Амброз Бирс - Рассказы и миниатюры
Но, увы! Солнце стоит высоко в раскаленном небе, посылая на землю целые потоки жарких лучей. Цветы сомкнули лепестки, оберегая свой аромат и скрыв от постороннего взора яркость своих красок. От трав уже не струится прохлада; роса исчезла, и пересохшие поля, так же как и небо, пышут свирепым жаром. Птицы больше не приветствуют тебя своими руладами, и лишь сойка на опушке рощи хрипло бранит тебя за что-то. Несчастный! Природа лишила тебя своего нежного и врачующего участия в наказании за твой грех. Ты нарушил первую из ее десяти заповедей: ты трудился!
Пробудившись от этого сна, я собрал свои немногочисленные пожитки, сказал «прости» заблудшим моим родителям и покинул страну, задержавшись лишь ненадолго у могилы своего деда-священника, чтобы принести там торжественную клятву, что отныне ни единого пенни не заработаю честным трудом, и да поможет мне бог!
Не помню, долго ли я странствовал, но в конце концов очутился в большом городе у моря и сделался там врачом. Я теперь уже не помню, как назывался этот город до того, как я туда приехал. Мои успехи и популярность на новом поприще были столь велики, что олдермены, по настоянию сограждан, вынуждены были дать городу новое название, и он стал именоваться «Городом Почивших».
Нет нужды упоминать, что я отнюдь не обладал какими-либо познаниями в медицине. Но с помощью видного специалиста по подделке документов я приобрел диплом, якобы выданный мне Королевским Обществом Знахарей и Шарлатанов города Идол-сити. Этот диплом в рамке из бессмертника был подвешен на креповой ленточке к плакучей иве, растущей против моей приемной, и привлекал к себе толпы страждущих. Я основал также черезвычайно крупный похоронный комбинат, тесно связанный с моей врачебной практикой. Как только мне позволили средства, я купил большой участок земли и устроил на нем кладбище, по одну сторону которого находилась моя мастерская мраморных памятников, а по другую — обширное цветоводство. Кокетство, мода и скорбь поставляли покупателей в мой универсальный магазин «Все для скорбящих». Словом, дела мои процветали, и уже через год я смог выписать своих родителей и устроить старого отца на прекрасную должность скупщика краденых вещей. Поступок этот никак нельзя было счесть постыдным актом сыновней признательности, потому что я вытягивал у старика все доходы.
Но, к сожалению, лишь крайняя бедность может гарантировать нас от превратностей судьбы; человек не в состоянии уберечь себя от зависти богов и бесконечных козней фортуны. Богатство, разрастаясь вширь, теряет свою мощь, в то время как антагонистические силы, которых оно оттесняет, накапливают энергию по закону упругости и, в конце концов, наносят сокрушительный ответный удар. Слава о моем врачебном искусстве все росла, и ко мне стали привозить пациентов со всех концов земного шара. Лежачие больные, чье упорное отлынивание от смерти служило постоянным источником огорчения для их друзей; богатые завещатели, чьи наследники жаждали получить свои кровные денежки; нежеланные отпрыски раскаявшихся в своем грехе родителей и родители, находящиеся на иждивении у расчетливых детей; супруги, задумавшие вступить в новый брак и при этом избежать бракоразводного процесса — все эти и многие другие разновидности избыточного населения препровождались в мою клинику в Городе Почивших. Прибывало их бесчисленное множество.
Правительственные чиновники привозили ко мне целые караваны сирот, бедняков, умалишенных, — в общем, всех тех, кто стал обузой для общества. Мое искусство в исцелении пауперизма и орфанизма[11] было особо отмечено благодарным парламентом.
Естественно, все это способствовало процветанию моих сограждан, так как, хотя прибывающие в город чужеземцы большую часть денег оставляли мне, все же благодаря им очень оживилась торговля, в которую я и сам вкладывал немалые суммы. Я был крупным предпринимателем, а также покровителем наук и искусств. Город Почивших так быстро разрастался, что через несколько лет мое кладбище, которое и само необыкновенно расширилось, вошло в пределы города. Вот тут-то и таилась мой погибель.
Олдермены объявили мое кладбище общественным злом и постановили отнять его у меня, тела перенести в другое место, а там разбить парк. Конечно, мне должны были возместить стоимость кладбища, и, с легкостью подкупив оценщиков, я смог бы сорвать за него изрядный куш. Но по одной причине, которая станет ясна позднее, решение олдерменов мало меня радовало. Все мои протесты против кощунственного нарушения покоя умерших оказались напрасными. А между тем это был веский аргумент, так как в той стране мертвецы служат предметом религиозного поклонения. В их честь воздвигаются храмы, и на государственном обеспечении содержится особая категория священнослужителей специально для отправления заупокойных служб, всегда очень трогательных и торжественных. Ежегодно, в течение четырех дней здесь отмечают «Праздник Усопших». Люди, оставив все свои дела, огромной процессией во главе со священниками проходят по кладбищам, украшая могилы и вознося молитвы в храмах. В этой стране существует поверье, что, как бы ни грешил человек при жизни, скончавшись, он обретет вечное и невыразимое блаженство. Всякое сомнение в этом рассматривают как тяжкое преступление и карают смертью. Вырыть погребенное тело или отказаться похоронить умершего считается страшным злодеянием, и для него даже не предусмотрено кары, потому что никто никогда еще не осмеливался его совершить. Согласно закону, эксгумация трупов производится лишь по особому разрешению и сопровождается торжественной церемонией.
Все это как будто говорило в мою пользу, однако жители города и власти были так твердо убеждены в пагубном влиянии моего кладбища на их здоровье, что, в конце концов, его отобрали у меня, предварительно определив стоимость. С трудом подавив тайный ужас получив за кладбище сумму, втрое превышавшую его истинную цену, я лихорадочно стал сворачивать свои дела.
Неделю спустя наступил день, назначенный для торжественного обряда перенесения трупов Погода была прекрасная, и все население города и окрестностей собралось, чтобы присутствовать при этой величественной религиозной церемонии. Весь ритуал выполнялся под руководством священнослужителей в погребальном облачении. Состоялось искупительное жертвоприношение в Храмах Усопших, а затем грандиозная процессия двинулась к кладбищу. Возглавлял процессию сам Великий Мэр в парадной мантии и с золотой лопатой в руках. За ним следовал хор из ста одетых в белое мужчин и женщин, которые пели Гимн Почившим. Далее следовало младшее духовенство храмов, городские власти в парадных мундирах, и каждый из них нес живого поросенка — жертву богам Почивших. И лишь последние ряды этой длинной процессии составляло местное население. Горожане шли с непокрытыми головами, посыпая волосы придорожной пылью в знак смирения. В центре некрополя, перед часовней стоял Верховный Прелат в пышном одеянии, а по обе стороны от него выстроились епископы и другие высшие сановники курии. Все они смотрели на приближавшуюся толпу с крайней суровостью. Великий Мэр почтительно остановился перед священнослужителями, а младшее духовенство, гражданские власти и горожане плотным кольцом обступили место действия. Великий Мэр, положив золотую лопату к ногам Высшего Духовного Властителя, молча опустился перед ним на колени.
— Зачем дерзнул ты явиться сюда, о смертный? — громко и торжественно вопросил Верховный Прелат. — Уж не возымел ты нечестивое намерение при помощи этого орудия обнажить тайну смерти и нарушить покой усопших?
Великий Мэр, не вставая с колен, вытащил из-под мантии грамоту с весьма внушительными печатями.
— Взгляни, о неизреченный, на слугу твоего, посланного народом, чтобы умолять тебя о милости. Позволь нам взять на себя заботу о почивших, дабы они могли покоиться в более подходящей земле, освящением подготовленной к их приему.
С этими словами он вручил Прелату постановление совета олдерменов о перенесении умерших на другое кладбище. Едва коснувшись пергаментного свитка, Верховный Прелат передал его в руки стоящего рядом Главного Хранителя Кладбищ. Воздев руки к небу и несколько смягчив суровое выражение лица. Прелат возгласил:
— Боги согласны!
Священнослужители, выстроившиеся по обе стороны от Прелата, повторили его жест, взгляд и слова. Великий Мэр поднялся с колен, хор затянул торжественную песню. В этот момент в ворога кладбища въехала погребальная колесница, запряженная десятью белыми лошадьми с развевающимися черными плюмажами. Сквозь расступившуюся толпу колесница покатила к могиле, выбранной для этого торжественного случая. Здесь был похоронен важный сановник, которого я пользовал от хронической склонности к лежанию. Великий Мэр золотой лопатой коснулся могильного холма, вручил ее Верховному Прелату, а два дюжих могильщика энергично принялись орудовать уже железными лопатами.
