Михаил Тырин - Жёлтая линия
Никто, однако, не разглядывал травку, все рвались к маленьким окошечкам в стенах. Царил полный кавардак, многие пробивали путь к окошечкам локтями и кулаками. Впрочем, через какое-то время из толпы начали вырастать хвосты очередей, однако у стены все еще бился серый человеческий прибой.
— Ну, вот… — пробормотал Щербатин. — Теперь стоим.
Перед нами колыхалось еще человек двести пятьдесят, а то и больше. И я бы не сказал, что очередь двигалась очень энергично. Мы несколько минут простояли, и я лишь переступил с ноги на ногу. Я чувствовал, что и Щербатин начал нервничать.
— Утешает одно — мы не последние, — с оптимизмом сказал он.
В самом деле, за нами уже выстроился длинный хвост, и он то и дело прирастал. Тут вдруг на стенах зажглось несколько больших экранов, и нам начали показывать обещанные “прямые трансляции”.
Изображение было слишком бледным и нечетким. Мне удавалось разглядеть то какие-то дома-башни, то морские волны, на которых катались изогнутые лодочки, то дороги, по которым мчались машины. Никакая это была, конечно, не трансляция.
Больше всего походило на плохонький рекламный ролик для туристов.
— Щербатин, — тихо позвал я. — Погляди: вон к тому окошечку всего несколько человек.
— Я знаю, — кивнул он. — Это вербовочный пункт военного ведомства.
Некоторые соглашаются — там можно заработать третье холо всего за четыре-пять периодов.
И, заметив мой вопросительный взгляд, он потряс головой.
— Нет, Беня, нам туда не надо. Там война.
— А куда нам надо, Щербатин?
— Посмотрим, что предложат. Подожди-ка…
Он отошел и поймал какого-то доходягу, который с очень довольным видом выбирался из толпы. Похоже, ему в числе первых удалось пробиться к заветному окошечку.
Они несколько минут разговаривали, я не расслышал ни слова. Наконец Щербатин вернулся.
— Ничего особенного, конечно… — Он развел руками. — Экваториальные плантации, прокладка дорог, шахты, уборка отходов. И все у черта на куличках.
Ладно, подберем что-нибудь по вкусу. Главное, чтоб не надолго там задержаться.
— А дальше? — безучастно спросил я.
— А дальше — первое холо.
— И что?
— Ты так ничего и не понял? Первое холо — это все равно что московская прописка для жителя какой-нибудь Нижней Усрани. Цивилизация! Гарантированный жизненный уровень. Любая работа, любые развлечения. Общество!
— А я смогу работать поэтом?
— Вот же кретин… — с досадой вздохнул Щербатин. — Сможешь, успокойся.
Я посмотрел на небо. Оно было белым, чуть желтоватым. Ни облаков, ни солнца. Очередь не двигалась. Щербатин сначала стоял спокойно, потом начал притоптывать, потом — вертеться, глядя по сторонам. Наконец он сказал:
— Постой, я погляжу, чего тут еще есть.
Я бы и сам с удовольствием погулял, посмотрел, что где есть. Но он первым догадался — что ж поделаешь?
— Да, вот еще! — вспомнил Щербатин перед уходом. — Если кто спросит, откуда ты, — не вздумай заводить насчет Земли, Луны, Солнечной системы…
Никому тут это не интересно. Говори: нижний сектор, восьмое удаление. А лучше вообще молчи.
Откуда он все знает? Вроде сидел рядышком, ни с кем не разговаривал — а все знает. А я — нет. Всегда у меня так.
Жутко хотелось сунуть руки в карманы, но на робе не было карманов.
Насколько я понял, мне — человеку-нулю — не полагалось иметь ничего такого, что можно положить в карман. А значит, и карманы иметь незачем.
За то время, пока мой приятель где-то гулял, мне удалось приблизиться к окошечку шага на три. Да и то я не уверен, что людей передо мной стало меньше.
Скорее всего просто очередь чуть деформировалась.
Мне это все, конечно, надоело. Терпеть не могу очереди, да и кто их любит?
К тому же я все еще скверно себя чувствовал после холодной ванны. Так и тянуло сесть на травку, закрыв глаза. Но никто не садился, и приходилось кое-как держаться на ногах.
“А может, ну их к черту? — подумал я. — Уйти из этой сволочной очереди, полежать где-нибудь, отдохнуть. А потом прийти, когда народ рассосется. Что достанется — то и достанется”.
Я не успел додумать эту мысль до конца, потому что наконец вернулся Щербатин. Он шел не торопясь, вразвалочку, с очень довольной физиономией.
— Что бы ты без меня делал, Беня? — снисходительно проронил он. — Ну все, хватит тут топтаться. Идем обедать. Я уже все устроил.
— Что ты устроил, Щербатин? — спросил я, вышагивая вслед за ним вдоль забора.
— Пищевые разработки. Три дня пути. Меньше года по-нашему до первого холо.
Правда, отправляемся уже завтра.
— А восстанавливаться?
— А в дороге восстановишься. Какая разница, где пузо чесать — здесь или в трюме? — Он вдруг остановился и ткнул меня пальцем в грудь. — Я вытащу тебя из этой чертовой робы не за четыре и даже не за два года, а меньше чем за год!
Осознаешь?
— А что это за пищевые рудники?
— Да не рудники, а разработки. Не знаю еще. Но, думаю, лучше, чем несколько лет вручную чистить дно каналов или дышать песком на камнедробилке.
Может быть, ты считаешь иначе?
— Я — как ты…
Через крошечное окошко в стене нам выдали картонные тарелки и дощечки-ложки. На тарелке покоилась влажная темно-зеленая масса, похожая на перетертую траву. Она и на вкус оказалась, как трава.
— Не отравимся этим комбикормом? — с опаской спросил я, робко пробуя кушанье на язычок.
— Посмотрим, — философски заметил Щер-батин.
Комбикорм оказался очень питательным, кроме того, после него не хотелось пить.
— Сбалансированный корм для трудолюбивых двуногих, — сообщил мой приятель, поглаживая живот. — Здесь, кстати, можно есть сколько хочешь. Им не жалко.
Проголодаешься — сразу иди сюда и проси добавки.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Что?
— Да все. Ты все тут знаешь. Не первый раз, что ли?
— Ничего я особенного не знаю. Просто не сижу на месте с унылой рожей, как ты.
— Нет, постой. Как ты смог устроить нам пищевые рудники? По блату?
— Просто умение контактировать с людьми. Профессиональное качество. Был бы у меня блат — остались бы здесь. Вон, видишь? — Он кивнул в сторону мужика в зеленой робе, который бродил по траве и подбирал в бумажный мешок брошенные картонные тарелки и белые носки. — Очень милое занятие, все равно что садовник.
— Нет, Щербатин, ты меня не путай. Отвечай: откуда ты все знаешь? Ты ведь не наугад тогда номер набрал, знал же, куда позвонить, чтобы нас вывезли сюда?
— А-а, вот ты о чем… Ну да. Была кое-какая информация. А что?
— А ничего. Ты вообще кто? Международный адвокат? Или межпланетный адвокат?
— Что ты несешь?
— То и несу. Просто спрашиваю. Что ты там говорил про какие-то галактики, планеты?
— Да, мы в другой галактике. Ты еще не убедился?
— Ага, стало быть, между нашей Землей и этой галактикой ходят регулярные рейсы.
— Нет, не регулярные. Но добраться можно. И нам повезло. К чему ты клонишь?
— Щербатин… — Я потряс головой. — У нас там дома академики все лысины себе прочесали — есть ли хоть где-нибудь братья по разуму. А оказывается, до них чуть ли не на попутке добраться можно.
— Ну, примерно так. И что?
— Почему они с нами не вступают в отношения? Почему не прилетят, не помогут чем-нибудь?..
— А на кой ляд мы им сдались?
— Ну, как… — растерялся я.
— Да, как? Вот скажи мне, Беня, ты был когда-нибудь в Бобруйске?
— Нет.
— А почему?
— А что мне там делать?
— Ну вот! Ты сам и ответил на свой вопрос. У тебя же не возникало желания приехать в Бобруйск, помочь им там чем-нибудь, а?
— Ну, то Бобруйск, а то другая галактика.
— И что? Люди-то везде одинаковые. И обитаемых миров — тысячи. Наш, кстати, не лучший.
— Неужели им неинтересно, как там у нас?
— Тебя снова спросить про Бобруйск?
— Деловой ты, Щербатин, просто сил нет, — процедил я. — Все-то у тебя просто и понятно.
— Ага. А разве плохо? Жизнь — она и так непростое дело. Так зачем ее усложнять?
После четвертой кормежки, когда на перетертую траву без тошноты я смотреть не мог, Щербатин привел меня к выходу из зоны отдыха. Здесь уже бродили туда-сюда человек сто пятьдесят доходяг, согласившихся работать на пищевых разработках. Все настороженно поглядывали друг на друга и не разговаривали.
Готов биться об заклад, каждый думал: “А не оказался ли я в дураках, согласившись на эту подозрительную работу? А нет ли тут подвоха?”
Только мы с Щербатиным были, можно сказать, безмятежны. Я успел смириться, а Щербатин — он вообще смотрел на жизнь оптимистически.
Человек в зеленой робе вывел всех нас за пределы станции. Я не больше минуты созерцал пейзаж планеты. Я увидел только, как рыжая пыль клубится по безжизненным камням. На пустой каменистой площадке нас ждал огромный обшарпанный звездолет — угловатый, тяжеловесный, на изогнутых утиных лапах. И тоже рыжий — видимо, от ржавчины. Он был горячим — жар чувствовался за несколько метров.
