Зиновий Юрьев - Брат мой, ящер
— Иван Иванович, я ведь так и не знаю, кто вы, но все равно я вас… — она набралась мужества и твердо продолжила: — люблю.
— Спасибо, Ирина Сергеевна. Ваши слова не просто греют меня, не просто дают мне новые силы, они продлевают мою жизнь. А насчет того, кто я — пусть это останется маленькой недоговоркой, хотя, как я понимаю, в своем сердце вы уже давно догадались. Что же касается моего физического обличья, то его, увы, просто не существует. Для нашего ужина я выбрал этот итальянский костюм, небольшое брюшко преуспевающего бизнесмена, который уже который год дает себе слово со следующего понедельника заняться физическими упражнениями, и физиономию профессора, только что получившего солидный грант…
— Почему грант?
— У российского профессора без гранта спокойной доброжелательности в лице не будет. Скорее, наоборот… — Они оба рассмеялись. — С таким же успехом я мог прийти в виде индийского сикха или, скажем, английского лорда. Единственное, что я не мог позволить себе, — появиться здесь в своем обычном виде.
— Но почему?
— Да потому что мой обычный вид — это пустота, ничто. А сидеть за столиком с пустотой, да еще вести с ней оживленную беседу, согласитесь, и странновато и даже подозрительно. Древние иудеи, придумавшие себе бога, больше всего боялись наделить его некими физическими чертами, чтобы он не превратился в обычного идола. Отсюда и строжайший запрет на его изображения. И даже на горе Синай, когда бог давал вышедшим из египетского плена евреям Закон, он встречался только с их вождем Моше, а для других он проявлял себя только в виде грома и пламени.
— Иван Иванович — я буду продолжать называть вас этим именем, раз вы уж выбрали его, — могу я задать вам один вопрос?
— Разумеется, друг мой.
— Почему вы выбрали именно меня?
— А вот как раз на этот вопрос, Ирина Сергеевна, я вам не отвечу.
— Но почему?
— Во-первых, я боюсь, что вы слишком высоко задерете свой очаровательный и слегка курносый носик. Не краснейте и не спорьте. Со мной не краснеют и не спорят. Хотя бы потому, что я заранее знаю, что подумает и скажет мой собеседник. А во-вторых, в жизни должны быть тайны. Вот вы и будете решать эту задачу еще долгие и долгие годы. В конце концов одно из труднейших человеческих занятий — это попытка понять себя. Ответить на вопрос «кто я?» и «для чего я живу?».
— И так и не решу?
— Нет, не решите. И не нужно особенно стараться. Могу лишь вам сказать, что ни разу, ни на секунду я не усомнился в правильности своего выбора. Но позвольте мне поговорить с вами о том, ради чего я в основном и пригласил вас.
Не думайте, пожалуйста, что я когда-либо считал себя непогрешимым. С народом, который создал меня, это вообще было бы невозможно.
— Почему?
— О, больших спорщиков свет не видел. Возьмите, например, встречу на горе Синай Всевышнего и Моше-Моисея, где, согласно Торе, Господь вручил Моше Закон. На самом деле он не просто вручил, он с десяток раз переделывал его, спорил с Моше, раздражаясь и от упрямства предводителя евреев и от его косноязычия. Ведь очень часто Моше вынужден был прибегать к помощи брата, который выполнял роль переводчика, иначе его порой было просто невозможно понять. Но при всем его косноязычии Господь должен был кое в чем согласиться с ним. Вот тогда-то он понял, что и он тоже может ошибаться. Я думаю, что Господь именно тогда и стал тем, кто он есть, Эге ашер Эгье, Я буду, кем Я буду.
Поэтому когда я слышал доводы Миши и вашего мужа Якова Александровича, я довольно быстро должен был согласиться с ними…
— А разве они к вам обращались? Я думала, что это они говорили мне.
— Разумеется, они говорили вам, и вы слушали их, думали об их словах, и я не мог не прислушиваться к вашим мыслям, хотя прямо ко мне вы не обращались. Но это не главное. Главное то, что, к сожалению, они правы. И заповеди Господни и просто нравственность нельзя купить. То есть, купить их, конечно, можно, но будет им в таком случае, как вы говорите, грош цена. Они должны прорастать сами. Да, я ошибался, когда делал вам предложение об исцелении в обмен на соблюдение заповедей.
Я оставляю вам свой маленький подарок — умение исцелять, но впредь не нужно пользоваться им по принципу, который так остроумно вспомнил ваш муж: пиво только для членов профсоюза. Просто помогайте тем, кому вы хотите помочь, и кто заслуживает вашей помощи.
— Вы выглядите опечаленным…
— Не стану скрывать, да.
— Но почему?
— Уже не первый раз я наивно полагаю, что можно как-то уменьшить количество зла в мире. Увы, искусственно сделать это нельзя. Я видел множество разрушенных крепостей. Одни падали из-за звука труб иерихонских, другие под ударами стенобитных машин, подкопов, пожаров, голода. Но ту крепость, которая прячется в голове каждого человека, тот самый звериный спинной мозг, или, по-другому, рептильный комплекс, ни силой, ни с налета взять нельзя. Он слишком древний и слишком глубоко в нем спрятана безжалостная борьба за выживание, борьба, для которой нравственность — непозволительная роскошь.
Но будем оптимистами, дорогой мой друг, кора больших полушарий, то есть культура, тоже не собирается сдаваться в этой старой борьбе. Война идет, Ирина Сергеевна. Старая и тяжкая, жестокая и безостановочная.
— Но неужели вы не знаете, каков будет ее исход?
— Нет. Он далеко не предопределен, особенно сейчас, когда разум человеческий дает жизнь гигантским силам природы, а маленький рептильный комплекс отвечает тем, что в очередной раз придумывает, как подставить прогрессу ножку. И часто, увы, преуспевает. И все же будем надеяться, мой милый друг.
И позвольте мне напоследок открыть вам маленькую тайну, которую я еще никогда никому не поверял. Я часто ловлю себя на мысли, что в чем-то завидую вам, людям.
— Но вы же можете так много, Иван Иванович…
— Но не все. Я не могу оставить свой пост, который вручили мне давно ушедшие поколения. Я не могу быть предателем.
Я буду часто думать о вас, мой друг, потому что минуты, проведенные с вами, были минутами редкого счастья… Прощайте, мой милый друг. Не пытайтесь оплачивать счет, я уже сделал это. И не провожайте меня…
Иван Иванович встал, глубоко вздохнул, посмотрел на Ирину Сергеевну, улыбнулся печально, любовно и светло и исчез.
Несколько минут Ирина Сергеевна молча сидела за столом. Так грустно, думала она, ей, пожалуй, не было ни разу в жизни… И в этот момент в кармане у нее затренькал мобильный. Она поднесла его к уху.
— Слушаю, — сказала она, возвращаясь к жизни.
— Привет. Ирка, это Софья Аркадьевна. Я просто не могла не позвонить тебе. Ты первая, кто услышит сейчас последнюю сенсацию.
— Что случилось?
— Только что ко мне в лабораторию спустился сам господин директор Пышкало, он же Пышка.
— Для чего? Вручить вам приказ об увольнении?
— Наоборот, он сделал мне предложение, от которого не отказываются.
— Софья Аркадьевна, не томите.
— Пышка сделал мне предложение.
— Какое предложение?
— Выйти за него замуж.
— А вы? — рассмеялась Ирина Сергеевна.
— А я поцеловала его в усы и сказала, что я мечтала об этом моменте с самого рождения. Мы оба, твои благодарные пациенты, приглашаем тебя на свадьбу.
— Спасибо, Сонечка, и хранит вас Господь. Я счастлива за вас.