Составитель Чекмаев - Либеральный Апокалипсис. Сборник социальных антиутопий
Русский менеджмент к тому моменту как ветром сдуло, разбежались — не найдешь. Пиндосы забаррикадировались в дирекции. В толпе, быстро растекавшейся по периметру завода — «чтобы ни одна гнида пиндосская не ушла», — не нашлось никого выше тим–лидера, не было даже мастеров. Охрана уже ничего не охраняла, кроме проходной, беспрепятственно шлялась туда–сюда с толпой вместе, ругала пиндосов и растаскивала редкие драки.
Толпа передавала из рук в руки Васю–Пофсоюза, но тот ничего не знал и ничего не понимал. Вдобавок он уже ничего не соображал, только бормотал, как заведенный — не бейте, не бейте… Да его и не били, он просто малость сдвинулся от страха. Приехал начальник полиции и спас его. Брезгливо оглядел и погрузил в «Скорую». После чего поднялся на крыльцо и рявкнул:
— Кто главный?! Подходи, не бойся!
Из толпы шагнул маленький слесарь. На этот раз без табуретки.
— Опять вы, Малахов, — сказал полицай. — Каждой бочке затычка. Вам, наверное, больше всех надо. Интересно, почему.
— Как я буду делать машины, если я не могу за них отвечать? — спросил Малахов.
— Не понял, — признался полицай.
— Номера не совпадают. У вас на цитрусе какой «вин»?
— Наш, конечно, — полицай вытащил бумажник, добыл техпаспорт и показал слесарю.
— Та–ак… Машина сделана для России. Собрана тут. Может, я ее и делал… — бормотал Малахов, читая цифры.
— Спасибо большое, что теперь, расцеловать тебя во всю задницу?
— Нет, позвонить на сервис, — Малахов достал телефон. — Алло! Привет. Слушай, пробей еще номерочек. Я понимаю, что тебе надоело…
Он продиктовал цифры «вина», толпа затихла.
— Поздравляю, — сказал Махалов, возвращая техпаспорт владельцу. — У вас цитрус турецкий.
— Чего–о?…
— По «вину» он наш. А по базе сервиса проходит как турецкий. У меня — кореец. Да ладно, тут и африканцы есть…
— У меня, у меня! — крикнули из толпы. — У меня черножопая! Привет из Йоханнесбурга! Апартеид не пройдет!
Полицай сдвинул фуражку на нос и почесал в затылке.
Видно было, что ему не нравится ездить на турецком «цитрусе». Уже целых полминуты не нравится. А вы думали?..
Если «цитрусы» одинаковой комплектации прошли выходной контроль, они идентичны, что наш, что «восточный», что африканский. Но если завод у тебя под боком, ты узнаешь однажды: внутри фирмы качество сборки еще как различают, и твоих земляков ставят всем в пример. А поскольку на сервисе тоже сидят наши, рано или поздно инфа просочится: «востоки» начинают сыпаться чуть раньше, чем «центры». А «турки» и «корейцы» сыплются чаще. Самую малость, но все–таки.
И ты гордишься земляками, и счастлив ездить на лучшем в мире «цитрусе».
И вдруг такой облом.
— А собственно, вам не все ли равно? — задумался полицай.
— А давай раскрываемость по районам губернии плюсанем — ив равных долях обратно поделим, — подсказал кто–то из охраны. — Вы же все менты, все общее дело делаете!
— Сам ты мент! Уволился, вот и не наглей! — полицай снова почесал в затылке.
Тут в задних рядах кто–то крикнул:
— Чурки едут!!!
Толпа замерла, как громом пораженная.
— Жена звонила! — надрывался голос в задних рядах. Над головами поднялась рука с телефоном, будто в доказательство. — В магазине слышала — едут сюда две смены чурок! Пиндосы вызвали штрек… шрек…
— ШРЕКБРЕХЕРОВ! — взревел начальник полиции. — Точно! В магазине врать не будут! Терминаторов вызвали! И еще робокопов! Мне на подмогу!
Начался хохот. Потом бормотание отовсюду — народ уткнулся в телефоны, проверяя новость.
— Это провокация! — заявил полицай. — Я знал бы первый. Без меня тут никаких чурок быть не может! Пиндосы не посмели бы без согласования…
И тут толпа взорвалась:
— ПИНДОС!!!
Из окна третьего этажа выглянул Кен. Это было окно туалета дирекции. Кен явно спешил. Воровато оглянулся себе за спину. Высунулся далеко наружу, посмотрел вниз…
— ПИН–ДОС! ПИН–ДОС! — скандировали там.
— Заткнитесь, придурки! — заорали сразу в нескольких местах. — Это же Кен!
Тем временем, Кен полез через подоконник.
— Отставить! — рявкнул полицай. — Гражданин Маклелланд!..
Гражданин Маклелланд отставить не соизволил. Учитывая, что на заводе третий этаж как нормальный пятый, со стороны это выглядело малость суицидненько, мягко говоря.
На самом деле, Кен решал чисто инженерную и отчасти управленческую задачу. Он учитывал, что его тут хорошо знают, и принимал в расчет материальную базу. Человек десять наших уже сдернули с забора баннер «Приглашаем на работу» и прибежали под окно. Половина встала к стене, задрав край баннера над головами, половина — отошла, держа свой край у пояса.
Толпа охнула — и ломанулась помогать.
По ту сторону окна замелькали какие–то тени. Кен до этого сосредоточенно молчал и глядел внутрь туалета, а тут обернулся к народу и открыл рот.
— Уволился!!! — крикнул он.
И прыгнул.
— Довыпендривались! Качество… Фигачество! Хуже надо было работать! — рычал Кен, держась за вывихнутую лодыжку.
Его так и несли к «Скорой» — на баннере. Под аплодисменты.
Из окна торчали пиндосы и ругались на пиндосском языке. Кто–то метко швырнул в них бутылку, и они спрятались.
— Что за безобразие, Кеннет Дональдович? — спросил полицай. — Что за цирк дю солей в прямом эфире?! Я же вас могу привлечь за такую акробатику!
— Это был экстремизм! — подсказали из толпы.
— Именно!
— Да ну вас… — Кен отмахнулся, кривясь от боли. — Народ! Слушай сюда! Вы ни в чем не виноваты! Пиндосы обезличили машины!
Народ шумно вздохнул — и обратно не вдохнул.
Новость была ожидаемая, конечно, но до того обидная, что все надеялись — пронесет нелегкая. А главное, с какой радости нам такая радость? Чем заслужили?
— Нету больше русской сборки и нерусской, вообще никакой! Потому что НЕКОРРЕКТНО! Потому что обидно! А на самом деле — из–за вас, господа Анонимные Трудоголики! Шуточки шутите! С фигой в кармане ходите! И тогда эти тупые…
Он добавил еще несколько слов, но приводить их тут, с нашими законами об оскорблении кого угодно, боязно. А то вдруг геи оскорбятся. Или верующие. Или кто угодно.
— …сообразили, в чем проблема. Она в вас! Можете гордиться! Больше вам гордиться будет нечем!
— А как же теперь… Качество? — спросил Малахов, подпрыгивая, чтобы лучше видеть Кена.
— Только мотивация дубьем и рублем. Никаких соревнований, хватит, наигрались. Чурки и турки обижаются, а русские наглеют, штаб–квартире это надоело. Они долго понять не могли, отчего русские такие наглые. Отчего ты такой наглый, допустим!
— Я за справедливость! — сообщил Малахов.
— А они говорят — из–за соревнования! Все, стахановцы, отдыхай! «Вин» теперь к стране не привязан, к заводу не привязан, есть комплектация — и все… Сервису этого достаточно, ему только комплектуха важна. Знать, откуда поставка, будет только логистика и дилер. А простой смертный — фигушки. Дилер больше не имеет права сообщать о происхождении машин. Хочешь узнать — шпионь за пароходами и автовозами! Да никто и не станет. Всем пофиг.
— Нам не пофиг! — сказали из толпы.
— Выйдет приказ — будет пофиг! А кому не пофиг — свободен! Решение принято на днях. Сейчас тестовый период. Поэтому они и залетели на разнобое в «винах». По сервисной базе все цитрусы уже обезличены. Никто вас надувать не хотел, просто нелепая случайность. Должны были объявить о новом порядке завтра буквально…
— А если нам этот порядок… — Малахов резанул ладонью по горлу.
— Жалуйся в профсоюз, — посоветовал Кен.
В иных обстоятельствах это было бы очень смешно, но тут народ дружно выругался.
— А чурки едут сюда? — спросили издали.
— Какие еще чурки?! — удивился Кен.
— Шрек… Брехеры!
— Я же говорю — провокация! — крикнул полицай.
— Что за бред? — спросил у него Кен, бледнея на глазах.
— Панические слухи. Или какая–то падла хочет устроить беспорядки. Или конкуренты ваши гадят.
— У меня больше нет конкурентов, — сказал Кен. — Я уволился.
Его перегрузили на носилки и упихали в «Скорую». Лицо у Кена вытянулось, он напряженно что–то обдумывал.
— Только не везите никуда! — сказал он врачу. — Нет времени. Быстро ногу зафиксируйте. Сам потом приковыляю…
— Вас незаконно удерживали? — деловито спросил полицай и мотнул головой в сторону дирекции.
— Ну… Да.
— Заявление напишете?
— У меня нет времени, — повторил Кен, мотая головой. — У вас тоже. Ни у кого нет времени.
Будто поддерживая его, на поясе у полицая захрюкала рация. Тот прижал наушник пальцем, склонил голову набок, выслушал новость и выдал в ответ такое, что было бы некорректно повторить даже без законов об оскорблении.
— Все–таки едут чурки? — спросил его Малахов.
