника, хранился приобретенный Ахметзяновым во времена финансового благополучия подержанный «ижак» и пачка патронов, – купив их тогда, Ахметзянов прикинул расходы и от охотничьих поползновений отказался. В двери торчала адресованная очередной девке записка, из которой следовало, что приятель отдыхает на Волге, а ключ, если что, в шестой квартире. Через полчаса переговоров с нервными соседями Ахметзянов добрался-таки до своего стратегического запаса и вышел из прохладного подъезда в душный июльский вечер со свертком и пакетом. По какому-то наитию чехол от ружья он оставил, замотав половинки ружья сдернутой (прости, Денис!) с кровати простыней.
– Смотри, собираются… – позвала с кухни жена. На самом деле, у дома, стоявшего перпендикулярно ахметзяновскому, укладывались-увязывались сразу несколько семей. – Интересно, куда они?..
– Делать не хрена. Пусть катятся, меньше народу – больше кислороду.
– А мы-то с тобой что, так и будем здесь сидеть? У моря погоды…
В голосе жены внезапно прорезались капризно-плаксивые нотки. …Эх, нельзя тебе раскисать, моя хорошая. Ведь как держалась до сего момента – загляденье просто. Прости, но я тебе сейчас немного помогу, потерпи. Будет чуть-чуть неприятно… Ахмет сделал каменную морду и подчеркнуто безразлично спросил:
– Не понял, женщина? У тебя что, есть какие-то возражения?
Ответить не дал, добавил в голос рычанья:
– Чтоб я этого не слышал. Поняла?
Тут уже ответа добился, причем заставил повторить, грубо, даже жестоко схватив ее за лицо. Отмерил паузу. Взял жену за плечи, развернул к себе, прижал. Сначала чуть-чуть уперлась, но все же прильнула, плечи начали подрагивать. Плачет, как ребенок. Ахмета аж разрывало от нежности и почему-то ярости. Глаза защипало, в горле набух колючий ком. …У-у, суки, порву за нее. И не дай бог, суки, не дай бог! Ладно, чуть сам в истерику не впал, хорош. Так, переглотнуть, чтоб голос был уверенным. Снова сменил тональность:
– Прости, маленькая моя. Ты мне очень нужна, очень. Только прошу тебя, слушайся меня всегда с первого раза, ладно? Не спрашивай, не спорь – как бы ни хотелось, ладно? Так надо сейчас, хорошая моя, понимаешь? Вот и молодец. Молодец у меня маленькая. И не бойся ничего, все будет хорошо.
Жена еще всхлипывала, но уже было видно – взбодрилась, повторного захода не требуется. В дверь заполошно, истерично постучали – кто-то свой, из подъезда, – стоя все это время у окна, Ахметзянов не заметил никого вошедшего. На ходу вытирая глаза, жена бросилась открывать. В их узкую прихожую ворвалась соседка Любка, неразборчиво тараторя в хохляцкой манере, потащила к себе в квартиру, – видимо, там что-то случилось. Перебравшись через завалы начатой уборки на мокром полу, супруги Ахметзяновы оказались на залитой солнцем крохотной соседской кухне, где от чада резало глаза – посреди кухни на керогазе стояла немаленькая лохань. «И чо?» – хотел было спросить Ахметзянов, но вдруг заметил РАБОТАЮЩИЙ ТЕЛЕВИЗОР. Телевизор был старым китайским уродцем на батарейках, давным-давно выпускавшимся в качестве автомобильного, и его ЖК-матрица дожимала из сдохших кристаллов последние часы работы. На экране бледными тенями просматривались две бабы за столом, на фоне полотнищ нашего и американского флагов.
– …Я и подумала, может, твой сделаеть? А то послухать же ж надо – шо они там пиздять. Может, про воду че скажут и када свет дадуть. Ну шо, давай, сосед! Там мой как-то подкрутить, тада шото слыхать, только хрипить трохи…
Догадавшись, что дело в контакте регулятора громкости, Ахмет довольно быстро нашел рабочее положение. Соседка цыкнула на бесившихся в комнате детей, выключила керогаз, и наконец-то стало хоть что-то слышно:
«…вное внимание при этом следует обратить на неукоснительное соблюдение Прав человека, – подчеркнула госпожа президент. Теперь вопрос задает Паскаль Леви, „Дю Монд“. Он спрашивает, надо ли это понимать так, что по истечении срока мандата Временной администрации, России будет возвращен государственный суверенитет, и если так, то каким видится конкретный механизм передачи. Госпожа президент благодарит журналиста за столь своевременно заданный вопрос и отмечает, что как раз собиралась затронуть данную тему.
– Прошу прощения, – говорит госпожа президент, – но в наше время глобальных вызовов, которые ставят перед нами всеми как топливный кризис, так и международный терроризм, никому не стоит надеяться решить свои проблемы в одиночку. Мы никогда не добьемся процветания, разделяя людей искусственно возводимыми барьерами – и доставшееся нам в наследство от авторитарного по своей сути двадцатого века понятие „суверенитет“ – один из таких искусственных барьеров, встающих на пути свободного обмена идеями, товарами да просто общения людей из разных уголков Земли. Давайте сейчас перед всеми собравшимися проверим истинность моих слов – спросим у самих русских, разделяют ли они это убеждение. С нами в студии сейчас находится человек, более кого бы то ни было достойный представить в своем лице весь замечательный русский народ, упорно борющийся за истинную демократию на своей многострадальной земле.
Госпожа президент обращается к председателю Общественного координационного совета при Временной администрации господину Черных:
– Никита, вы по праву являетесь, не побоюсь этого слова, живым символом прогресса для всего народа России, желающего строить общее будущее со всем цивилизованным человечеством. Ваша принципиальность в вопросах гуманизма делает вас моральным ориентиром для здоровой части общества, решившей сбросить мрачный груз заблуждений, приведших Россию в нынешний кровавый тупик, и ваша позиция в данном вопросе не может не служить аргументом для каждого патриотически настроенного россиянина, делающего сейчас свой выбор – за что он отдаст сейчас свой голос: за процветание России в лоне мировой цивилизации, за будущее либо за прошлое? Поставлю вопрос прямо и честно: Никита! Что вы думаете по поводу необходимости для народов России так называемого суверенитета – стоят ли политические амбиции кучки ретроградов того, чтобы им в жертву приносилось будущее великой нации?
Микрофон передают Никите Черных.
– Спасибо, госпожа президент, спасибо, уважаемые участники брифинга! – на прекрасном английском обращается к присутствующим Никита. Дорогие зрители, если бы вы видели, с каким энтузиазмом встречает зал его выступление! Так, он начинает говорить: – Безусловно, – говорит Никита, – приоритетом для любого здравомыслящего человека является свобода. Весь мой жизненный путь гражданина, общественного деятеля, политика, приведший меня на эту трибуну, каждый мой шаг является тому доказательством. – Никита пережидает аплодисменты; продолжает: – …Та неоценимая поддержка, все эти годы оказываемая мировым сообществом нам, людям доброй воли России, наконец привела к закономерному результату – народ России выбрал свободу! И больше никому не удастся заморочить людям головы – достигший свободы человек с презрением отвергнет призывы экстремистов, все еще, к сожалению, раздающиеся порой у нас в России; и никогда не станет сторонником ограничения чьей-либо свободы! Зачем нам тащить с собой в будущее ржавое от крови наследство прошлого? Ведь в наши дни ни для кого не секрет, что так называемый суверенитет, наряду с армиями, тайными полициями и прочим ГУЛАГом, – шутит Никита, и зал охотно реагирует на его юмор, – есть не что иное, как инструменты подавления личности, теряющие свою актуальность в условиях истинной демократии, победившей наконец лицемерный кровавый режим, рядившийся в демократические личины. Итак, я призываю каждого россиянина прислушаться к голосу совести и выбрать…»
Не то застонав, не то зарычав, Ахметзянов резко развернулся на пятках и рванул из соседкиной квартиры. Казалось, что от бессильного бешенства в груди сейчас что-то лопнет, а уставший притворяться нормальным ебаный мир наконец не выдержит и облегченно распадется на падающие столбики мутно-зеленых цифр, словно в старом кино о нереальности сущего. Отравленный несожженным адреналином организм требовал пива – ладонь настойчиво генерировала фантом мокрой, тяжелой, холодной бутылки. Во рту болтался горячий шматок тягучей смолы, шея затекла клейкой пленкой нервного пота, а пустые ларьки хлопали дверями на полуденном июльском ветру, гнавшем по улице пыль и неубранный мусор. Ахметзянову вдруг как-то враз стало беспощадно ясно: это – навсегда. Ни пива, ни отпуска с морем и шашлыками и даже горячего душа после работы – ничего больше не будет. Никогда. Слово-то какое, Ахметзянов аж удивился, почему ни-ког-да ранее, проговаривая эти три слога, не обращал внимания на то, как окончательно они звучат: никогда…
