Константин Костин - Белое на белом
Довольный собой Цайт сидел в пивной, названия которой он посмотреть не удосужился и пил пиво, смачно разгрызая хрящики в копченых ребрышках. Грим он пока не снимал, получая удовольствие от нахождения под маской другого человека.
Кроме удовольствия он успел получить и тумаков: в первой пивной, куда он сунулся, Северина Пильца знали, поэтому оттуда пришлось убегать — жениться на дочке хозяина Цайт пока не собирался.
Здесь же его маску не знали, поэтому Цайт наслаждался жизнью, поглядывая по сторонам и размышляя, не подойти ли вон к той компании и не затеять ли с ними какую-нибудь проказу.
Пока он думал, подошли уже к нему.
— Добрый вечер, — произнес человек, присаживаясь.
Цайт насторожился: садиться за чужой стол без приглашения не принято, да и вставший рядом огненно-рыжий и широкоплечий тип спокойствия не добавлял. Похоже, эти двое тоже знали Пильца…
— Добрый, добрый, — дружелюбно улыбнулся Цайт, поднимаясь, — Рад был бы с вами познакомиться, но уже ухожу…
Тяжелая рука опустилась на его плечо, усаживая обратно:
— Сядь, объект.
Человек, сидевший напротив, снял цилиндр и протер платком круглую как бильярдный шар и такую же лысую голову.
13Шестнадцатый день месяца Мастера не был праздником, также он не был отмечен ничем примечательным. Но для четырех друзей — хотя этого они еще не поняли — день был особенный.
Сегодня каждый из них встретился с тем, кто станет для него заклятым врагом и постоянным противником.
Глава 6
Бранд
Улица Лип. Королевский дворец. Королевская улица
16 число месяца Мастера 1855 года
Что делать, если вас шантажируют? Каждый решает этот вопрос для себя, и нет единого, абсолютно правильного для каждого ответа. Кому-то проще заплатить деньги и оставить свои грязные секреты в неизвестности для окружающих, кого-то постоянно висящая угроза собственной безмятежной жизни, безупречной репутации или чести семьи окажется слишком тяжелой и для него все закончится сумасшествием, бегством, а то и Последней Дверью, как в Белых Землях называли самоубийство. Немногим достанет смелости или безумия, чтобы отказать вымогателю.
Все возможные выходы уже были рассмотрены Йоханом, тщательно и методично, как и все, что он делал. Но, кроме этой полезной черты, у характера юноши был и существенный недостаток.
Ученые люди придумали сложное слово «прокрастинация», стремление откладывать решение неприятных вопросов на как можно более длительный срок. Крестьяне говорили про таких проще: «Погожу траву косить, вдруг сама ляжет». Йохан знал о своем недостатке, боролся с ним как мог, но в ситуации с шантажистами он поддался ему. И непозволительно затянул принятие решения.
— Вот что, паренек, — деловито взял Йохана за черную пуговицу мундира крысомордый Нагель, — походил ты, погулял по девкам…
— Слышь, Нагель, — вдруг прыснул его приятель, — ты ж поглядь… Он же…
— Заткнись, тварь! — неожиданно рявкнул главарь, оскалившись, — Не мели языком как метлой. Не твоего ума дело… Так вот, паренек… — его голос опять стих до спокойного, чуть ли не воркующего, — Погулял ты, теперь придется отрабатывать спокойную жистю. Стало нам известно, что учеба ваша не сегодня, так завтра, но закончится вскоре. Так вот тебе наше первое задание…
Йохан стоял, молча и спокойно глядя на типа в черном потертом котелке.
— Когда вас спросят, куда вы хочете пойти… а вас спросят непременно, уж не сомневайся… ты, значит, скажешь, что отправиться хочешь в Штальштадт. Запомнил? Стальной Город. Вот когда ты туда попадешь, тогда, значит, второе задание-то и получишь. А там посмотрим, может, на этом и закончим с тобой… Все понял? А то молчишь, как дохлый свин.
— Понятно, — наклонил голову Йохан, — Попроситься в Штальштадт, ждать дальнейших указаний.
— Молодец. Значит, все сделаешь как надо…
— Нет.
Рука Нагеля, которой он собирался хлопнуть юношу по плечу, повисла в воздухе.
— Чего?
— Не буду я ничего делать, — взгляд Йохана, доселе блуждавший по стенам окрестных домов, решетчатым окнам, нависающим черепичным крышам, уперся в лицо Нагеля.
Тот слегка побледнел — насколько возможно побледнеть с творожистой рожей — и занервничал. Глаза Йохана были пусты и смотрели как будто СКВОЗЬ собеседника. Да еще слова о том, что он отказывается сотрудничать…
Нагелю мгновенно припомнилось все то, что натворил в своем родном городке этой тихий юноша. Как-то сразу появилось ощущение человека, дразнившего тигра в зоопарке и вдруг заметившего, что дверь клетки хищника не заперта.
— Это чего? — сообразил наконец краснолицый Кугель, — Мальчик решил взбрыкнуть? А он не боится, что мы расскажем о нем…
— Не боюсь.
— Найдут ведь… — вступил Нагель.
— Не найдут. Сам ведь сказал, что нас, курсантов, скоро будут отправлять по месту службы. Думаете, вам так просто скажут, куда меня направили?
Громилы переглянулись. С другим человеком они обратились бы к угрозам, но с этим сумасшедшим им связываться не хотелось. Тем более что на поясе Йохана висела шпага. Нож и кастет против нее — несерьезная угроза, по крайней мере, при схватке лицом к лицу. К тому же угрожать офицеру — пусть курсанту — посреди улицы не есть удачная идея.
— Ну что ж, твой выбор… — Нагель сделал небольшой шажок назад, — Теперь ходи и оглядывайся… Кугель.
Два напарника повернулись было, чтобы уйти.
— Стоять.
За их спинами неприятно прошелестела сталь шпаги.
— Вы забыли рассказать о том, кто вас подослал ко мне.
Над их головами скрипнуло, распахиваясь, окно.
2— Кровная месть.
Римус, вышагивавший по коридору королевского дворца и в своем клетчатом костюме резко выделявшийся на фоне лепнины и цветов, обернулся и посмотрел на Вольфа.
Камердинер, ведший их куда-то — Вольф одновременно надеялся, что к королю и боялся, что все-таки к королю — тоже обернулся и недовольно посмотрел на юношу. Два гвардейца, звеневших шпорами позади, тоже остановились и выразили свое недовольство хмыканьем и ворчанием.
— Кровная месть, — повторил курсант, — Вы именно поэтому не сообщаете о… том, о ком мы говорили в паровике… тем, кого мы упоминали в паровике… Вы хотите прикончить его сами.
— Нет, — Римус развернулся и зашагал дальше, умудряясь не поскальзываться на сатанински скользком паркете, — Кровная месть — забава дворян.
Вольф помедлил. Ему что-то не понравилось в этом ответе…
— Дворян? — медленно спросил он, — А вы…
— А я — не дворянин. Мой отец был пивоваром.
— А мать? — глупо спросил Вольф.
— А мать — женой пивовара.
Юноша сделал еще несколько шагов, и тут его окатила горячая волна стыда и злости.
НЕ дворянин?!
Он, дворянин, подчинялся ПРОСТОЛЮДИНУ?!
Нет, он, конечно, не считал, что все простолюдины — горожане, крестьяне — должны исчезнуть с лица земли, чтобы не оскорблять тонкое обоняние своей вонью. Он уважительно относился к старшим по возрасту, даже если те были слугами или конюхами. Но ПОДЧИНЯТЬСЯ?!!
Что сказал бы отец?
Тут Вольф вспомнил, из-за чего он, собственно, сбежал из родового замка.
Да… Что сказал бы на этот счет папа — вопрос без ответа.
А дедушка?
Дедушек Вольф не помнил, они оба скончались еще до его рождения, поэтому их реакцию пришлось придумывать. Когда же воображаемые гневные дедушки набрали воздуха в грудь, чтобы высказать внуку, опорочившему честь семьи, все, что в таких случаях говорят опороченные дедушки… В этот момент проход по коридору закончился.
Камердинер распахнул дверь:
— Детектив Рауль Римус с сопровождающим к его величеству королю Шнееланда Леопольду Седьмому.
Римус протер платком лысину и шагнул внутрь. Так, как будто сначала вошла его нога, а только затем — он сам. Следом двинулся покрытый красными пятнами Вольф.
Попали они оба, судя по всему, в королевский кабинет. Потому что здесь был огромный стол, за которым восседал король.
Король был вторым, что заметил Вольф. Первое, что он увидел, были ноги.
Длинные, в начищенных до блеска сапогах, они торчали вверх из кресла, стоявшего у стола. На сиденье кресла находилось туловище… руки, заброшенные за голову… и собственно, голова.
Ошарашенный Вольф наконец-то узнал в перевернутом — а скорее перевернувшемся — вниз головой незнакомце проклятого королевского шута. Только после этого он сумел обратить внимание на короля.
Леопольд Седьмой был огромен. В розовом мундире с золотыми эполетами, пуговицами и шитьем он до крайности напоминал огромный торт. Тот самый торт, который, искрясь глазурью, стоял на столе прямо перед королем. Вообще, именовать этот стол «письменным» было бы не совсем правильно. Из бумаг на нем находились только бумажные цветы, украшавшие запеченного петуха. Практически на столе кроме разнообразных блюд не было больше ничего.
